Пампушка для злого босса (СИ) - Рей Полина (читать книги без сокращений TXT) 📗
- Кто именно? - уточняю, принимаясь за суп. Вкуса не чувствую, просто забрасываю в себя еду ложка за ложкой.
- Босс наш. Я тебя не узнаю, Ромашкина.
А я и сама себя не узнаю, только делиться этим с Тупикиным не намерена. Кто он такой, чтобы делать какие-то категорические выводы? И почему я вообще должна на них реагировать? Паша определённо не знает ни о Лине, ни о какой бы то ни было стороне жизни Казанского, кроме тех, что Алексей демонстрирует на работе. И выводов никаких не имеет права делать тоже.
-А не надо меня узнавать, Паш. И дела тебе до босса и меня никакого быть не должно.
Опускаю голову, продолжая поглощать безвкусный суп. Какого чёрта вообще происходит? Нет, я понимаю, что у Тупикина могло возникнуть обманчивое ощущение, что он может лезть туда, куда не просят... но... Это совсем не значит, что я готова ему позволить это сделать.
Если бы Казанский не открылся передо мной настолько, возможно, я бы и вправду решила, что Паша может высказаться относительно меня и босса. Но теперь всё иначе.
Я уже почти нахожу в себе силы, чтобы озвучить это Тупикину, когда рядом со мной раздаётся голос Алексея:
-Твою мать...
И это полностью характеризует всё то, что успело наприключаться со мной сегодня. Отбросив ложку, я прикладываю ко рту сжатую в кулак руку и начинаю посмеиваться, переведя глаза на Казанского. А он обеспокоен - вижу это по тому, как цепко оглядывает меня. И как кивает Паше, давая понять, что тот может быть свободен. Интересно, Тупикин уйдёт или попытается остаться, ведь считает себя обязанным быть подле меня? В любом случае знаю - если останется, Алексей вряд ли решит всё так, как это сделала я по отношению к Кристине. Малой кровью здесь не обойдётся.
После паузы Паша всё же поднимается и уходит, напоследок кивая мне, дескать «если что, я рядом». Ну- ну... рядом он. Да и нужен ли мне - вопрос.
- Мне рассказали в офисе о том, что случилось, - спокойно произносит Казанский, устраиваясь напротив.
- Хорошо, - соглашаюсь с ним я, доедая поданную стряпню.
- Что - хорошо?
- Хорошо, что ты в курсе.
Отложив ложку, складываю руки на груди и смотрю на Алексея. Не могу понять, что именно он думает обо всём случившемся, но даже если решил меня отчитать, последнее, что буду делать, испытаю неловкость за свои действия.
- Вер, ты вообще понимаешь, чем это теперь обернётся? - тихо уточняет Казанский, но в голосе его нет злости или попытки обвинить. Как нет и предупреждения относительно возможных последующих действий Кристины.
- Понимаю. Но может, всё не так и плохо?
- Боюсь, что плохо.
Он растирает ладонью лицо, а когда убирает её, понимаю, что Лёше тоже весело. Вот так неправильно и уродливо, но всё же весело.
- Довела тебя? - спрашивает, едва не смеясь.
- Да. Я как её вопли услышала относительно тебя, сдержаться не смогла.
- Маленькая моя... и досталось же тебе.
Я готова протестовать сразу, едва слышу эти слова. Досталось вовсе не мне, как хочется верить, но сейчас в голосе Казанского столько нежности, что хочется зажмуриться и мурлыкать от удовольствия.
-Лёш...
-Что?
-А давай уедем на выходные? Просто вдвоём. Только ты и я.
Наверное, моё предложение может показаться эгоистичным. Я не была на месте Казанского и, надеюсь, никогда не буду, но примерно понимаю, какие причины могут быть у его отказа, если таковой прозвучит. Но... он не звучит.
Сначала Алексей долго и пристально смотрит на меня, будто именно я могу дать ему ответы на его вопросы, после чего медленно кивает и просит тихо:
-Только, если ты не против, заедем перед этим к Лине. Вдвоём.
Когда выбегала из её комнаты, мне казалось, что я туда не вернусь даже под страхом смертной казни. Сейчас же всё иначе. Я не знаю, что кроется за желанием Казанского дать нам с его дочерью увидеться снова, но что бы это ни было, я готова выполнить любую его просьбу.
- Я только за, - говорю почти что жизнерадостно, и Алексей невесело улыбается и просит у официанта счёт.
Во второй раз квартира уже не кажется мне такой ужасающей и мрачной. Да и запаха лекарств и витающей рядом смерти - нет. Его заменил какой-то лёгкий, то ли цветочный, то ли фруктовый. Причина всему - полная женщина, мать Ангелины, которая о чём-то щебечет с дочерью.
Сама Лина улыбается, рядом с ней на постели лежат какие-то книги в разноцветных обложках, и у меня появляется ощущение, что я ошибалась всё это время. Что с дочерью Казанского всё может быть не так, как с десятками и сотнями девочек до неё. Что она войдёт в тот процент, которые смогли выбраться из такого экстремального состояния.
Когда Алексей и Ольга - так эта приятная женщина представляется мне - садятся рядом с Линой и болтают ни о чём и обо всём, я отхожу к окну. Лишней здесь себя не чувствую, хотя, возможно, стоило бы. Просто стою, не совсем понимая, зачем я здесь, но всё же осознавая, что это единственное место, где я могу быть в данную минуту.
Надо отдать должное Ольге - она прекрасно держится. Встреть я её где-то на улице, никогда бы не подумала, что у неё глазах умирает её ребёнок. Хотя, возможно, это всего лишь маска, которая исчезает, стоит ей выйти из этой комнаты.
- Вера... Вера! - окликает она меня, и я выхожу из задумчивости, в которую погрузилась целиком. - Что же вы там встали? Идите к нам.
Наверное, на её месте я была бы совсем не рада тому, что новая женщина отца моего ребёнка явилась вот так, как снег на голову. А возможно, мне стоит у неё поучиться.
Подойдя к постели Лины, что-то спрашиваю невпопад, говорю о каких-то незначащих ничего вещах, пока не слышу вопрос девочки:
- Можно с тобой на «ты»?
- Конечно.
Я смотрю на Лину удивлённо, но ещё сильнее меня ошарашивает следующий вопрос:
-Ты можешь со мной один на один поговорить?
Нет-нет... я совсем не готова к подобному, потому что примерно знаю, какую направленность будет иметь эта беседа. Мог же Казанский заверить девочку, что в моих силах ей помочь? Вполне мог... Но если это действительно так и речь пойдёт о том, в чём я напрочь не разбираюсь...
Алексей и Ольга выходят из комнаты. Мать Лины что-то без умолку болтает о том, какой вкусный чай она купила и уже собиралась заваривать, когда мы пришли. А я остаюсь один на один с их дочерью, и на моих глазах происходит что-то ужасное. Она снова превращается в того умирающего подростка, с которым я познакомилась несколько дней назад. Как будто ей нужны были все силы на то, чтобы выглядеть перед родителями так, чтобы это внушило им эфемерную надежду.
- Обещай, что наш разговор останется между нами, - требовательно говорит Лина, когда я присаживаюсь на краешек её постели. И тут же прибавляет просяще: - Обещай.
- Обещаю.
-Ты ведь присмотришь за ним?
Боже, сколько всего в этих пяти словах... Столько, что у меня в груди расползается горечь, от которой начинает щипать в глазах. Слова и маленькой девочки, и взрослого человека... И в них столько надежды быть услышанной и понятой.
- Лина, а если...
- Не надо. Тебе совсем необязательно делать вид, что всё окончится хорошо.
На это мне ответить нечего. Лина понимает, к чему всё идёт, а я даже представить боюсь, что она чувствует. Вот так лежать, привязанной к этой комнате, получать беспрестанно уколы и капельницы и знать, что...
- За маму я не переживаю. Она тоже всё понимает. А вот папа...- выдыхает Лина, и устало закрывает глаза.
Мы молчим, каждая думает о своём. Я - о том ужасе, который ждёт Казанского, а его дочь... наверное, о том же самом, раз позвала меня, чтобы попросить сделать то, на что я и сама была готова. Самое меньшее из возможного - просто быть с Алексеем рядом. И, пожалуй, единственное.
-Твой папа мир готов перевернуть, - наконец выдавливаю из себя фразу, которая мне самой кажется ужасно картонной. Но нет таких слов, которые были бы способны вместить в себя всё, на что пошёл бы ради Лины Казанский.
- Знаю. - Она всё же открывает глаза и произносит то, что заставляет моё сердце остановиться, пропустить несколько ударов и помчаться вскачь: - Только зря. Я не хочу жить.
