Девять месяцев из жизни - Грин Риза (электронные книги без регистрации txt) 📗
Последние три недели мы с Джули, как всегда по пятницам, собирались пойти куда-нибудь пообедать (вместе с мужьями, но это не считается, потому что они усаживаются друг против друга и разговаривают про бизнес), но Джули каждый раз отменяла мероприятие. В первую пятницу она плохо себя чувствовала, в следующую она ужасно устала, потом она обедала с родителями. Я бы подумала, что это вранье, если бы не была полностью уверена, что она просто психологически не способна врать.
– Ой, Лара, привет! Извини, что так вышло на той неделе. Сегодня обязательно встретимся.
– Да ну, что же случилось? Ничего получше на сегодняшний вечер не подвернулось?
– Перестань, ты же так не думаешь... Когда ты хочешь пойти?
– Не знаю. В пять мы идем с Зоей на аджилити, потом надо будет закинуть ее домой и покормить. Честное слово, иногда с этой собакой чувствую себя то ли мамашей, то ли тренером сборной. Давай в семь, пойдет?
– Отлично. До встречи.
Я заезжаю в парк и пробираюсь к самому дальнему концу парковки, откуда хорошо видно, что собачники все еще устанавливают полосу препятствий. Терпеть не могу устанавливать полосу препятствий. Первые несколько занятий я им помогала, но только потому, что мне неловко было сидеть, когда они таскали всякие тоннели и барьеры. А потом я поняла, что если приходить минут на десять попозже, то заниматься этим не придется. Пока они заканчивают, я достаю зеркальце и в течение нескольких минут пытаюсь пальцами распутать колтуны, образовавшиеся на моей голове. Когда я вижу, что устанавливается последний барьер, я беру из багажника одеяло и неспешно иду через поле.
Эндрю с Зоей нигде не видно, так что я расстилаю одеяло подальше от всех и с удовольствием плюхаюсь на него. У меня нет никакого желания общаться с маньяками аджилити. Насколько я знаю, Эндрю – единственный представитель от мужчин в этом виде спорта. Все остальные – толстые лесбиянки средних лет, одержимые своими собаками и беззастенчиво использующие их как замену детям, которых у них никогда не было. Бамперы их машин украшают наклейки типа «Со мной едет моя шелти» или «Моя собака – почетный студент собачьей школы Западного Лос-Анджелеса», и одежду они покупают по одному каталогу, специализирующемуся на шмотках с картинками и надписями про все существующие породы собак. Одна дамочка как-то заявилась на занятия, чуть ли не рыдая по поводу потерянной сережки в виде немецкой овчарки. Как хотите, но для меня это слишком. Я, конечно, нежно люблю свою Зою, и все такое прочее, но делать ее лейтмотивом своего гардероба – увольте.
Не успев обдумать, как бы мне поаккуратнее избежать зрительного контакта с кем бы то ни было, я слышу голос Эндрю:
– Лара! Лара!
Я поднимаю глаза и вижу Зою, несущуюся ко мне на всех парах. Она лает как бешеная, а за ней несется Эндрю, ухватившись за поводок в тщетной попытке не дать собаке вырвать его руку из плеча.
– Зоя, тихо, тихо, к ноге! Зоя, к ноге!
Я так до сих пор и не знаю, зачем он с таким упорством притворяется уверенным, что собака понимает команду к ноге или что она будет выполнять ее, если вдруг все-таки чудом понимает. Боже мой, это же терьер. Терьеры не подчиняются командам. Когда Эндрю добегает до меня, он уже еле дышит.
– Клянусь, я когда-нибудь надену этой собаке заглушку.
Я оглядываюсь по сторонам:
– Ты хотел сказать – намордник?
Он смотрит на меня и пару секунд раздумывает. Я его явно смутила.
– То есть это так называется? – спрашивает он, и я киваю головой. – Серьезно?
Я закатываю глаза. Эндрю за всю жизнь прочел не больше двух книг, и в результате с трудом говорит по-английски. Он на самом деле умный мужик, но об этом никто не догадается, услышав его речь, потому что он постоянно путает и слова, и целые фразы. Я встаю и забираю у него поводок:
– Эндрю, оставь в покое бедную собачку. Она просто хочет поздороваться со своей мамочкой.
Услышав это, Зоя подпрыгивает и повисает на мне, получая в ответ тысячу поцелуев. В соответствии с нашим ритуалом приветствия она яростно вылизывает мне все лицо и рот.
– Здравствуй, пуся, здравствуй, мой хороший, скучала по своей мамочке? Мамочка скучала по своей девочке, вот какая у нас девочка красивая...
Праздник любви продолжается минут десять, на протяжении которых Зоя машет хвостом с такой скоростью, что начинаешь думать, не взлетит ли она. Если бы мне удалось освоить этот источник энергии, я бы смогла обеспечить электричеством небольшой город.
В это время раздается голос нашего дрессировщика – гигантской женщины по имени Джин, которая натаскивала свою собаку голосовыми командами, потому что с таким весом с собакой не побегаешь:
– Прошу внимания! Посмотрели еще разок на полосу препятствий и построились. Сегодня мы занимаемся в основном прыжками, так что удостоверьтесь, что у вас достаточно питьевой воды для собак.
Эта речь приводит Эндрю в такое возбуждение, что я боюсь, что он сейчас сорвется с места и поскачет через барьеры.
– Йессс! – свой восторг он сопровождает героическим киношным жестом. – У Зои прыжки лучше всего получаются, – шепчет он мне. – Это прекрасно!
Я снисходительно киваю и плюхаюсь обратно на одеяло, а Эндрю бежит строиться.
Первой бежит маленькая пекинесиха по имени Ди-Джей. У нее такая длинная шерсть, что кажется, будто она плывет по траве. Ее хозяйка по имени Би-Джей – огромная непропеченная булка, чей вид вызывает опасение, что при каждом ее шаге будет трястись земля. Би-Джей одета в трикотажное поло с изображением пекинеса там, где у нормальных людей нарисована лошадь или аллигатор, спортивные шорты цвета хаки и белые носки с вышитыми на них пекинесами (или пекинесихами?). Ди-Джей стартует, и, пока Би-Джей с пыхтением и кряхтеньем трусит рядом, собака грациозно перелетает через первые два препятствия, но на третьем путается и поворачивает не в ту сторону. Эндрю не может удержаться от комментариев:
– Это плохая выучка. У Ди-Джей все отлично получается, только Би-Джей ее все время путает. Она передние повороты делает, когда надо делать задние.
Я изображаю понимающую улыбку и киваю головой, чтобы продемонстрировать свою заинтересованность.
На протяжении забега трех следующих собак я совсем теряю нить событий и отдаюсь мечтам о бледно-розовой юбке с оторочкой из белого шитья, которую я видела в витрине «Барнис» и которая явно будет моей первой покупкой в эти летние каникулы. Я уже начинаю представлять, как восхитительно она будет смотреться с белой сумочкой от Гуччи, что я себе прикупила к четвертой годовщине нашей свадьбы, но меня грубо прерывают вопли Эндрю, привлекающего мое внимание к соревнованиям.
Я включаюсь в реальность и вижу, что пришла их очередь бежать. Эндрю расположился метрах в десяти перед Зоей, которая сидит у первого барьера, сгруппировавшись, как пловец перед прыжком. Не отрывая глаз от хозяина, она напряженно ждет его команды. Наконец Эндрю готов и машет ей рукой:
– Хорошо, Зоя, пошла!
Моя маленькая пшеничная принцесса срывается с места, будто ею выстрелили из пушки, и, должна вам сказать, прекрасно бежит. Она перепрыгивает через все барьеры, поворачивает направо, когда Эндрю показывает направо, поворачивает налево, когда Эндрю показывает налево, пролетает все препятствия, как мячик от пинг-понга, добегает до Эндрю и садится у его ног в ожидании заслуженной награды со вкусом орехового масла. Я лопаюсь от гордости и бешено аплодирую, как будто ее сейчас возьмут в высшую лигу.
Когда Зоя расправляется со своей наградой, оба бегут ко мне. Я катаюсь по траве в обнимку с Зоей, а Эндрю топчется вокруг в ожидании своей доли комплиментов.
– Ну, ты видела, видела? Как бежала, а? Я ведь здорово ее натаскал, да?
– Прекрасно натаскал, милый. Вы оба просто великолепны. Вас пора на телевидении снимать.
Могу поспорить, что он считает это лучшим комплиментом, который я могла бы ему отвесить.
– Ты серьезно так думаешь?
