Горизонтальная война – снимая маски (СИ) - "Есения" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Отец слишком волновался после её пропажи, — помрачнел Борис. — К тому же, он всегда искал повод поучаствовать в её судьбе.
— Я... должна была рассказать вам раньше, но не могла. Одержимость Глеба этой девицей выходила за все рамки, — Лариса Витальевна подвинула стул и села напротив братьев.
— Ты знала с самого начала, не так ли? — глаза Бориса наполнились тьмой и ненавистью.
— Да. Мелания дочь Виктора и сестры Марии по отцу, — мать близнецов сложила пальцы в замок и вздрогнула.
— То есть, — Борис тихо рассмеялся, задрав голову, — мы всё-таки родня.
— Очень дальняя, седьмая вода на киселе, — поморщившись ответила Лариса Витальевна. — Мать Мелании умерла при родах, и Витя забрал её. Он отдал её на усыновление в семью Звягинцевых, потому что Маша не могла родить.
— Мам, — Борис усмехнулся и посмотрел на мать: — Зачем ты приехала?
— Ваш отец собрался признать Меланию, — пальцы женщины сжались ещё сильнее, натягивая кожу.
— Боюсь, — Борис довольно улыбнулся, глядя в потолок, — признавать уже нечего.
Глава 11
Лязг наручников вытягивает из чёрной, беспросветной мути, будто петля, накинутая на шею. Я барахтаюсь в собственных воспоминаниях, как висельник, которому неудачно затянули верёвку. Меня снова ждёт кошмар? Сколько я здесь? Голова такая тяжёлая. Не могу пошевелить рукой. Нашатырь... тошнит...
Уже сегодня, или ещё вчера?
Не помню.
— Просыпайся крошка, — медленный тягучий голос проникает под кожу, словно едкий яд, вскрывая едва затянувшиеся раны. — Крош...ка, — он пробует новое прозвище на язык, забавляясь с каждой буквой. — Кро-оо-шка. Вкусно. Хочу ещё.
Моё измученное тело снова в его власти. Холодные и жалящие будто северный лёд пальцы, скользят по груди собирая кожу.
Это не я.
Не хочу просыпаться. Если открою глаза, этот кошмар станет реальностью.
— Ну же, Мелания, — он тянет каждую букву, смакуя их как гурман дорогое вино. От звуков его голоса дрожит каждая клеточка. — Посмотри на меня, девочка. Время отдыха закончилось, моя прелесть, настал черёд вознаграждения. Я был добр, как ты и просила, — влажные губы накрывают мои, требуя ответа.
Я не просила.
Нет.
Остановись.
Он ненавидит, когда я сопротивляюсь.
Голос больше не слушается.
Не хочу.
Оставь меня в покое.
Не чувствую ног, это не я...
— Не плачь. Ну же, — он говорит жёстче, требовательнее. — Хватит! Заткнись! — от удара голова взрывается новой болью.
И снова он ласков, манит спокойствием и почти свободой. Но я знаю этому цену. Не хочу.
— Ты непослушная, Мелания, — шепчет Глеб в ухо, впиваясь пальцами в бёдра, но боль тупая, я научилась её не замечать. — Скажи.
— Ммм, — моё горло горит, каждый звук рождается на пределе возможностей.
— Говори.
— Сдохни... тварь. Умри. — Я открываю глаза и, не мигая, смотрю в синюю бездну.
— Неправильный ответ.
Он бьёт наотмашь. Ему плевать на синяки и оставленные раны, потому что вечером зайдёт доктор и наложит мази. А я больше не плачу. Внутри пусто, если я буду послушной куклой, он перестанет меня бить?
Стена справа вся исчерчена полосами оторванных обоев. Это уже третья комната ,которой потребуется ремонт. Но ему всё равно. Он лишь подписывает чек, платя за комфорт и молчание.
Глеб терзает меня каждый день, каждую ночь, словно ненасытное животное, чудовище без совести и чести. Мой самый страшный кошмар, то от чего я бежала, но не смогла спрятаться.
— Посмотри на меня, — рычит он, хватая за волосы.
Молчу.
— Посмотри, — Глеб с силой дёргает голову, заставляя повернуться. — Ты всё равно это скажешь. Я очень терпеливый, девочка моя, — его улыбка похожа на оскал сумасшедшего. Даже зрачки сузились до точек, оставив лишь ненавистный синий океан, в глубине которого плещется безумие и жажда. А ещё ненависть. И всё это он прячет за красивой улыбкой и ласковыми речами, чтобы в один момент ужалить ядом, как ядовитая оса.
Я знаю эту жажду. Он хочет меня сломать.
— Я никогда этого не скажу, — шепчу из последних сил, слизывая с губы кровь. — Лучше умру.
— О, нет, милая. У меня на тебя другие планы. Ну же, — Глеб припадает ко мне, как к источнику в пустыне, жадно впиваясь в рот. От него несёт алкоголем. — Одно слово и всё закончится, — оторвавшись, он смотрит мне в глаза, ища один ему известный ответ.
— Я ненавижу тебя, — поднявшись на локтях, сплёвываю слюну и хрипло смеюсь. — Ты не заставишь меня сказать обратное.
— Упрямая сука! — кричит он, придавливая к матрасу. — Ну ничего, — и тут же смеётся приглушённо, — я всё равно получу то, что хочу. Скоро не только твоё тело, но и душа будут принадлежать мне. Ты сама виновата, — некогда красивые губы уродует садистская усмешка. — Сама. Я же просил тебя быть послушной, посмотри, что ты наделала, — он разводит руками, намекая на наручники и цепь на ногах.
— Никогда.
Молча встав, он достаёт из кармана телефон и подносит к моим воспалённым глазам. Я отворачиваюсь, но он давит на скулы, поворачивая голову.
— Смотри.
Не хочу, но глаза сами выхватывают знакомые черты из общей массы пятен. Моя Лиза... а рядом Домогаров.
— Не смей, — кричу, захлёбываясь страхом. — Не смей её трогать, падаль! Убью, убью же, мразь. — Волна ненависти поднимает меня над подушкой, но я вновь падаю на скользкое бельё, и кусаю губы от боли.
— Какие отвратительные слова появляются из твоего рта, — кривится Глеб. — Ты сама доводишь меня до неизбежного, чего теперь орёшь? — удивляется он и пролистывает картинки на экране одну за другой.
Лиза... Лиза... везде Лиза с матерью или Домогаровыми. Они держат её своими грязными руками, касаются нежных щёк прогнившими губами. Она им доверяет.
— Она же ребёнок! — срываюсь на кашель. — Твой ребёнок! Неужели, в тебе ничего человеческого не осталось?!
— Тебе должно быть стыдно, моя девочка. Ты втянула такую кроху в наши дела из-за собственного эгоизма. За всё надо платить, Мелания... — Глеб будто не слышит и продолжает говорить, любовно поглаживая смартфон.
Глеб сошёл с ума, — вынуждено признаю и сжимаю зубы. Как он смог скрывать это от общества? Неужели, его отец знал? Знал и всё равно отдал «Штэрн».
— Только тронь мою дочь, — я дёргаю руки, и плевать, что прикована. Убью. — Если Лиза пострадает, я уничтожу тебя, Домогаров.
— Ты не в том положении, чтобы угрожать, — смеётся он. — Ты знаешь, чего я хочу. Думаю, это малая плата за безопасность нашей дочурки. Ты же знаешь, — он скользнул языком по своим губам, обнажая зубы, — насколько я алчен.
Не могу. Я повисла на наручниках, опустив голову. Больше не могу. Видит бог, я держалась изо всех сил. Прости меня, Лиза... Прости свою непутёвую мать.
— Что? — он театрально приложил руку к уху и наклонился. — Ты хочешь что-то сказать?
— Люблю, — выдавливаю сквозь зубы, ненавидя себя за это.
— Не слышу, — ухмыляется Глеб.
— Я люблю тебя.
— И это всё?
— Я... ненавижу Никиту Лебедева. И никогда его не любила.
— Мне мало, — Глеб хватает меня за затылок и поднимает голову. — Я хочу услышать больше. — Его дыхание прерывистое, будто он захлёбывается.
— Я сказала то, что ты просил, — скривилась я, проклиная свою жизнь.
