Флиртаника всерьез - Берсенева Анна (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Он упал, не согнув даже коленей, просто упал на спину плашмя. Раздался негромкий треск – Глебу показалось, что Северский упал головой на лежащую на асфальте ветку, – и тут же стало тихо.
Северский лежал на краю дворового тротуара. Голова его была откинута назад и свешивалась с тротуарного бордюра, в который он упирался затылком.
– Ко… Коль… – разом охрипнув, выдохнул Глеб. – Ты что?!
Он бросился к лежащему человеку и, не чувствуя уже боли в спине, не видя блестящих пятен перед глазами, присел рядом с ним на корточки. Лицо у Северского было не просто бледным – с каждой секундой оно мертвело, этого невозможно было не понять.
Глеб попытался поднять Северского, подхватив под плечи; тот был страшно, неподъемно тяжел. Но прежде, чем Глеб успел обернуться, чтобы понять, почему Колька не помогает ему, он почувствовал, как кто-то поднимает его самого, и не просто поднимает, а рвет вверх и тащит в сторону с такой силой, которой он не может противостоять.
– Он же… Надо же «Скорую»!
Это Глеб прокричал уже на бегу, да и не прокричал, а прохрипел – он мчался рядом с Колькой, задыхаясь, спотыкаясь, чуть не падая.
– Охранник… вызовет… – на бегу проговорил Колька. – Сейчас… выйдет… Да шевелись же… твою мать!
– Мы его убили.
Глеб слышал свой голос как будто со стороны. И так же со стороны видел себя, вернее, бессмысленную оболочку, которая от него осталась. Он видел ее отчетливо, хотя смотрел не в зеркало, а на оплавленное пятнышко, прожженное сигаретным пеплом на столе в его комнате.
– Мы? – невесело усмехнулся Колька. – Ты-то при чем?
– Я же тебя в это втянул.
– Точнее формулируй, Глебыч. – Колька взъерошил жесткий вихор. Этот непослушный вихор торчал над его лбом всегда, даже когда Колька еще всерьез занимался спортом и стригся совсем коротко. – Ты его не убивал, с этим ясно. Ясно, ясно! – повторил он, заметив Глебов протестующий жест. – Кто кого куда втянул, это ты дамочке своей можешь рассказать, они такое любят. Ударил его я, это все видели.
– Кто все? – холодея, спросил Глеб.
– А мы в пустыне махались, что ли? Или, может, в тайге? Бабки из окон видели, охранник на мониторе видел, да мало ли кто еще. Найдутся свидетели. Так что сосредоточься и ерунду не пори. Мы с господином Северским повздорили из-за того, что он оскорбил меня неприличным словом. Возникла потасовка, перешедшая в драку. В процессе драки Игорь Владимирович подскользнулся и упал, ударившись затылком. Находясь в состоянии психологического шока, мы с тобой убежали, – сказал Колька. И уныло добавил: – Может, и поверят…
– Может, нас и не найдут? – так же уныло произнес Глеб. – Ну как нас будут искать, фоторобот, что ли, составят?
На самом деле ему хотелось, чтобы его нашли. Он не представлял, как будет жить после того, что случилось, и знал, что самым лучшим выходом было бы именно это – чтобы его как можно скорее нашли. Но Колька-то здесь при чем?
– Найдут, – помолчав, сказал Колька. – Я там бумажник выронил. Права, пропуск на работу… С адресами и фото, как понятно.
Глеб молчал, как громом пораженный.
– Может, не там? – выговорил он наконец.
– Там, там. Я даже помню, как он об асфальт шлепнулся. Потом уже вспомнил, вот здесь, у тебя. Медленно так, знаешь, как в кино показывают. Короче, чтоб я от тебя всех этих соплей не видел и не слышал. Преступление и наказание, то-се… Ментам это без надобности. Ударил его я, на этом давай и сосредоточимся, когда показания будем давать.
– А втянул тебя в эту глупость я, – сердито отрезал Глеб. – И ты мне давай не указывай, кому что давать.
– Глебыч! – Колька вдруг улыбнулся той самой, бесшабашной своей, из юности улыбкой, которой Глеб не видел на его лице уже много лет. – Ну рассуди ты как нормальный компьютерный человек! Кому легче, если нас обоих… обвинят? – Он все-таки помедлил перед этим последним словом, наверное, хотел сказать что-нибудь более точное и жесткое, и сам же испугался. – И в чем тебя обвинять-то? Ты меня, что ли, попросил в морду ему со всей дури вмазать? Не ты. А втянул, не втянул – это материя… Ну, как называется, когда что-нибудь только кажется?
– Эфемерная материя, – машинально ответил Глеб.
Тоска у него на сердце была в этот момент вовсе не эфемерная – лежала страшным грузом.
– Я и говорю, глупости это.
– Почему я хотя бы «Скорую» не вызвал! – с отчаянием воскликнул Глеб.
– Я ж тебе сказал: охранник вызовет. Дверь в офисе открылась, как раз когда мы с тобой сваливали. Ты не видел, что ли?
– Ничего я не видел…
– Вот и хорошо, что ничего не видел. Так всем и говори.
Глебу было так тошно, что он не нашел в себе сил возражать. Да и как возражать? Хоть он и говорил, что Колька якобы не считает его за человека, но сам ведь прекрасно знал, что это неправда. Он был Кольке очень близким человеком. Иногда ему казалось, что у его друга и нет никого ближе, хотя странно было так думать о взрослом мужчине – муже, сыне и отце семейства.
Возражать он не стал, но все-таки твердо знал, что выгораживать себя, конечно, не станет. Не потому, что был как-нибудь особенно бесстрашен или справедлив. Бесстрашие было последним качеством, которое ему было присуще, а о справедливости он и вовсе никогда не задумывался. Не было такого понятия в том стройном и свободном киберпространстве, в котором еще совсем недавно проходила его жизнь.
– Ложись спать, Коль, – вздохнув, сказал Глеб. – Я тебе на диване постелю.
– Не надо, – махнул рукой Колька. – Домой поеду.
Глеб не стал его удерживать. В Колькином голосе неожиданно прозвучали беспомощные нотки. Как будто он понимал, что каждая ночь, проведенная под родным кровом, может оказаться последней. Да и не как будто – это было так, и он в самом деле понимал это. И Глеб понимал тоже.
Глава 10
– Значит, Николай Павлович, вы утверждаете, что Северский ударил вас первым?
Голос у следователя был усталый, и эта усталость казалась Кольке какой-то нарочитой. Так же, как и седые виски, и прямой взгляд, и картинное благородство всех черт этого немолодого человека. Ему казалось, что это не следователь, а актер из старого советского фильма про строгую, но справедливую милицию.
Вопросы этот благородный герой с усталым взглядом тем не менее задавал такие, чтобы гражданин Иванцов запутался в ответах.
– Я не утверждаю, что он первым ударил, – сказал Колька. – Он меня обозвал.
– Кем обозвал?
– Кем – не помню. По-матерному.
– Вы никогда не слышали мата? – усмехнулся следователь.
– Слышал.
– И утверждаете, что матерное слово привело вас в состояние аффекта?
– Утверждаю. Я не люблю, чтобы меня оскорбляли. Один раз стерпишь, другой раз на голову наср… В смысле, испражнятся.
Этот разговор, длящийся уже второй час, казался ему совершенно бессмысленным. Следователь задавал каждый вопрос раз по десять, только в разных вариантах, а Колька снова и снова отвечал на эти повторяющиеся вопросы и ни на секунду не позволял себе расслабиться, чтобы не ляпнуть ненароком что-нибудь такое, что еще больше осложнило бы его положение. Хотя осложнить его еще больше было уже трудно.
– А Глеба Романовича Станкевича Северский тоже оскорбил?
– Глеб Романович не принимал участия в драке, – тупо, тоже уже в который раз, повторил Колька.
– Почему? Ведь Северский оскорбил и его.
– Он не умеет драться. И он не собирался драться.
– А вы собирались?
– И я не собирался. Но Северский меня оскорбил.
Сказка про белого бычка пошла по новому кругу. Кажется, и следователю это наконец надоело. Или просто он понял, что ничего путного из допрашиваемого больше не выжмешь.
– Подпишите протокол, Иванцов, – сказал он. – И вот здесь распишитесь.
– А вот здесь – это что? – насторожился Колька.
– Подписка о невыезде.
Колька оторопело смотрел на белеющий перед ним листок. Когда его привели в этот кабинет, он был уверен, что выйдет отсюда только в тюремную камеру.
