Не было бы счастья - Туманова Юлия (книги бесплатно без txt) 📗
— Можете смело являться на процесс. Бумаги у меня.
Теперь предстояло быстро и эффектно удалиться со сцены. Она это умела. Прощальный взгляд, полный невысказанной горечи, отрепетирован до автоматизма. Впрочем, на сей раз обойдемся и без него. Адвокатский джип, кстати, отдавать жалко, Рите он понравился. Надо будет купить себе что-нибудь подобное, мощное и стремительное, как дикое животное. Гонорара как раз хватит.
А Кочетков… Что ж, машину пригонят к офису, а Рита потреплет ему на прощание нервы. Это приятно, черт подери! Просто позвонит и будет долго хныкать в трубку о своей неразделенной любви. Пожалуй, до завтра она ждать не станет, прямо сейчас возьмется изводить беднягу. Досадно только, что его мобильный остался в бумажнике, содержимое которого Рита проверила первым делом. Ну ничего, Кочетков должен быть сейчас в офисе, там и застукаем. Будем плакать и стенать, чтоб жизнь медом не казалась.
Рита сама толком не понимала, зачем ей это нужно. Дело сделано, и это не тот случай, когда нужно отводить подозрения, устраивая концерты. Нет, ну смешно, честное слово! Неужели, ее все-таки задело адвокатское пренебрежение? Его равнодушные глаза, скользящие мимо, его ленивая ухмылка, когда он замечал-таки ее старания.
Детский сад, штаны на лямках.
Рита вдруг разозлилась на себя, в конце концов, она может делать все, что заблагорассудится. Вот просто хочется ей Кочеткову кровушку попортить. И пусть это мелко, глупо, недостойно птицы такого полета, как она! Все равно. Ей будет приятно услышать, как он растеряется, занервничает, станет злобно дерзить, не зная, куда деваться от влюбленной дуры.
И кстати, это будет хорошим поводом для отступления. Пусть думает, что ее внезапное увольнение — жест сбрендившей от страсти бабы.
А когда он начнет что-то подозревать, метаться из угла в угол и придумывать, как выйти сухим из воды, Рита будет уже далеко. На своем новом джипе!
— У тебя ключи от машины где?
— Кажется, в платье. А что?
— А то!
Ирина Федоровна сердито надулась и поглядывала на Женьку исподлобья.
— Не поедешь ты сегодня никуда! Машину сейчас дед в гараж загонит. А тебе в ванну надо. Дай сюда платье.
Женька покачала головой, зачарованно уставившись на бабушку.
— Не могу я! Вы что?! Как я останусь?
— Молча!
Ирина Федоровна вырвала у нее из рук платье, порылась в кармане, вытащила ключи и ринулась к двери.
— Не надо меня жалеть! — пискнула Женя, которая часа два к ряду жаловалась на жизнь.
Ирина Федоровна вернулась и снова села рядом с ней.
— Вот ты мне скажи, на фига тебе сейчас в твою коммуналку? Ты вроде бы не дура, да? Так вот объясни мне, старой.
— Я там живу, — неохотно ответила Женька.
— Батюшки-светы! Так поживи пока здесь!
— Что? Как это?
Ирина Федоровна раздраженно потерла подбородок.
— Как, как! Наперекосяк! Нечего тебе домой переться! Господи, да у тебя там и поесть поди нечего! А как ты в магазин будешь ходить, подумала?
Женька растерянно хлопала ресницами. Очень хотелось завыть в полный голос от такой подлости судьбы.
— Так что оставайся, поживешь недельку, пока нога не пройдет, а там видно будет…
— Чего видно? — жалобно проскулила она. — Не могу я остаться, понимаете?
— Нет! Не понимаю! У тебя что, дома семеро по лавкам? Родителей нет, детей нет, мужа нет. Ну и будешь куковать там одна, только из-за своего упрямства!
Это верно, ни родителей, ни мужа, ни уж тем более детей. Сознание уцепилось за эту фразу, не желая больше ничего воспринимать. И крутилось в голове: ни мужа, ля-ля-ля, ни детей, ля-ля-ля. Никого, одним словом. А можно другим: одиночество.
Кажется, раньше ей отлично жилось в одиночестве. Просто прекрасно. Каждый месяц она звонила матери в далекую страну Америку и друзьям в родной город. Разговоры минуты на две, дольше не о чем, да и дорого. Зачем вообще звонила, непонятно. Никому не было дела до нее, а ей не было дела до них.
Так что все-таки одиночество.
Когда-то, лет сто назад, она придумывала себе счастливую жизнь, ложилась спать и придумывала. Какой у нее будет муж (тут оставалось только выбрать — Кирилл или Игорь). Какой же? Веселый, компанейский, с задорной улыбкой, от которой млели все девчата с их курса или задумчивый рассеянный гений компьютерного мира, не умеющий связать двух слов, зато требующий неустанной заботы, от чего Женька приходила в полный восторг. Ей казалось, что без нее он совершенно пропадет. Так вот, первый, который весельчак и балагур, получился бы мужем скорее приходящим. Мужем на несколько часов. Дети бы его обожали и висли на его накачанных плечах. А он, стоя, засыпал бы от усталости, нашлявшись по клубам, напевшись на гитаре, нафлиртовавшись и наулыбавшись вдоволь. Женя его не ревновала, в Игоре чувствовалась такая неуемная жажда жизни, что в чем бы она ни проявлялась, это выглядело завораживающе.
В общем, он бы жил, а она бы была при нем. Их дом всегда был бы полон гостей, окна были бы нараспашку, а в кухне висел бы сизый дым сигарет. Под утро Женька убирала бы со стола и перемывала бы кучу посуды. А пьяненький муж сидел бы у нее за спиной и рассказывал анекдоты, от которых сводило бы смехом живот. Потом они бы укладывались в постель, просыпались бы в полдень, завтракали остатками ужина и разбегались по своим делам в разные стороны.
Он устраивал бы шикарные фейерверки в честь дня ее рождения.
Он заваливал бы ее цветами и подарками, не заботясь о том, что в квартире десять лет не было ремонта.
Он бы вместе с детьми катался на роликах, лепил снеговиков и скакал вокруг елки в костюме Снегурочки.
Было бы весело.
С Кириллом совсем другая история. Наверное, его было бы не затащить в ресторан или на дискотеку, наверное, он бы все время забывал о дне ее рождения, а Женька бы хохотала и злилась одновременно, когда обнаруживала бы на нем ботинки разного цвета.
Тогда, сто лет назад, у нее был выбор, и она не особенно торопилась его сделать, заражаясь беззаботностью Игоря и рассеянностью Кирилла. Ей просто нравилось мечтать.
То она представляла маленький дом на берегу реки, где тихо и покойно. На качелях катались мальчик и девочка, в будке дрыхала собака, из распахнутого окна тянуло пирогами и свежим молоком.
То виделась городская квартира со всякими модными штучками типа встроенных зеркальных шкафов, блестящих асимметричных полок под книги, изогнутых бра, барной стойки на кухне и стиральной машины-автомат. Стильно, богато, но не вычурно.
Она придумывала, как в этот дом или в эту квартиру будет приезжать отец — пусть с Ираидой! — и дети, и муж — кем бы он не оказался в итоге — усядутся с ними за стол, а Женька подаст горячее и каждому выдаст его персональную, любимую ложку. И будут они сидеть до вечера, тихонько переговариваясь или громко споря, и позвонит из далекой Америки мама, и все будет просто здорово.
Будет.
Ей так легко было грезить об этом, а сейчас, обращаясь к своим мечтам, Женя не могла понять, куда исчезла ее прежняя уверенность и свобода.
Теперь она связана по рукам и ногам одиночеством, и эти путы никто кроме нее самой не разорвет. А она не может. Не умеет она! И как жить?
Ну как-то ведь жила…
— Не убивайся ты ужо, — услышала Женька, — отдохнешь немножечко, в себя придешь. А беспокоить тебя здесь никто не будет, места навалом, в саду можно гулять или вон, на речку сходим. Или ты на морях привыкла?
Ирина Федоровна выразительно кивнула на загорелое Женькино плечо. Та машинально поправила халат и покачала головой.
— Это не загар. Я всегда такая была.
— Ты про цыган в роду не рассказывала, — сказала бабушка, быстренько припоминая все, что за последние два часа слышала от Жени.
— Потому что их нет, — хмыкнула та, — насколько мне известно, конечно. А я просто смуглая получилась. И папа у меня смуглый. Был. Не так сильно, но тоже…
Ирина Федоровна поднялась и с окончательной решимостью заявила, что «дед загонит твоего коня в стойло». Женя только вздохнула в ответ, потирая красные от слез веки. Не было у нее сил сопротивляться. И в любом случае переночевать в этом доме лучше, чем придумывать сейчас способ собственной доставки в коммуналку, где сумасшедшие соседи не дадут ей толком поплакать над своей горькой участью.
