Семь-три. Оператор - Седлова Валентина (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
А потом, скосив глаза направо, она и в самом деле увидела себя со стороны. Отраженный в полировке шкафа ее зеркальный двойник совершал такое, что можно увидеть, наверное, только в очень крутом порнофильме. И Кристине это нравилось. Более того, это заводило еще сильнее!
А Иван все не думал останавливаться. Он вертел Кристину как послушную тряпичную куклу, заставляя раз за разом изнывать от сладкой пытки. «Интересно, а когда же он успевает насладиться сам», — мелькнула мысль и сразу куда-то пропала. Сейчас не до философии и вопросов, их можно задать и потом. А в том, что они непременно возникнут, Кристина даже не сомневалась. Она слишком многого не знала об этой стороне жизни. И теперь желала сполна наверстать упущенное. И на практике, и в теории. Она хотела знать все.
После столь бурного утра вставать с постели не хотелось совершенно, и Иван с Кристиной, тесно прижавшись друг к другу, мокрые и разгоряченные, так и остались лежать в кровати, постепенно скатываясь в уютную дрему. Им до зарезу было необходимо восстановить силы. И он, и она были подобны выжатым лимонам, опустошенные до самого донышка взаимной передачей любовной энергии.
В итоге проснулись они лишь где-то около часа дня. Лениво привели себя в порядок, приготовили легкий завтрак, поскольку есть чего-либо серьезного абсолютно не хотелось. Попили кофе, пошли переодеваться… и снова оказались в постели.
Эффект дежавю был налицо. После секса их с новой силой потянуло спать, и на этот раз они встали лишь около шести вечера. Неохотно заставили себя поесть, отправились смотреть телевизор. Ни одна из программ не понравилась, поэтому поставили на видео еще один фильм с Джиной Дэвис «Остров головорезов». Пока смотрели его, тихонько соблазняли друг друга. Кристина обнаружила, что Иван балдеет от ее ласк не меньше, чем она от его поглаживаний, и теперь вовсю злоупотребляла полученной информацией, заставляя Лесничего изнывать от еле сдерживаемой страсти. В итоге он, как и следовало ожидать, не выдержал, и заключительные кадры фильма они уже не видели, сражаясь друг с другом за право доставлять удовольствие другому.
Часов в десять вечера Лесничий простонал:
— Все, хватит! Нас с тобой надо разводить по разным углам и друг к другу не подпускать под страхом смертной казни. Совсем голову потеряли.
— Это точно. Мне кажется, я за этот день потупела просто колоссально. Ни одной связной мысли в голове не осталось. Единственное, что осталось, это хватательные рефлексы.
— Ага. А еще развратно-наступательные движения.
— Слушай, на самом деле я не такая…
— Видишь ли, я тоже не половой гигант, между прочим, хотя на мать-природу мне в этом вопросе грех жаловаться. Но столь капитального сноса крыши на почве секса я за собой давно не припоминаю. Совсем про дела забыл. Надо нашего психопата Фредди выслеживать, по Москве мотаться, а я здесь, с тобой. И что самое ужасное: мне ни капельки не стыдно. Хотя и должно бы быть.
— Обещаю, что больше не буду к тебе приставать!
— Не говори гоп, и не давай обещаний, которые сама же потом и нарушишь. Тем более что я категорически не согласен с этим положением. Я обеими руками за твои приставания, просто не с такой интенсивностью, как это было сегодня.
— Между прочим, ты первый начал!
— Первый начал — не первый начал: какая разница? Я тоже живой человек, и отказываться от удовольствия соблазнить утром очаровательную женщину совершенно не собирался. А потом, как в анекдоте: «Извини, любимая, так получилось». И вообще, ты — вампирша. Высосала из меня все соки, так что мне по-хорошему еще сутки после этого мероприятия отсыпаться надо. И получится, что целых три дня ушли коту под хвост, вместо того, чтобы выслеживать помеху.
— Ой, слушай, давай хоть сегодня не будем вспоминать о Фредди. Не хочу портить этот день. Он бы, наверное, радовался, гад, что даже в постели мы о нем не забываем.
— Да, это уж точно. У него вообще с этой темой какие-то проблемы, судя по всему. Нормальный человек не станет кричать о том, о чем вещает он. И уж точно не будет пытаться сунуть свой грязный нос в личную жизнь операторов.
— Слушай, я все хотела спросить, а почему у тебя такой позывной?
— Да как-то так получилось. Я же в свободное время обычно в лес сматываюсь. Или охочусь, или просто автономку изображаю на подножном корме. Иногда переклинивает устроить себе неделю на выживание, когда за спиной тонкое одеяло, на поясе нож, в кармане спички и соль, а больше ничего нет. Поэтому когда пришла пора, я, недолго думая, и стал Лесничим.
— А зачем тебе все это? Вся твоя лесная жизнь? Проверка собственной нервной системы на выносливость? Или что-то сам себе пытаешься доказать?
— Да нет. Мне в лесу легко, словно домой вернулся. И там я ничего никому не доказываю. Просто живу. Когда приходит пора возвращаться в город, голова становится чистой, ясной. Даже думается после леса совершенно по-другому. Мыслишь не словами, а образами.
— И откуда в тебе это?
— Мои родители раньше на Севере жили, за Полярным кругом. Отец мой там в свое время служил, а мать за ним поехала. Так вот, там кругом такая природа — закачаешься! С одной стороны глянешь — сопки холодные, да безжизненные. А как весна и лето придут, там такое творится! Ягоды эти сопки ковром укрывают, грибы растут — хоть косой коси. Зверье носится непуганое. Так что можно сказать, что я фактически в лесу и рос. Поэтому когда мы в Москву вернулись, мне здесь сначала нелегко пришлось. Каждые выходные из дома сбегал. Прыгал в первую попавшуюся электричку, и до леса. Родители сначала ругались. Потом отстали. Я уж взрослый парень был, хоть и четырнадцать лет всего, а по виду все восемнадцать можно было дать. Потом тоска по лесной вольнице потише стала, не такой острой. Но я уже твердо знал, что она у меня никогда не пройдет. Это откуда-то изнутри идет, понимаешь?
— Не знаю. Мне нравится природа, но я никогда не рассматривала ее под таким углом зрения, как ты. Я не могу отдаваться ей полностью. Я люблю слушать, как шуршат под ногами опавшие листья, люблю смотреть на закат. Но это все, как бы сказать, явления кратковременного порядка. Я — городской человек. Мне нравится моя квартира, нравится то, что люди обычно ассоциируют с понятием «комфорт». Даже не знаю, смогла бы я провести в лесу хоть одну ночь, или нет.
— Если хочешь, мы с тобой это как-нибудь устроим. Только ближе к лету. А то, если я тебя сейчас в лес вытащу, боюсь, тебе там совершенно не понравится. Холод, сырость, ни ягод, ни грибов. Начинать ходить туда лучше в теплое время года. А там кто знает — может быть и втянешься.
— А мольберт можно будет с собою взять?
— Конечно, о чем разговор! Выберешь себе полянку по душе, и рисуй, пока кисточка из рук не выпадет.
— Знаешь, мне сейчас так спокойно. На душе умиротворение глобального масштаба. Я, честно говоря, до сих пор до конца не верю, что мне все это не снится. Я сама себя не узнаю. Веселье какое-то бесшабашное изнутри рвется, хочется безумств. Понимаешь, я, получается, нарушила собственные запреты, а теперь хочу испытать решительно все, чего я себе раньше запрещала. Или не хотела пробовать. Меня несет, как телегу по кочкам. Не знаю, что испытывают наркоманы, когда своих колес наглотаются, но чувствую себя, наверное, точь-в-точь как они. Крыши нету, правил нету, куда идти дальше — неизвестно. И вроде бы как изнутри мое разумное «я» пытается меня убедить, что я поступаю неправильно. А мне впервые в жизни начхать на собственную разумность. Наверное, я схожу с ума.
— Как ни печально, но это пройдет. И спешу тебя заверить, подобный период бывает в жизни у каждого. Мы все со временем преодолеваем какие-то внутренние запреты или границы, неважно кем установленные — нами или нашими родителями, перешагиваем через них, привыкаем к новым ощущениям, и идем дальше.
— А почему ты сказал «как ни печально»?
— Потому что в это время можно отрываться по полной программе. Писать стихи, создавать модели межгалактических кораблей, заниматься спортом, — да чем угодно! Каждый удачный опыт — это словно твой личный катализатор. А как именно он на тебе отразится — это вопрос. Вот ты, мне кажется, наверное, нарисуешь какую-нибудь шикарную картину, настоящий шедевр, который когда-нибудь будет висеть в Пушкинском музее и радовать посетителей. Или сошьешь сногсшибательное платье эпохи очередного Людовика.
