Спеши любить - Спаркс Николас (читать хорошую книгу .TXT) 📗
– Прости меня, – твердила Джейми. Это должен был сказать я. Но смятение не позволяло мне произнести ни слова.
В глубине души я понимал – ничего не изменится. Я обнял Джейми, не зная, что еще можно сделать; мои глаза наполнились слезами. Я отчаянно хотел стать для нее островком надежды, который был ей так нужен, и не мог.
Мы долго стояли на улице и вместе плакали в двух шагах от ее дома. Мы плакали, когда Хегберт отпер дверь и, увидев наши лица, немедленно понял, что секрет раскрыт. Мы плакали, когда вечером рассказали все моей маме; та прижала нас обоих к груди и зарыдала так громко, что горничная чуть не вызвала врача – она решила, будто что-то стряслось с отцом. В воскресенье Хегберт оповестил прихожан; его лицо превратилось в маску боли и страха. Ему пришлось помочь сесть на место прежде, чем он успел договорить.
Сначала прихожане молчали, не веря своим ушам, – похоже, они думали, что это какая-то чудовищная шутка. А потом все сразу начали плакать.
В тот день, когда тайна раскрылась, мы сидели у Хегберта, и Джейми терпеливо отвечала на мои вопросы. Она не знает, сколько еще ей осталось. Нет, врачи ничего не могут сделать. Это редкая форма заболевания, которая не поддается лечению. Да, в начале года она чувствовала себя хорошо. Недуг дал себя знать только в последние несколько недель.
– Так обычно и происходит, – сказала она. – Сначала ты чувствуешь себя нормально, а потом организм больше не может сопротивляться и становится плохо.
Я подумал о пьесе.
– Все эти репетиции… столько времени… может быть, тебе не следовало…
– Может быть, – кивнула Джейми и коснулась моей руки, не давая договорить. – А может, именно это и придавало мне сил до сих пор.
Потом Джейми призналась, что диагноз ей поставили семь месяцев назад. Врачи сказали, что она проживет год или меньше.
Сегодня все могло быть иначе. Сегодня ее могли бы вылечить. Сегодня она, возможно, осталась бы жива. Но это случилось сорок лет назад.
И я понимал, что Джейми спасет только чудо.
– Почему ты мне не сказала?
Я долго не решался задать ей этот вопрос, но размышлял над ним постоянно. Той ночью я не спал; меня охватывали то ужас, то безразличие, то грусть, то гнев – и так до рассвета. Я мечтал о чуде и молился, чтобы происходящее оказалось кошмарным сном.
На следующий день мы с Джейми сидели в гостиной. 10 января 1959 года. Хегберт оповестил прихожан.
Джейми вовсе не казалась такой подавленной, как я думал. Но, повторяю, она ведь прожила с этим семь месяцев. Знали только они с Хегбертом и не доверяли даже мне; я был обижен и напуган.
– Я решила, – объяснила Джейми, – что будет лучше никому не говорить. Папу тоже попросила молчать. Ты видел, как вели себя люди после службы. Они не в силах были на меня смотреть. Если бы тебе осталось прожить всего несколько месяцев, ты хотел бы такого отношения?
Я знал, что она права, но легче мне не стало и впервые в жизни чувствовал себя абсолютно растерянным.
Я еще никогда не переживал смерть близкого человека. Бабушка умерла, когда мне было три года; я ничего не помнил ни о ней, ни о похоронах, ни даже о том, как прошли следующие несколько лет без нее. Конечно, отец и дед часто вспоминали ее, но для меня это было все равно что прочитать в газете историю какой-то абсолютно незнакомой женщины. Хотя мы с отцом вместе ходили на кладбище и клали цветы на бабушкину могилу, я не испытывал к покойной никаких чувств. Мне были дороги лишь те, кто остался в живых.
Никто из моих родных или друзей никогда не сталкивался с чем-либо подобным. Джейми было семнадцать – девочка на пороге взросления, уже как будто мертвая и в то же время живая. Я боялся, более чем когда-либо, не только за нее, но и за себя, и жил, опасаясь сделать что-нибудь неправильно и обидеть Джейми. Из-за этого мне даже стало сложно с ней разговаривать, хотя она оставалась безгранично терпеливой.
Страх, так или иначе, заставил меня понять и еще одну вещь. Я вспомнил, что совсем не знал Джейми, пока она была здорова. Мы начали общаться лишь пару месяцев назад, а наша любовь длилась всего восемнадцать дней. Эти дни казались вечностью, но теперь, глядя на Джейми, я думал лишь о том, сколько ей еще осталось.
В понедельник она не пошла в школу, и я понял, что Джейми больше никогда не пройдет по школьному коридору. Больше я не увижу, как она читает Библию на перемене; не замечу в толпе ее коричневый свитер. С учебой покончено навсегда; Джейми не суждено получить диплом.
Я не мог сосредоточиться, когда сидел в классе и слушал, как учителя говорят о том, что мы в большинстве своем уже знали. Реакция была примерно такой же, как и в воскресенье в церкви. Девочки плакали, мальчики сидели потупившись; все говорили о Джейми так, как будто она уже умерла. Люди спрашивали: «Что мы можем сделать?» – и смотрели на меня в поисках ответа.
– Не знаю, – твердил я.
Я ушел из школы на большой перемене и отправился к Джейми. Когда я постучал, она открыла, как всегда бодрая и беззаботная.
– Привет, Лэндон, – улыбнулась она. – Вот сюрприз.
Мы поцеловались, и я чуть не заплакал.
– Папы нет дома. Но если ты не против, можем посидеть на крыльце.
– Как?! – изумился я. – Как ты можешь делать вид, что все в порядке?
– Я не делаю вид, что все в порядке, Лэндон. Подожди, сейчас оденусь. Тогда посидим и поговорим, хорошо?
Джейми улыбнулась в ожидании ответа; я кивнул, плотно сжав губы. Она похлопала меня по плечу:
– Сейчас.
Я сел; Джейми вернулась через несколько секунд в теплом пальто, перчатках и шляпе. Норд-вест уже утих, день стоял далеко не такой холодный, как накануне, но Джейми, видимо, знобило.
– Сегодня тебя не было в школе, – напомнил я.
Она опустила глаза и кивнула:
– Да.
– Ты не собираешься туда ходить?
Хотя я заранее знал ответ, хотел услышать это от нее.
– Нет, – негромко отозвалась Джейми.
– Почему? Тебе так плохо?
Джейми взяла меня за руку.
– Нет. Честное слово, сегодня я себя очень хорошо чувствую. Просто хочу быть дома утром, когда отец уходит в церковь, и проводить с ним как можно больше времени.
«Прежде чем умру». Меня затошнило.
– Когда врачи впервые нам сказали, – продолжала она, – они настаивали, чтобы я по возможности вела нормальный образ жизни, пока хватит сил. Это поможет организму бороться.
– Ничего нормального я здесь не вижу, – с горечью возразил я.
– Понимаю.
– Тебе страшно?
Я думал, она ответит «нет», скажет что-нибудь мудрое или попытается объяснить, что это все воля Божья.
Джейми посмотрела в сторону.
– Да, – наконец сказала она. – Очень.
– Тогда зачем ты это скрываешь?
– Я не скрываю. Просто думаю об этом, когда одна.
– Потому что не доверяешь мне?
– Нет, – возразила Джейми. – Потому что тогда тебе тоже будет страшно.
Я начал молиться о чуде.
Ведь чудеса то и дело случаются – я читал об этом в газетах. Люди, казалось, обреченные на неподвижность, начинают ходить; они выживают в ужасных катастрофах, когда надежды уже нет. В Бофор частенько забредал какой-нибудь странствующий проповедник, и местные жители валом валили смотреть на исцеления. Я тоже ходил пару раз, и, хотя большинство этих исцелений были ловкими трюками, порой случались и вещи, которым я не находил объяснения. Старик Суини, городской пекарь, во время войны был артиллеристом; в результате месяцев пальбы он оглох на одно ухо. Никаких фокусов – он действительно ничего не слышал, и в детстве мы ловко пользовались этим, чтобы таскать у него булочки с корицей. Но проповедник начал неистово молиться, а затем коснулся рукой головы Суини. Тот громко вскрикнул, так что присутствующие буквально подскочили; на лице у старика появилось выражение ужаса, как будто его ткнули раскаленным железом, потом пекарь потряс головой, оглянулся и прошептал: «Я снова слышу». Он сам не решался в это поверить. Когда Суини вернулся на место, проповедник сказал: «Господь может все. Он внемлет нашим молитвам».
