Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (список книг txt) 📗
– Постойте, я провожу вас! Поверьте, я тысячу раз оставлял что-нибудь на плите, и ничего страшного не происходило! – Он вцепился в рукав моей шубы.
– Ах! Ну что вы такое говорите! Пустите меня! Там, наверное, вода давным-давно выкипела, кастрюля сгорела...
– Если так, то вам тем более торопиться незачем – вероятнее всего, там уж горит все давным-давно синим пламенем! Какой резон теперь спешить?! Поедемте-ка лучше ко мне!
– Да как вы можете такое говорить! – возмутилась я, войдя в образ погорелицы.
– Не умеете вы, Машенька, в ресторациях отдыхать, – заключил он и, выхватив у меня связку книг, ринулся вперед, цокая стальными набойками. Мужчины, что полчаса назад бурно спорили, кто кому из них первый нанес оскорбление и какого именно рода вообще было это оскорбление, сползли со стола и храпели на весь зал, лежа по разные стороны на двух составленных вплотную стульях.
Маркел Маркелович, предварительно спросив, куда ехать, выскочил на шоссе и перед каждой проезжающей машиной с готовностью не протягивал, а как бы выбрасывал руку, словно она у него без костей была. Однако мало кто из водителей рисковал остановиться у странного вида гражданина в цилиндре и черном пальто, напоминающем сюртук. Тем, кто все-таки, несмотря на чудной его внешний вид, отваживался и тормозил, Мнушкин сначала долго и нудно объяснял, куда ехать, а потом твердо и непоколебимо выкрикивал:
– Сто! И ни копейкой больше! – Естественно, что за такие деньги никто не довез бы меня до дома. Замечу, что за путь до редакции я отдала, не торгуясь, 300 рублей. Через десять минут романист повысил цену и выкрикивал: – Сто пятьдесят! И ни копейкой больше! – Но и за сто пятьдесят везти меня никто не пожелал, и тогда я вызвалась сама ловить машину. – Нет! Даме не к лицу с извозчиками торговаться! – противился собрат по перу, однако я довольно бесцеремонно встала впереди Мнушкина, загородив его собой.
Притормозила «шестерка» (это, пожалуй, единственная модель автомобиля, которую я могу выделить среди остальных, потому что Николай Иванович так и не смог отсудить свой «жигуленок» шестой модели при разводе, который подарил мамаше, когда та сдала на права. Когда он понял, что машины ему не видать, воскликнул в сердцах: «Подавися!» и был таков), я выкрикнула метро, у которого живу, водитель кивнул – согласен, мол. Я выхватила у романиста-историка свои книги, тот, в свою очередь, снял цилиндр и намеревался сесть рядом со мной на заднее сиденье, как в это мгновение к голове Маркела Маркеловича будто бы приросла другая голова...
...Другая голова принадлежала не кому-нибудь, а Амуру Александровичу Рожкову!
– Так. Посадили Марью Алексеевну в машину, расплатились с шофером? И гуляйте! – забрызгал слюной бабушкин секретарь. – Да, идите по своим делам! Фу!.. Да от вас еще перегаром разит! Ступайте вон! Нечего порочить репутацию внучки будущего лидера нашей партии! Брысь! Брысь! – И Амур Александрович уселся рядом, поправляя полы своего «африканского» пальто.
– Что за шутки?! Это ни на что не похоже! – Собрат по перу стоял на улице, ничего не понимая, словно громом пораженный. От возмущения он даже слова выговорить не мог, а бородавка на носу стала пурпурной – тоже, видать, вознегодовала.
– Давай, давай! Катись колбасой! Да убери ты руку! – Рожков в отсутствие Глории Евгеньевны не стеснялся в выражениях. Маркел Маркелович руку убирать и не думал – он тоже пытался залезть в машину, но это ему никак не удавалось, и тогда он рухнул на колени прямо в самую лужу и громко, с большой страстью заговорил:
– Машенька! Не откажите! Не погубите! Не отвергайте мою надежную руку и пламенное, горячее сердце! Станьте моей женой!
– Вот пристал, чертяка окаянный! Как банный лист к самой неприличной части тела человеческого! – Амур Александрович пыхтел и ругался, изо всех сил стараясь отцепить от дверцы машины руки «окаянного чертяки». – Вытряхивайся, юбочник последнего разбора! – И бабушкин секретарь пошел на крайнюю меру – он взял вдруг и лягнул романиста ногой со всей силы в бок, хлопнул дверцей и скомандовал невозмутимому шоферу, который все это время преспокойно жевал гигантский бутерброд из разрезанного вдоль батона хлеба с колбасой, сыром, горчицей, зеленью и кетчупом внутри: – Трогай!
Я сидела и во все глаза смотрела на Рожкова – мне казалось, что он материализовался из воздуха. Я никак не могла постичь, как он сумел найти меня!
– Что глядите? Я вам не музейный экспонат! Удивлены моим появлением?
– Если честно, то да. – На сей раз я была рада внезапному появлению бабушкиного секретаря – не очутись он именно сейчас и в этом месте, неизвестно бы, как я отвязалась от назойливого и занудного «Маркеши», который в придачу еще предложил мне свою надежную руку и пламенное сердце.
– А вы думали, что после того гнусного инцидента в кафе я испугаюсь и больше не решусь с вами связаться? Так?!
– Ой, простите нас за тот случай! Анжела не нарочно! Так уж получилось!
– И убежали вы всем скопом тоже не нарочно?! Ну да мне не привыкать! – заработал душ. Я отодвинулась от бабушкиного секретаря на безопасное расстояние. – В меня завистники, ненавистники, злопыхатели и плевались, и тухлыми яйцами швырялись за правду-матку, и гнилыми помидорами! Однажды арбузом в голову запустили! И что? Арбуз пополам – голова цела! – И он, согнув указательный палец крючком, постучал по лбу своему. – Поразительно! Звук, как по пустой бочке! Но это все лирика! Подведем итоги. Кто этот отталкивающий, противный господин, который всю дорогу от самого издательства увивался за вами?!
– Так вы опять следили за мной? Но как вам стало известно, что...
– Я ведь при первой нашей встрече предупредил вас, Марья Лексевна, что теперь мы будем постоянно с вами связаны, но вы этому не придали никакого значения. Ясное дело, вы все больше в облаках витаете да о мужиках думаете! А у партии «Золотого песка» в распоряжении отменная, не имеющая аналогов ни в одной организации стран разведывательная группа! Знаете... Так... – Рожков замялся, решал, наверное, стоит ли говорить мне об уникальной разведывательной группе или нет, но ничего не смог с собой поделать – рот его открылся, и он затараторил: – Поспрашивать, у кого надо о ком надо, разнюхать, выяснить, разузнать, подслушать, выведать, подглядеть, зафиксировать... Кстати, если вам это интересно, то во главе агентурного отдела стоит брат Зинаиды Петрыжкиной – Зиновий.
– Я что-то не поняла – за мной все время следят? – опешила я, но все еще не верила в то, что кто-то наблюдал за мной эти два дня со стороны.
– К-конечно! – Он даже запнулся, поражаясь моей наивности. – Я ведь вас предупредил об этом! Сказал, что мы теперь с вами постоянно связаны! Так что все законно!
И тут мне стало плохо – я представила, что какой-то совершенно незнакомый мне человек не спускает с меня глаз, видел, как я вылетела вчера из дому в полосатой пижаме и тапочках, помчалась к Икки в аптеку... А что, если Глория Евгеньевна, пока я ей чай заваривала, начинила всю мою квартиру «жучками» и слепок ключей сделала? Теперь они в любой момент, когда меня дома не будет, придут, «жучки» снимут и узнают обо мне все – с кем я говорю по телефону, во сколько просыпаюсь, кто у меня дома бывает... Все! Вплоть до того, какой у меня размер лифчика! Мне стало очень неприятно, не по себе как-то. Потом в голову закрались сомнения – что, если Рожков блефует? На мушку меня берет! Нет, все-таки непонятно, какая может быть разведывательная группа у партии, состоящей из четырнадцати человек? Бред какой-то!
– Если у вас такой отменный агентурный отдел, то скажите, что я делала вчера днем, – я задумалась, – скажем, в 12.20 дня?
– Минуточку, минуточку... – Амур Александрович достал из внутреннего кармана блокнот и, раскрыв его ближе к середине, проговорил так, будто меня не было рядом: – Так, так, так, так... – Он плюнул на пальцы и перевернул еще пару страниц, – 12.00, 12.10... Вот! – обрадовался он (нашел что искал!). – В 12.20 вы откровенно хамили своей родной, неповторимой бабушке по телефону – все грозились трубку бросить, потому что очень спешили!
