Несладкая жизнь - Царева Маша (книга бесплатный формат txt) 📗
У Насти щеки разгорелись, словно ее наотмашь били по лицу. Это надо же было так подставиться!
Но вечером Ольга Константиновна принесла в ее комнату набитую книгами картонную коробку – там были и романы, и дорогие фотоальбомы, и толстенный том об истории моды, и модная эзотерика.
– Прочитай пока вот это, – невозмутимо сказала она. – Тебе не повредит. А когда закончишь, дай знать, я принесу еще.
– Спасибо, – пролепетала Настя.
Ольга Константиновна, молчаливая, сдержанная, красивая, усталая, так и осталась для нее неразгаданной загадкой. Настя впервые в своей жизни встретила человека, который был так скуп на эмоции. Вроде бы жизнь ее была полноводной, как апрельская Волга, яркой, насыщенной событиями… Но в то же время создавалось впечатление, что Ольга живет как-то нехотя, машинально, словно по инерции…
Загадочная женщина.
А для Ольги Константиновны материнство всегда было не более чем формальностью. Строкой в паспорте, фотографией нарядной синеглазой девочки в альбоме. Тут она с любимой куклой, а тут – с разбитой коленкой, с подружками; в первый школьный день; на первой школьной вечеринке; а вот тут – подросшая, нелепо копирующая позу какой-то блядоватой фотомодели – и посмотрите, посмотрите-ка, курит!.. Курит, чертовка малолетняя, и как эта карточка вообще попала в семейный альбом?!
Наверное, она была слишком молода, когда появилась Оксанка. Или они с мужем были слишком зациклены друг на друге. А когда он погиб… Горе было слишком концентрированным, слишком черным, чтобы впускать под его мохнатое крыло кого-то еще.
И вот теперь в доме появилась эта девочка. Ненамного старше Оксанки. Хотя выглядят они ровесницами. У Ольгиной дочери взгляд давно приобрел недетскую цепкость. А Настя широко распахивает серые глазища навстречу каждому мимолетному впечатлению. И небольшой аккуратный ее рот всегда чуть приоткрыт, словно она постоянно чему-то тихонько удивляется… Ольга сразу поняла, что неспроста эта девчонка так легко согласилась изменить привычный ток своей размеренной жизни. Что-то стоит за безмятежностью ее серых глаз, что-то она скрывает, ради чего-то все это ей нужно. Кто их, молодых да ранних, разберет.
Давид сходил с ума.
Иногда ему хотелось разом покончить с этим болотом – быстро продать «La-La» партнерам, наведаться к пластическому хирургу, купить новые документы и слинять куда-нибудь на солнечый пляж Копакабана. Или затеряться в благообразной Европе. Или купить квартирку в L.A. и заняться серфингом.
Да все что угодно, лишь бы Диана Мамедова больше не донимала его своей любовью.
Впервые в жизни он оказался в ситуации загнанного зайца. И дернул же ее черт влюбиться именно в него! Ведь могла выбрать кого угодно!
Она звонила ему по утрам. Каждое утро. Давид сто раз говорил, что он – хроническая сова, возвращается из клуба в лучшем случае в шесть утра и ставит будильник на половину четвертого. Бесполезно. Диана слышала только то, что ей было удобно, – поразительная для женщины (да еще производящей впечатление такой неисправимой дуры) твердость. Диана уезжала в университет в половину девятого. Московские пробки – невыносимое испытание для холериков; чтобы как-то себя развлечь, она звонила Давиду.
Однажды он попробовал отключить все телефоны и вечером нарвался на скандал такой мощи, что ему стало страшно – уж не наняла ли она киллера, чтобы его (потенциального изменника) покарать.
– Я знаю, все знаю, – орала Диана, и глаза ее горели, как у кинематографической ведьмы (причем безо всяких спецэффектов!). – Мне все про тебя докладывают! Папа говорит, мужчины полигамны! Я готова смириться, что ты тискаешь потаскушек в своем блядском клубе, но ночевать у одной из них?! Что обо мне подумают люди?
Она претендовала на его общество по вечерам. Забавы выбирала своеобразные. Однажды затащила его в Большой театр, на четырехактную оперу «Борис Годунов». Втайне Давид подозревал, что это было не культурное мероприятие, а акт прогрессирующего садизма. В какой-то момент он отключился, уснул, уронив подбородок на грудь и выпустив из уголка губ клейкую струйку слюны. Диана сфотографировала его мобильником.
Она дарила ему одежду. Дурацкую, безвкусную. Ей, видите ли, нравились готические мужчины. Те, которые специально пудрятся белой пудрой, красят ногти черным, носят виниловые плащи и чуть ли не пьют куриную кровь. Подарки он аккуратно складывал в непрозрачные мусорные пакеты и заталкивал в самую глубину гардеробной комнаты. Такое даже домработнице не отдашь – уволится, подумав, что перед ней конченый псих, который в итоге нападет на нее с электроножом, а потом еще долго будет хранить ее голову в холодильнике.
Однажды он не выдержал, пожаловался Артему.
– Жизни мне от нее нет. Знакомы без году неделя, а она уже ведет себя как законная жена. Представляешь, мне пришлось снять квартиру на Кутузовском, чтобы туда девочек водить. У меня уже мания преследования развилась, мне все кажется, что за мною крадутся нанятые ею частные детективы…
– Поговори с отцом! – растерянно советовал Артем. – Ты даже похудел. Нельзя же так…
– Говорил уже, – помрачнел Давид. – Он только рад. Говорит, что его давно напрягает мой образ жизни. И что она хорошая девушка, и с Мамедовым у него намечается какое-то партнерство.
– А вы с ней уже?..
– Дважды, – поморщился Давид. – Вот меня что удивляет: у ее семьи ведь до хрена бабла! Почему же они не отведут ее к стилисту или хотя бы к косметологу? У нее спина прыщавая! И еще она… Волосатая!
– Ну и ну, – присвистнул Артем. – А нельзя ей как-то… намекнуть?
– Бесполезно. У нее даже на спине пушок. Не могу же заставить ее спину побрить. Она обидится. Переизбыток тестостерона.
– Да, дела, – недоверчиво протянул Артем. – И что же ты собираешься со всеми этим делать?
– Еще не решил. Но я так больше не могу.
В Интернете появился видеоролик – Давид Даев и Ева Ангелито. Почти полнометражный порнофильм. Hardcore. На широченной кровати ее люкса. Двести тысяч скачиваний в первый день показа. Пятнадцать минут миссионерской позиции и еще десять doggy style. И теперь весь русскоязычный Интернет обсуждает размер его эрегированного пениса в частности и его мужскую состоятельность в целом.
Впервые в жизни Давида ударил отец.
– Как такое могло произойти? – орал он. – КАК??
– Не знаю, пап… – мямлил сын. – Мы познакомились в клубе… Я заплатил ей тридцать штук, чтобы она появилась на вечеринке. Был невероятный успех, столики продавали по тройной цене, аншлаг… А потом она позвала меня к себе…
– И ты пошел, да?! А ты знаешь, что за эту ночь ей тоже заплатили?! Ты знаешь, что она получила двести штук за это видео?! Ее номер был утыкан аппаратурой!
– Откуда я мог знать?
– Ты что же, подумал, что просто ей понравился? – У отца было такое выражение лица, что ему захотелось, чтобы в антикварном туркменском ковре образовалась засасывающая черная дыра и его, Давида, утянуло бы туда с головою.
– Пап, ну ладно, что уж теперь… Могу сказать, что для рекламы клуба это отличный ход, народ теперь к нам так и ломится…
Вот тогда это и произошло. Он никогда, за все двадцать лет своей жизни, не видел отца в таком состоянии. У него даже глаза побелели и черты лица заострились, как у мертвеца. Сначала Давид даже решил, что это начало сердечного приступа, и даже подался вперед, пытаясь удержать его от падения.
Но наткнулся на резко выброшенный вперед железный кулак. В молодости Даев-старший был мастером спорта по боксу. Он и до сих пор ходил в зал – при всей своей занятости выкраивал три часа в неделю. Воля у него была свинцовая.
Огненной болью взорвалась скула, рот наполнила соленая слизь. Давид судорожно сглотнул и вдруг почувствовал, как пищевод что-то царапнуло. С ужасом понял, что это был его зуб. Придется лететь в Мюнхен, ставить имплантат. Черт, черт…
Опомнившись, отец подал ему руку, и Давид, пошатываясь, поднялся с ковра. Боковым зрением со злорадным удовлетворением отметил, что ковер, обошедшийся отцу в тридцать тысяч долларов, запачкан кровью. В следующий раз подумает, прежде чем руки распускать.
