Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга (электронные книги без регистрации txt) 📗
— Я не буду делать день рождения племяннику женщины, с которой мы больше не подруги.
Он покачал головой. Хорошо, не рулём!
— Александра, я понимаю, что ты сейчас убить нас готова, но… Сеньку моего пожалей. У него без тебя вообще не будет праздника, потому что мы с Марианной перегрыземся, если ты сейчас уйдешь.
— Не пугай! Пуганные! Вы спокойно жили без меня все десять лет. Вот и живите дальше!
— Мы не жили спокойно. Ты не можешь себе представить в какой ад превратила Наташа мою жизнь.
— Тебя противно слушать! Мне очень жаль ее детей. Очень!
— Так это ж ради ее ребенка… Не ради меня. Я уйду. И машина не будет мешать…
— Не будь дураком. Я не хочу видеть Марианну. И точка. Я пришлю вам какого-нибудь аниматора, будь спокоен. У Наташиного сына будет замечательный день рождения. С шариками и аквагримом, которые я не делаю.
Он стучал по рулю пальцами. На одном из них когда-то сверкало кольцо: его ему одела женщина, которую он и мертвой поливал грязью!
— Я сказала «нет»! Ты меня видишь последние десять минут, или сколько нам ещё ехать осталось?
Глава 19 "Я не могу..."
— Я могу остановить машину и будем стоять на обочине до скончания веков, если таково твое условие?
По губам Валеры блуждала улыбка — она и приковала к себе мой взгляд, и я скорее почувствовала, как машина вильнула в сторону, чем увидела движение рук водителя.
— Валера, ты в своем уме?
Ему сигналили, но он пересек две полосы, забыв про все правила безопасности и встал на ближайшей улочке под острым углом. Таким же острым, как и его взгляд.
— Хватит! — он шарахнул по рулю так, что тот возопил от обиды. — Хватит закатывать девчачьи истерики! Ты взрослая баба в конце-то концов. Дернули за косичку, развернись — дай в морду. Делов-то!
Он как-то очень тяжело дышал — или это в машине не заработал вовремя обдув стекла и поэтому над рулем можно было смело писать пальцем слово «Тормоз!»
— Я не умею драться…
Я отвернулась к боковому окну, которое тоже запотело, но написать ничего не написала. Просто протерла ладонью. За окном серость типичных новостроек двадцатого столетия. Не спросил адрес. Помнит. Десять лет помнил!
— Александра, не надо со мной ругаться… — Терёхин говорил тихо, не заглушая барабанную дробь, выбиваемую по рулю его массивными пальцами. — Из-за прошлого. Наломали дров, так давай их просто сожжем. Печка на даче хорошая, а погода в Питере плохая… Аля…
Я обернулась, он улыбнулся. Взгляд по-прежнему колкий. Да он и не меняется никогда, только морщинки то прирастают в уголках глаз, то исчезают.
— Прости, забыл, что ты на Александру не отзываешься…
Его губы снова дрогнули. Только на этот раз, как у античной маски, выгнулись дугой. Расстроился.
— Хочешь на кладбище съездим? Я прощения попрошу. Хочешь?
— Хочу, чтобы ты перестал паясничать. Глупо выглядишь. Очень глупо. На папу шестиклассника ну совсем не тянешь.
— А на папу четырёхлетки хоть тяну?
И снова смеётся. Как с гуся вода — и не поймёшь, когда он говорит серьезно, а когда подтрунивает. Оттого и убить его хочется только сильнее!
— С натягом, — Горечь слов тянула вниз уголки и моих губ тоже. — Маленькие детки ведут себя умнее некоторых взрослых.
— Тогда и ты поведи себя умнее некоторых взрослых. Не лишай ребенка праздника из-за дурака-отца.
— Почему именно я? Что вы прицепились ко мне с сестрой? Вы же в глаза не видели моей работы с детьми. Я вам аниматора с тысячью положительных отзывов пришлю! Соседям не к чему будет придраться!
— Мне плевать на соседей! — прорычал Терёхин. — Я не хочу, чтобы ты уходила! Вот и все!
И отвернулся. Почти налёг грудью на руль и, явно собираясь что-то сказать, закусил указательный палец.
Я не сразу нарушила неприятное молчание. Пусть все же договорит, а то я много чего лишнего сейчас себе надумаю. И Валера, точно почувствовав мое желание знать правду и только правду, откинулся на подголовник и прикрыл глаза. Сейчас лоб потрёт. Точно! Я что-то о нем еще помню.
— Слушай, Александра, — он заговорил с закрытыми глазами, теперь уже отпиливая указательным пальцем себе подбородок. — Я понимаю, что ты чувствуешь себя оплеванной. Я очень хорошо тебя понимаю. Это мое перманентное состояние дома, куда бы я с большой радостью не возвращался.
— А зачем приходишь? — спросила я, поняв, что пауза затянулась.
Вспомнила заодно, как Марианна говорила, что гонит брата, а он не уходит. Кто ж из них двоих врет?
— Не знаю. Пожрать, поспать, собаку погладить, наверное. Разве этого мало для простого мужского счастья?
— А где во всем этом счастье сыновья?
— Где-то там, — усмехнулся Валера довольно горько. — Сенька, когда прихожу, уже спать собирается. Мне умные дамы говорят, не лезь, а то не уснёт. Никита тут же делает вид, что у него куча недоделанных уроков. Вот именно в девять вечера их надо садиться делать. После смерти матери они твердили, не трогай ребёнка, ему и без тебя тяжело. Теперь — не трогай ребёнка, он учится. Я и не трогаю, тогда мне начинают выговаривать: какой ты отец, если тебе на детей плевать?! Вас, баб, не поймёшь.
— Кто они? — не интересовалась я подробностями, а просто хотела свести неприятный разговор на нет.
— Все, кроме матери. Та просто говорит, что Наташины дети ее не касаются. Кто вас, баб, поймёт, сказал же… Елена Михайловна злится на Наташу, это понятно, но я честно не понимаю, почему она ничего не чувствует к этим детям.
— А ты? Ты много к ним чувствуешь, если говоришь, что готов отдать их первому встречному.
Снова тяжелый вдох и выдох. Глаза открыты, но смотрят в потолок.
— Я этого не сказал. Не передергивай мои слова. Я сказал, что хочу найти семью, в которой они будут чувствовать, что их любят. Чувствовать, понимаешь?
— Ты их любишь? Даже малыша?
Валера ещё сильнее вжался затылком в подголовник и выдохнул даже сильнее прежнего. Точно у него щемило грудину.
— Это не имеет значения. Дети считают, что я их не люблю. Этого достаточно. И все вокруг так считают. Александра, я не на приёме у психолога, кажется.
— Может, тебе стоит туда записаться?
— Я разберусь с собой как-нибудь сам. Сейчас речь не обо мне. Хотя нет, обо мне. Все уже знают, что ты делаешь Сеньке день рождения и теперь будут думать, что я сказал тебе какую-то гадость, поэтому ты обиделась и ушла. Пойми, я не хочу выслушивать от Марианны очередное «ты — козел».
— Но ведь ты действительно сказал мне гадость.
— Ну сказал. Так я уже услышал от тебя про козла тире верблюда. Странно, что не жирафа. У нас в стране двойное налогообложение, но не матом же.
Он откинул голову в сторону и тут же поймал мой взгляд — я же очерчивала им его профиль.
— Хватит, Александра, ругаться на пустом месте. Я даже готов тебе заплатить, чтобы мы не чувствовали перед друг другом никаких обязательств. Я посмотрел расценки на твоей страничке. Я заплачу верхнюю планку и ещё тридцать процентов за моральный ущерб, идёт?
Посмотрел, вот как? Нашел, когда захотел. Десять лет во мне необходимости не возникало…
— Нет, не идет… Я не возьму от тебя денег.
— Господи, ну возьми их не от меня! — он подтянулся за руль и плотнее вжался в спинку водительского кресла. — Хочешь, их переведёт тебе Елена Михайловна? Или сделает тебе бессрочный кредит на лимонные кексики?
Ох, издевается… Да чтоб тебя! Чтоб у тебя пуговица от пиджака отлетела!
— Это не ее внук…
— Александра, — его глаза смеялись. — Ладно, скажу тебе правду. Так и быть. Сеньке не нужен никакой день рождения. Это я очень хочу увидеть тебя в платье. Можно заплатить за это? А?
Он уже повернулся ко мне почти полностью, даже рука его переползла на подголовник моего кресла.
— Два часа представления с дорогой, плюс надбавка за вредность. Итого двадцать тысяч — это вообще не вопрос.
— Я не возьму с тебя денег, ясно? — уже реально злилась я.
