Певчее сердце (СИ) - Инош Алана (лучшие книги TXT) 📗
— Маш, Ксюшку от меня поцелуй... Мне очень, очень хотелось её обнять. Моё сердце остаётся с вами, мои родные девочки. Люблю вас обеих...
Мария уже не видела, куда они едут: глаза застилала пелена слёз, а сердце, загнанное, исколотое болью, как решето, билось из последних сил. Машина остановилась, Влада сжала руками в длинных перчатках запястья Марии.
— Машенька, мне пора. Времени нет на долгое прощание, просто поцелуй меня ещё раз...
Полуживыми губами Мария прижалась к её губам, и те впились напоследок с пламенной силой. Манто из искусственного меха Влада так и не взяла, вышла из машины в одном платье и стремительно растворилась с Константином в морозном мраке, а Мария осталась сидеть, опустошённая, ничего не видящая и не чувствующая, кроме давящего жара в груди и пелены перед глазами. Вдалеке послышался гул взлетающего самолёта — судя по звуку, не огромного пассажирского авиалайнера, а небольшого частного воздушного судна.
Обратно Мария ехала сначала по шоссе, потом плутала по незнакомым улицам и переулкам. Сердечные таблетки она забыла в гримёрке, а в груди творился какой-то ад. Он разливался даже по животу, и в желудке жгло, как от концентрированной кислоты. Нутро тошнотно сжималось, всё перед глазами плыло в мутной дымке, а воздуха в лёгких стало очень мало, те дышали будто только самыми верхушками, не раскрываясь до конца. Чуть не въехав в запорошённый снегом уличный цветочный вазон, Мария поняла: всё, конечная остановка. Так и до аварии недалеко, а ведь машина не её — Анжелики.
Выбравшись из автомобиля, она поплелась пешком. Её шатало, как пьяную, от одного края тротуара к другому. Странно, наверно, это выглядело: женщина в сценическом платье цвета красного вина, с причёской, в роскошных серьгах и короткой чёрной шубке — и в таком состоянии. «В хлам», — думали прохожие, сторонясь её. Поскользнувшись на наледи, Мария упала и уже не могла подняться: остатки сил расплескались по холодной земле. Полицейский патруль остановился неподалёку.
— Гражданочка, почему в нетрезвом виде на улице? Пройдёмте в машину.
У Марии хватило сил, только чтобы прохрипеть:
— Я не пьяная... Ребята, пожалуйста, вызовите скорую, мне плохо...
— А кому сейчас хорошо? Встаём, встаём, нечего посреди улицы валяться! — Её поднимали под руку, тащили вверх, не очень-то церемонясь. — Документы предъявляем!
— В сумочке... паспорт, — простонала Мария сквозь огненный ад в груди. — Сами достаньте...
— Мария Климова? — У патрульного брови полезли на лоб. — Это вы?! Ой, простите, я вас не сразу узнал... Моя жена — ваша фанатка! Обалдеть!
Вечерний город кружился каруселью лампочек, выжигая беспощадным электрическим огнём сердце Марии, а потом его выключили, и настала чернота.
11. Слабое место
Голос Марии лился с экранов, принося в дома зрителей чистый благодатный свет хрустального храма. Молитва Богородице ложилась мягким снегопадом, сияла золотой лампадой, и в небе будто раскрывались два огромных крыла, защищая людей своими волшебными объятиями.
Но Мария ещё не знала, что её исполнение творения Шуберта уже называли лучшим в истории: по тонким трубочкам в её ноздри струился кислород, в вены вводились лекарства, а в реанимационную палату пока не пускали даже родных. Её сердце, из которого рождалась эта светлая музыка, боролось за свою жизнь, поражённое инфарктом.
Врачи ограждали сердце от малейших волнений, чтобы его биение не учащалось. В тяжёлом тумане от обезболивающих, снотворных и седативных лекарств тянулись часы, сутки... Времени не существовало, не было солнца, снега и ветра, день перепутался с ночью, только сухие губы шевелились беззвучно. Что с них слетало с тихим дыханием? «Ave Maria» или «Влада»?
Через несколько дней к ней ненадолго пустили маму. Та принесла ей Ксюшины рисунки. Дочка изобразила забинтованное сердце, которое окружила рамочкой из цветов, а рядом с ним поместила себя, трогательно обнимающую его.
Мария была отрезана от мира, новости сюда не проникали — усердными стараниями врачей, конечно. Ей не разрешались никакие средства связи, даже часов у неё не было — впору царапать на стене зарубки-дни, ведя свой календарь, будто на необитаемом острове. Влада улетела, они не поймали её — только эта мысль грела, успокаивала и поддерживала. Упорхнула, свободная, даже рукой им на прощание не помахав. Ничего, обойдутся без прощаний. Жаль только, что Ксюшка так и не узнала, кто сидел с ней в одном зрительном зале...
Когда Марии стало лучше, и её перевели из интенсивной терапии в обычную палату, к ней пришёл человек в штатском костюме, но она сразу догадалась, в каком учреждении он служит. Увы, теперь у неё был глаз намётанный, сотрудника правоохранительных органов она узнавала безошибочно, кем бы он ни нарядился.
— Мария Дмитриевна, мы не беспокоили вас, пока ваше состояние было тяжёлым, но теперь я вынужден сообщить вам неприятную новость. Вам будет предъявлено обвинение в укрывательстве. Вы помогли скрыться опасной преступнице, которая уже длительное время прячется от правосудия. Вы изменили её внешность и помогли уйти от сотрудников, которые вели за ней наблюдение. Я говорю о Владиславе Василиади. Она обвиняется в пособничестве террористам, незаконной торговле оружием, а также в многочисленных экономических преступлениях в особо крупном размере. Вы своими действиями воспрепятствовали её задержанию, и госпожа Василиади снова ушла от наказания, укрывшись на территории государства, с которым у нас нет соглашения о международном сотрудничестве в сфере уголовного преследования. Какие могут быть для вас последствия? Весьма неприятные. Учитывая серьёзность обвинений, предъявленных госпоже Василиади — вплоть до лишения свободы.
Боль снова вонзила зубы в сердце — до искр перед глазами. Мария глухо простонала:
— Да идите вы к чёрту. Я не верю, что она виновна во всём том, что ей приписывают.
Палата поплыла вокруг неё, ад в груди развернулся с новой огненной силой. Она уже не видела и не слышала, как сотрудник в штатском выскочил за дверь и принялся звать доктора.
Всему виной был тромб, закупоривший один из сосудов сердца. К чести врачей, справились они с грозной опасностью оперативно: тромб удалось обнаружить и удалить, прежде чем он успел привести к новому инфаркту. Это была высокотехнологичная эндоваскулярная операция, потребовавшая местной анестезии и всего одного маленького разреза на коже для введения катетера в кровеносную систему. На поиск тромба и его извлечение было очень мало времени, счёт шёл на минуты: лишённые кровоснабжения ткани сердечной мышцы гибнут быстро. Там уже был один омертвевший участок внушительной площади, добавления к нему второго крупного некроза сердце уже не выдержало бы.
Благодаря хорошему техническому оснащению клиники и блестящей работе врачей жизнь Марии не оборвалась. Но было ясно, что это, скорее всего, последняя отсрочка конца. Ещё одна такая катастрофа — и певчее сердце смолкнет навсегда.
Боль ушла сразу, как только тромб извлекли. Уже на следующий день физическое самочувствие Марии стало таким же, как до этого приступа, процесс её выздоровления не откатился назад, чего нельзя было сказать о её душевном состоянии.
— Мы не отдадим им тебя на растерзание, Маша, — сказал Борис Михайлович, навестивший её в больнице. — Никто тебя в тюрьму не посадит, пусть этот тип не городит чушь. Они там сбрендили совсем, видимо. Да ещё и имеют наглость угрожать тебе прямо в больнице, не дав толком выздороветь! Нелюди, другого слова я не могу подобрать.
Ещё через пару дней Мария дремала после укола. На тумбочке стояло блюдо с яркими, душистыми мандаринами, принесёнными накануне мамой, за окном мягко кружился снег. Мария не заметила, как открылась дверь, не услышала сквозь усталую дрёму и тихих шагов, поэтому вздрогнула, когда на одеяло лёг букет её любимых роз. Но руки, которые его положили, она узнала мгновенно.
— Влада! — Мария села, и эти руки обняли её.
