Аристотель и Данте открывают тайны вселенной (ЛП) - Саэнс Бенджамин Алир (первая книга TXT) 📗

Он притих.

— Я не сделаю тебе больно.

Ты уже сделал мне больно. Вот, что я хотел сказать. Эти слова пришли мне в голову. Этими словами я хотел дать ему пощечину. Эти слова были жестокими. Я был жестоким.

— Пожалуйста, — сказал он.

Место того, чтобы послать его к черту, я сказал, что не против.

Я научился не обращать внимания на то, что мама купала и брила меня. Я просто закрывал глаза и думал о персонажах из книги, которую я читал. Каким-то образом это помогало.

Я закрыл глаза.

Я почувствовал руки Данте не свои плечах. Теплую воду, мыло и мочалку.

Руки Данте были больше, чем у моей мамы. И мягче. Он все делал медленно, методично и осторожно. Из-за этого я чувствовал себя хрупким, как фарфор.

Я ни разу не открыл глаз.

Мы не проронили ни одного слова.

Я чувствовал его руки на своей обнаженной груди.

Я позволил ему побрить себя.

Когда он закончил, я открыл глаза. По его лицу катились слезы. Я должен был ожидать этого. Я хотел накричать на него. Я хотел сказать ему, что это я должен плакать.

Но Данте выглядел как ангел. А все, что я хотел, это ударит его кулаком в челюсть. Я не мог вытерпеть своей собственной злобы.

ДЕВЯТЬ

Через три недели и четыре дня после несчастного случая, я пошел к врачу, чтобы он поменял мне гипсы и сделал рентген. Папа взял отгул на работе. По дороге к доктору он был чересчур разговорчив, что было на него не похоже.

— Тридцатое августа, — сказал он.

Ладно, это был день моего рождения.

— Я подумал, что тебе понравится машина.

Машина. Черт.

— Ага, — сказал я. — Только я не умею водить машину.

— Ты можешь научится.

— Ты же не хотел, чтобы я когда-либо водил машину.

— Я никогда не говорил этого. Это сказала твоя мама.

С заднего сиденья я не мог видеть лицо мамы. И я не мог наклониться.

— И что же думает мама?

— Ты имеешь в виду свою маму фашиста?

— Да, ее, — сказал я.

Мы все засмеялись.

— Ну, что скажешь, Ари?

Мой отец звучал как мальчишка.

— Думаю, мне бы понравилась гоночная машина.

В разговор тут же встряла моя мама.

— Только через мой труп.

И я снова рассеялся. Думаю, что я смеялся не меньше пяти минут. Папа тоже присоединился к веселью.

— Ладно, — наконец смог сказать я. — Серьезно?

— Серьезно.

— Я хочу старый пикап.

Мои родители обменялись взглядами.

— Ну, это возможно, — сказала мама.

— У меня только два вопроса. Первый: вы покупаете мне машину, только из-за того, что я инвалид?

Мама легко ответила на этот вопрос.

— Нет. Ты будешь инвалидом всего несколько недель. А потом ты пройдешь терапию и будешь в порядке. И не будешь инвалидом. Ты снова станешь занозой в заднице.

Мама никогда не упрямилась. Это было серьезным делом.

— Какой второй вопрос?

— Кто из вас двоих будет учить меня водить машину?

— Я, — ответили они одновременно.

Я решил оставить этот выбор им.

ДЕСЯТЬ

Я ненавидел жить в атмосфере клаустрофобии моего маленького дома. Я даже не чувствовал себя как дома. Я чувствовал себя нежеланным гостем. Я ненавидел постоянно ждать. И я ненавидел, что мои родители были так терпеливы ко мне. Так и есть. Это правда. Они все делали правильно. Они просто старались помочь мне. Но я ненавидел их. И я ненавидел Данте тоже.

И я ненавидел самого себя за эти чувства. Так и появился мой собственный замкнутый круг. Моя личная вселенная ненависти.

Я думал, что это никогда не пройдет.

Я думал, что моя жизнь никогда не станет лучше. Но она стала лучше с моими новыми гипсами. Теперь я мог сгибать колени. Я использовал Фиделя всего неделю. А потом мой гипс на руке сняли, и я смог пользоваться костылями. Я попросил папу убрать Фиделя в подвал, чтобы я больше никогда не видел это тупое инвалидное кресло.

Теперь, когда у меня снова появилось две руки, я могу сам принимать ванну. Я взял свой дневник и написал: Я ПРИНЯЛ ДУШ!

Я был почти счастлив. Я, Ари, почти счастлив.

— Твоя улыбка вернулась, — сказал Данте.

— Улыбки всегда такие. Они приходят и уходят.

Но моя рука все равно болела. Мой врач показал несколько упражнений. Посмотрите, я могу шевелить рукой. Посмотрите на меня.

Одним утром я проснулся, пошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Кто ты? Потом я пошел на кухню. Мама была там, она пила кофе и смотрела на расписание уроков следующего года.

— Планируешь будущее, мам?

— Я люблю быть готовой.

Я сел напротив нее.

— Ты была хорошим скаутом.

— И ты ненавидь это, не так ли?

— Почему ты так говоришь?

— Ты же ненавидел все это, все, что связанно со скаутами.

— Папа заставлял меня ходить.

— Ты готов вернуться в школу?

Я поднял костыли.

— Да, мне придется носить шорты каждый день.

Она сделала мне чашку кофе и провела рукой по моим волосам.

— Хочешь подстричься?

— Нет. Мне так нравится.

— Мне тоже, — улыбнулась она.

Когда мы с мамой пили кофе, то почти не разговаривали. В основном, я смотрел как она листает свою папку. Утром на кухне всегда было светло. И в этом свете она выглядела очень молодо. Она была красивой. Она была красивой. Я завидовал ей. Она всегда знала, кто она.

Я хотел спросить ее, когда я пойму, кем я являюсь. Но я промолчал.

Я и мои костыли пошли в мою комнату, и я взял свой дневник. Я почти ничего не писал в нем. Думаю, я боялся, что вся моя злость выльется на его страницы. И я просто не хотел смотреть на это. Это был особый вид боли. Боль, которую я не мог вытерпеть. Я старался не думать и просто начал писать:

— Школа начинается через пять дней. Младший класс. Думаю, мне придется ходить в школу на костылях. И все будут замечать меня. Черт.

— Я представляю, как еду по пустынной дороге в своем пикапе, и никого нет рядом. Я слушаю Лос Лобос. Я представляю, как лежу в прицепе пикапа, смотря на звезды. Никаких городских огней.

— Физическая терапия скоро начнется. Доктор сказал, что плаванье пойдет мне на пользу. Но оно напоминает мне о Данте. Черт.

— Когда я достаточно выздоровею, я начну качаться. У папы в подвале есть его старые гантели.

— Данте уезжает через неделю. Я рад. Мне нужен перерыв. Я устал от его ежедневных приходов. Он приходит только из жалости. Я не знаю, сможем ли мы снова стать друзьями.

— Я хочу собаку. Я хочу выгуливать ее каждый день.

— Гулять каждый день! Мне нравится эта мысль.

— Я не знаю, кто я.

— Что я действительно хочу на день рождения: чтобы кто-то рассказал о моем брате. Я хочу увидеть его фотографию на одной из стен в доме.

— Я надеялся, что этим летом я пойму, что я жив. Мама и папа сказали, что предо мной открыт весь мир.

Но на самом деле это не так.

Этим вечером снова пришел Данте. Мы сели на ступеньках крыльца.

Он потянул руку, ту самую, которую сломал в результате несчастного случая.