На грани счастья - Алюшина Татьяна Александровна (книги полностью .TXT) 📗

«Если подавилась или у тебя перехватило горло так, что не можешь вдохнуть, сразу — запомни — сразу! — прекрати делать попытки вдохнуть и пугаться перестань! И очень осторожно, потихоньку втягивай воздух через нос!»

Очень осторожно, через нос она попробовала втянуть воздух…

И закашлялась, втянув вместо воздуха в горло вязкую горчащую массу! И почувствовала такую обжигающую, непереносимую боль в легких, что на мгновение перед глазами поплыли темные круги в ярких салютных вспышках!

«Спокойно! — успела прикрикнуть на себя Дарья до наступающей уже паники. — Еще раз!»

Еще раз! Очень осторожно!

Перестали дергаться. Остановились. Втягиваем воздух через нос. Ос-то-ро-жно!

И получилось! Тоненькой струйкой воздуху удалось пробраться в легкие!

Еще раз — остановились, не дышим, вдыхаем! Еще раз!

«Разлепи глаза, что ты зажмурилась!» — покрикивала она на себя.

Разлепила — алая, яркая пелена!

Дарья принялась осторожно высвобождать левую руку.

Господи, как же ужасно больно! Везде! От любого сантиметрового движения, от осторожного вдоха — больно!

«Давай, давай, Дашенька, ты справишься!» — как могла подбадривала она себя.

Вытащила! Протерла глаза и посмотрела — красное!

Стоп! Красное — это у нее на пальцах, но пальцы-то она видит!

И вот тут-то случился самый полный, настигнувший ее амбец! Оказалось, что до этого момента был еще «марципанчик», почти белая полоса! И — бац! — она осознала и вспомнила все и в один миг! Сразу!

«А вот это провал, Штирлиц!» — почему-то подумалось ей именно этой фразой. Странно, но что-то близкое к истине.

Она услышала стоны, чье-то безудержное рыдание, какую-то суету и крики, голоса там дальше за стонами и плачем и наконец поняла, что чувствует перенасыщенный тошнотворный, резкий запах крови.

И вкус крови…

Протерев глаза еще раз, Дашке удалось сфокусировать зрение и разглядеть, что на ней лежит человек, придавивший ее всей массой. А сверху него, погребая их под собой, навалено что-то непонятное, и через это непонятное пробивается приглушенный свет разных ярких оттенков. И человек лежит странно — его голова упирается ей в правое плечо, а из его шеи в верхнюю губу Дашки струей, порциями в ритме бьющегося сердца хлещет кровь.

Не успев ничего сообразить, она протянула руку и сильно, тремя пальцами, надавила на рану, остановив этот «гейзер», и только потом поняла, что где-то слышала или видела по телевизору, что именно так надо делать.

Зачем? Какая разница сейчас — надо и надо! Главное — сильно давить и не давать крови вытекать. Кто лежит на ней, Дарья так и не поняла в те первые минуты.

— Даша!!!

Совсем рядом проорал тот же голос, знакомый, родной, но так ею и не опознанный до сих пор, и она рванулась ответить, позвать…

И кровь, которой был полон ее рот, перекрыв горло, протекла в желудок. И Дашка поняла одновременно два факта: первое — что ее сейчас вырвет, и второе — что она задохнется от этого!

Совсем! Окончательно!

И ей показалось, что у нее завыло сердце, как-то по-волчьи безысходно завыло, прощаясь, что ли.

«Нет! Нет! Нет!» — просила и уговаривала она себя.

Ей нельзя умирать! Она не хочет, не может, не будет умирать!

Из глаз потекли бессильные слезы смирения перед поражением, перед пониманием, когда осознаешь, что все! Все! И ничего уже не сделать!

«Плакать нельзя!» — вяло подумала Дашка, почти уже сдавшись, отступив перед более сильной «дамой с косой»…

Почти…

— Даша!!!

Взорвался в мозгу, пробился через смертельное смирение голос зовущий.

«Власов!» — поняла наконец она.

И на вот такой малю-ю-юсенькой, ничтожной грани между небытием, уже принятым осознанно проигравшей, и еле державшими паутинами живой пока еще реальности она предприняла попытку жить.

«Власов!!» — рванула она к нему всем последним живым.

И ухватила жесткой рукой воли второй раз свое горло, и перестала дышать на время, и обматерила себя витиевато и с выкрутасами: «Так, Васнецова! Мать твою! Собралась! Подыхать в другой раз будешь! Сопли тут распустила! Какого хрена! Так! Плакать нельзя! Блевать тоже нельзя! Давай дыши! Медленно! Но со вкусом!»

И осторожно, осторо-о-ожно, медленно-медленно начала втягивать воздух носом!

Раз, два, три — вдох! Раз, два, три — выдох! Еще раз, еще раз, еще…

Вот так!

«Молодец! А ты испугалась! — похвалила себя, отчего снова захотелось плакать. — Нельзя, Дашенька! Дыши, дыши!»

Почувствовав, что жизнь вернулась, узаконилась и закрепилась, слабенько, но все же, и похватала и подбодрила себя: «Дыши, дыши! Власов тебя вытащит! И вытащит, и спасет! Уже спас! — И пропустила последнюю предательскую мысль: — От всего!»

И быстро-быстро заморгала, загоняя смертельно опасные в прямом смысле слезы назад, в стойло.

Засунув руки в карманы брюк, он стоял и смотрел на удаляющийся автобус, увозивший Дашку.

«Да ладно, Даш, не решила ты ничего, — скептически хмыкнул он про себя, — все ты знаешь теперь и все ты решила!»

Он улыбался, чувствуя еще тлеющее тепло в груди от ее последнего бесшабашного поцелуя.

— Игорь Николаевич, — выдернул его из теплой неги голос Марии Семеновны. — Я хотела еще раз поблагодарить вас! Мы все вам так благодарны! Дети в полном восторге! Впрочем, что я говорю, вы сами прекрасно видите. Вон машут до сих пор!

Власов нехотя оторвался от смакования внутренней радости и теплоты под созерцание удаляющегося автобуса, перевел взгляд на директрису, с нее на детей, которых пытались отвлечь от активного махания вслед уезжающей воспитательнице, и снова посмотрел на стоящую рядом женщину:

— Не за что, Мария Семеновна. Замечательно, что у детей получился праздник. Я и сам получил огромное удовольствие… — Засим господин Власов споткнулся словесно, но сумел-таки замаскировать заминку, добавив конкретики высказыванию: — От представления.

Вряд ли, даже обладая весьма красочным воображением, директор детского дома могла представить, какое именно удовольствие получил господин Власов.

Хотя…

Их утреннее совместное появление и Дашкин жаркий, совершенно сумасшедший поцелуй оставляли мало вариантов для толкования. Впрочем, чье бы то ни было мнение и суждение его волновали меньше всего, особенно в их с Дарьей случае. Но от одной этой словесной заминки у него пробежала горячая волна по позвоночнику, ударив еще не остывшими воспоминаниями в положенных местах.

— Вам тоже спасибо, Мария Семеновна, — поспешил соблюсти реверансы он, отвлекая себя от не совсем уместных в данном разговоре ощущений. — За прекрасную организацию как принимающей стороны.

— Это наша работа! — радостно ответила директриса.

Но Власов уже не слушал, кивнул и отвернулся, вновь посмотрев на уменьшающийся автобусик. Можно было так стоять и смотреть, пока он не превратится в точку на горизонте, на прямой, как стрелка вектора, дороге, и думать свое, но его уже отвлекли и мешали детский гомон и голоса воспитателей, утихомиривавших возбужденных ребятишек.

И Игорь уже разворачивался, чтобы идти к своему джипу, припаркованному у ворот лагеря, но поглядывал на дорогу.

Автобус отъехал где-то с полкилометра и приближался к перекрестку. Вот, пропуская по главной дороге автобус с проселочной перекрестной, подъехал и встал старенький синий жигуль, подняв шлейф пыли.

Власов уже шел к воротам и отворачивал голову, когда заметил что-то настораживающее там, на проселочной дороге, за жигулем. Он остановился, развернулся, вгляделся и увидел несущийся на огромной скорости КамАЗ.

«Козел! — ругнулся про себя Игорь. — Вот узнаю, что за лихач хренов, урою!»

Не снижая скорости, КамАЗ приближался к мирно стоящему жигуленку! Власов напрягся всем телом, сделав непроизвольный шаг вперед, быстро прикидывая расклад на дороге: успеет автобус проскочить или тормознуть, заметит его водила опасность слева, остановится грузовик?

«Нет!» — сначала понял, почувствовал он, отказываясь верить.