Неожиданный роман (Мой нежный ангел) - Стил Даниэла (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Никто и не говорил, что нам будет легко, — вздохнула Лиз. — Но раз уж на нашу долю выпало такое, остается терпеть да держать нос повыше. Мне кажется, папа был бы очень доволен, если бы мы вели себя мужественно и не распускали сопли. Настанет время, и мы снова сможем радоваться жизни.
— А когда это будет? — тут же спросила Энни. — Как долго нам придется терпеть? До конца наших жизней?..
У нее был такой жалобный вид, что Лиз отчаянно захотелось утешить ее, но врать или выдумывать она не собиралась.
— Сейчас нам действительно кажется, что мы до конца жизни не сможем ни радоваться, ни веселиться, — сказала она. — И боль, которую мы испытываем, пройдет не скоро. Наверное, мы долго еще будем страдать — сколько, я не знаю. Могу сказать только одно: это не может — не должно — длиться вечно!
Эти слова, похоже, немного успокоили детей, но когда они разошлись по комнатам, Лиз, прислушиваясь к царившей в доме противоестественной тишине, вдруг подумала, что она и сама не очень-то верит в то, что только что сказала. И все же они должны были во что бы то, ни стало пережить то, что на них свалилось, — пережить или сломаться.
В эту ночь Джеми снова пришел к ней в спальню.
Он молча забрался под одеяло, и у Лиз не хватило мужества отослать его обратно. Ей было слишком страшно спать одной в этой широкой кровати, в этой комнате, где все напоминало о Джеке. Присутствие младшего сына помогало ей отвлечься. Но сегодня — стоило ей только потушить ночник — она снова начала думать о том, как же сильно ей не хватает Джека. Ворочаясь с боку на бок, Лиз спрашивала себя и его — если, конечно, он мог слышать ее там, где он сейчас находился, сумеет ли она пережить все это? Но ответ так и не пришел. Из ее жизни исчезли радость и смысл, остались только невыносимая горечь потери, беспросветное одиночество и Острое ощущение пустоты рядом. Джек так много значил в ее жизни! Все эти эмоции и чувства воспринимались почти как физическая боль, которая выматывала душу и от которой не могло избавить ни одно лекарство. Лежа без сна и прижимая к себе Джеми, Лиз продолжала оплакивать Джека и свою в одночасье рухнувшую жизнь.
Глава 4
Когда настал Валентинов день, со дня смерти Джека прошло уже почти семь недель. Дети начали понемногу приходить в себя. Лиз несколько раз разговаривала со школьным психологом девочек, который доставил ей невероятное облегчение, сказав, что срок в полтора-два месяца, как правило, является критическим, после чего природа берет свое и дети начинают возвращаться к прежнему, нормальному состоянию. «Они приспособятся, — сказал психолог, — а вот вам, миссис Сазерленд, станет, напротив, еще тяжелее, так как вы к этому времени окончательно осознаете, что все это произошло с вами на самом деле».
И психолог оказался прав. Лиз поняла это, придя в офис в День всех влюбленных. В этот день Джек всегда устраивал для нее праздник: покупал цветы и дарил какую-нибудь безделушку, но в этом году все было иначе. На Валентинов день у Лиз было запланировано сразу два судебных заседания. Предстояло защищать интересы клиентов в довольно сложных случаях, и с каждым разом ей становилось все труднее и труднее делать это. Не то чтобы она утратила квалификацию или не справлялась с делами без Джека. Непримиримость и откровенная враждебность ее клиентов по отношению к супругам, с которыми они разводились, казались Лиз противоестественными, а разного рода хитрости, уловки и откровенная ложь, к которым они прибегали, чтобы добиться своего, вызывали в ней раздражение и протест. Похоже, она начинала ненавидеть бракоразводные процессы и только удивлялась, как удалось Джеку уговорить ее заняться семейным правом.
Примерно так она и сказала Виктории, когда разговаривала с ней в последний раз. Лиз было трудно встретиться с подругой, так как трое детишек Виктории еще ходили в ясли, зато по телефону они разговаривали часто и подолгу — особенно по ночам, когда дети давно спали.
— Ну а чем бы ты могла заниматься? — резонно возразила Виктория, когда Лиз пожаловалась, что ей все меньше нравится помогать людям разводиться. — Когда я занималась случаями нанесения личного вреда, ты говорила мне, что не могла бы иметь дело ни с чем подобным. Уголовное право тебе тем более не подходит.
— Но ведь есть и другие разновидности права. Не знаю, может быть, я могла бы заниматься чем-то связанным с защитой детства. Все мои нынешние клиенты не стесняются поливать друг друга грязью, а меня от этого мутит. В особенности, если при этом они забывают о своих детях…
По правде говоря, Лиз давно хотелось заниматься защитой прав детей, но, пока был жив Джек, он каждый раз напоминал ей, что эта работа почти не приносит денег. Нельзя сказать, что Джек был чрезмерно сребролюбив — просто он отличался практическим взглядом на вещи и никогда не забывал о том, что ему прежде всего необходимо содержать пятерых собственных детей. Специализируясь на семейном праве, они зарабатывали очень прилично. Слава богу, при такой работе не приходилось считать каждый цент, и забывать об этом было бы глупо.
Однако сердце ее по-прежнему не лежало к делам о разводах. Она лишний раз убедилась в этом, когда вечером в Валентинов день вышла из зала суда, добившись для одной из своих клиенток положительного решения по какому-то незначительному иску. Но никакого удовлетворения она при этом не испытала. Это ходатайство Лиз подала, поддавшись на уговоры своей клиентки, хотя на самом деле отлично знала, что делалось это не из принципиальных соображений, а из желания побольнее уязвить противную сторону. И судья тоже это понял; в перерыве он сурово отчитал Лиз. Хотя ходатайство в конечном итоге оказалось удовлетворено, победительницей она себя не чувствовала.
— Со щитом или на щите? — спросила Джин, когда Лиз в тот же день вернулась в офис. Выглядела она усталой и подавленной, и секретарша решила, что, уж во всяком случае, дело было нелегким.
— Мы выиграли, — отозвалась Лиз, рассеянно перебирая разложенную на столе почту. — Но судья сказал, что мы пытаемся сделать из мухи слона, и он был прав.
Просто не знаю, что на меня нашло, когда я позволила клиентке уговорить себя подать это прошение. Единственное, чего она хотела, это лишний раз потрепать нервы своему бывшему. Джек бы ни за что не стал возиться с подобными пустяками.
Но Джека, с которым она могла обсудить ситуацию, больше не было рядом, и некому было ни подбодрить ее шуткой, ни дружески пожурить за промах. Кроме того, на его плечах фактически лежала вся организационная сторона их совместной работы. Лиз, правда, не знала, кто лучше справился бы с этим, он или она, но факт оставался фактом: именно Джек решал, какие дела взять, а от каких отказаться; он умел осадить чрезмерно настойчивого клиента и даже планировал очередность рассмотрения дел в суде, так что Лиз была полностью избавлена от, так сказать, технических проблем. Теперь же ей приходилось заниматься и этим тоже. Она чувствовала, что не справляется или, во всяком случае, делает для клиентов меньше, чем могла бы.
— Может быть, — добавила она, — мама была права, и я никуда не гожусь. В этом случае мне действительно лучше заняться чем-нибудь другим.
— Я так не думаю, — негромко возразила Джин. — Конечно, вы можете оставить практику, но только если сами этого хотите. Действительно по-настоящему хотите.
Она знала, что неделю назад Лиз получила деньги по страховому полису Джека и могла позволить себе на некоторое время закрыть контору — хотя бы для того, чтобы решить, чего она на самом деле хочет. Но сама Джин придерживалась мнения, что сидеть дома и думать, думать, думать об одном и том же будет невыносимо тяжело. И вряд ли Лиз сможет это выдержать. Во всяком случае, это не пойдет ей на пользу. Лиз еще недостаточно успокоилась, к тому же слишком привыкла работать постоянно и помногу, чтобы вот так просто взять и все бросить. Кроме того, что бы Лиз ни говорила, заниматься юриспруденцией ей нравилось; это доставляло ей удовольствие. Стоило ли в таком случае отказываться от работы? Особенно теперь, когда работа была совершенно необходима Лиз, чтобы забыться, отвлечься от воспоминаний о происшедшем с ней несчастье.
