Секс-машина (ЛП) - Форс Мари (читать книги без регистрации полные TXT) 📗

Каким-то странным образом мне кажется, что я делаю это для Джордан, возвращая дом ее бабушки и дедушки к жизни. Они оба давно умерли, через год после потери Джордан. Никто никогда так не говорил, но мне кажется, что они умерли с разбитыми сердцами. Я прекрасно понимаю, как они себя чувствовали.

Я стараюсь выбросить эти мысли, и сконцентрироваться на теперешнем времени, а не на прошлом, которое меня не покидает.

— Если хочешь, можешь подождать здесь, я схожу в грузовик за одеялом.

— Отличная идея. — Хани обняла одну из новых деревянных балок, установленных мной крыльце для поддержки крыши, которая могла рухнуть. Установка этих балок — первое, что я сделал после покупки.

Я мотнулся к грузовичку и схватил одеяло, которое всегда вожу среди рабочих инструментов. Возвращаясь на крыльцо, я протягиваю Хани руку, приглашая ее присоединиться ко мне. Мы смотрим, друг другу в глаза, пока она спускается по ступеням и берет меня за руку.

Почему это чувствуется так правильно, быть здесь с ней? Держать ее за руку? Наблюдать, как ее подтянутое, податливое тело двигается в легком летнем платьице, которое подчеркивает ее изгибы? Почему так приятно ее целовать, держать ее за руку, черпать от нее силы? Она такая смелая, выжившая практически одна, с тех пор, как потеряла бабулю, и я не перестаю ей восхищаться.

Я не знаю, чтобы я делал без своих родителей и семьи, когда ноша стала слишком тяжелой для меня. Я бы не выжил без них.

У Хани не было такой поддержки, но она справилась. Она никогда не была в роли «бедненькая я», не жаловалась на отсутствие семьи. Она играла картами, которые ей сдали, и играла хорошо. Это в ней тоже восхищает.

Мы идем в комфортной тишине. У нее нет желания заполнять каждую секунду бессмысленными разговорами, как обычно делают женщины. И это я добавляю в растущий список вещей, которые мне в ней нравятся. Яма для купания находится в полумиле от дома. Я знаю это, потому что Джордан когда-то убедила меня, что полмили достаточно далеко, чтобы заняться любовью. Но всякий раз я боялся, что ее дедушка появится с ружьем в любую секунду. От этих воспоминаний я улыбаюсь, что прекрасно по сравнению с агонией, когда я думаю о ней.

— Почему ты улыбаешься?

Я мыслю, не выдумать ли чего-нибудь, но потом решаю сказать правду.

— Я вспоминаю о временах, когда мы с Джордан приходили к этой яме на закате, после ужина с ее бабушкой и дедушкой, и она уговаривала меня на что-то большее, чем просто плаванье. И все время я ждал, когда появится ее дедушка с ружьем, которое он держал за дверью. Страх заставлял меня заниматься этим в постоянной тревоге.

Она смеется вместе со мной, и то, что я поделился воспоминаниями с ней, поселяет во мне приятное чувство ностальгии вместо скорби, и ноющей боли.

Мы обливаемся потом от неумолимого полуденного солнца, свежая водичка выглядит манящей, когда мы подходим. Последний раз я был тут с Джордан. Даже когда я покупал соседние двенадцать акров, я сюда не ходил. Мне было очень больно.

Но теперь, когда Хани со мной, это кажется чем-то новым, мы как бы создаем что-то из пепла, которым раньше это было.

Ее глаза загораются радостью, когда она смотрит на воду.

— Я и забыла, как здесь красиво.

Поля с дикими цветами добавляют цвета в окружающие пейзажи.

— Действительно, красиво. — Я расстилаю одеяло возле воды, понимая, что много мы на этой жаре не выдержим. — Я не взял солнцезащитный крем.

— Ничего, я нанесла его после душа.

— Серьезно?

— Ага. Бабулина школа. Она всегда настаивала, чтобы я защищала свою кожу от солнца Западного Техаса, так как оно тут более мощное, чем где-либо.

— У тебя чудесная кожа. — Я провел пальцем по ее предплечью. — Гладкая и мягкая, цвета меда. — Я увидел, как ее соски проступили под платьем, и в один момент у меня снова стояк.

— Бабуле не нравился загар, но я не могла полностью избегать солнца, и не хотела. Можно все, пока заботишься о своей коже.

— Правда, — сказал я хохоча. — Здесь жарковато.

— Ты говоришь это так, как будто не знал, что будет больше тридцати градусов сегодня, как и всегда в это время года.

Я смотрю на нее, и ее дерзкая улыбка что-то делает со мной. Она проникает сквозь стены, которые я соорудил вокруг себя, чтобы не допускать никого и ничего, что могло бы причинить мне боль. Отчаянно восстанавливая равновесие, я отрываю от нее взгляд и смотрю на воду.

— Хочешь поплавать?

— Я не взяла купальник.

— Я тоже.

— Оу.

— Тут не души на мили вокруг.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, насколько далеко тянуться границы моей собственности, и что находится по каждую из сторон.

— Она прикусывает нижнюю губу, пока обдумывает это предложение.

Я встаю и снимаю футболку через голову, и подаю ей руку. — Двойной вызов [Double dog dare — вызов на «слабо», и когда вызываемый отказывается от выполнения чего—либо, то предложивший решает выполнить «слабо» вместе с ним — прим. перев.], ууу. — Я так давно не говорил этих, или других заигрывающих слов. Такое приятное чувство снова их произносить. Я расстегиваю джинсы и спускаю их вниз, выбираясь из них.

Хани смотрит на мое голое тело долгим и голодным взглядом, останавливая взгляд на члене, который напряженно стоит по стойке смирно, доставая практически до моего пупка. Она облизывает губы и шокирует меня тем, как падает передо мной на колени и берет меня ртом. Это та же девушка, что только что переживала, что ее могут увидеть купающейся голышом?

Ебать, как же это хорошо. Я откидываю голову назад, пока погружаю пальцы в ее мягкие, шелковистые волосы.

— У тебя самый красивый член в мире, — говорит она дерзким, сексуальным голосом, что ударяет меня прямо по яйцам разрядом электричества, и я практически кончаю. — Такой твердый, и большой, и длинный. — Она дрочит мне рукой и языком, подводя меня к грани безумия, потом она сосет меня так сильно, что я мог бы кончить. Я бешено дрожу, как парнишка, у которого первый минет, она заставляет меня чувствовать себя, как в первый раз.

Облизав меня языком, она прибавляет темп рукой на широкой части моего члена.

— Хани… Остановись. — Я освобождаюсь от ее рта, и падаю на колени, чтобы ее поцеловать. Мы падаем на одеяло, сплетая руки и ноги. Я запускаю руку под ее платье и нахожу простые хлопковые трусики, насквозь мокрые. Я стону от осознания, что доставляя удовольствие мне, она увлажнилась сама. Отодвигаю ее трусики, ввожу два пальца в ее влажность, пока наши поцелую перерастают из нежных в ожесточенные.

Это полное безумие! Мы уже занимались этим трижды сегодня. Этого мне обычно хватило бы на неделю, но ее я хотел уже через час после последнего раза. Вынимая пальцы, снимаю ее трусики полностью, и вхожу в нее медленно, осторожно, помня о том, что у нее все воспалено от нашего марафона на этих выходных.

Ее спина прогибается, и ноги раскрываются, ее беспомощность ударяет мне прямо в сердце. Иисусе, что она со мной делает? Ее тугая киска сжимает головку моего твердого члена, заставляя меня видеть звезды. Я задираю ее платье, пока ее сиськи не оказываются в моем свободном доступе, и смыкаю рот вокруг ее соска.

Это горячая, потная, несдерживаемая страсть. Не описать другими словами, пока я пробираюсь сквозь сопротивление ее внутренних мышц, чтобы полностью в нее войти. Из нее вырывается крик на грани истерического, когда моя широкая часть растягивает ее до абсолютных лимитов.

— Я обожаю твою горячую, тугую киску, — шепчу я ей.

Она постанывает, ее мышцы обнимают меня, как перчатка.

— Я обожаю трахать тебя, Хани — ореховые хлопья [Honey Nut Cheerio — хлопья для завтрака с медом и миндалем — прм. перев.].

Смех вырывается из ее напряженной челюсти.

— А тебе нравится меня трахать?

— ДА, — кричит она. — Да, мне нравится.

Глубокое рычание вырывается откуда-то изнутри меня, когда я набираю темп, вколачиваясь в нее, невзирая на неприятные ощущения от твердой земли, что под нами, горячее солнце на моей голой заднице, да и что-либо, что может отвлечь меня от наслаждения пребывания в ней, особенно неоседланным [без презерватива — прим. перев.].