Маме – мечтательнице, как я (ЛП) - Уильямс Николь (читать книги бесплатно TXT) 📗

– Я не байкер, – Кэллам оглянулся через плечо. – Эта штука была дешевле всего, но при этом надежной. И с ним удобно, когда в Лос–Анджелесе час–пик.

Я посмотрела на свои ноги.

– Мне теперь еще хуже от того, что я приняла ботинки, что стоят, наверное, как эта штука.

Он повел плечами и завел двигатель. Я отпрянула на пару шагов. Мотоцикл звучал так, словно у него было несварение, отличался от мотоциклов, которых я слышала на дороге. У Кэллама он не ревел, не урчал. Он плевался.

– Где твой шлем? – крикнула я поверх шума.

– На твоей голове, – отозвался он. – Это покажет твоим родителям, что я думаю о безопасности?

– Вряд ли, ведь твоя голова открыта, только и ждет, когда твои мозги разлетятся по асфальту.

Кэллам рассмеялся.

– Но это будут мои мозги, а не твои. Тебе суждено величие в колледже.

Мотоцикл поехал, и я обвила Кэллама руками как можно быстрее и крепче.

– Я могу ошибаться, но то, что ты еще не решил насчет колледжа, не значит, что тебе не нужны мозги для того, что ты задумал в будущем.

– Нет, если я найду себе те работы для безмозглых, о которых я слышал, – он поехал по дороге мимо столовой. Я задерживала дыхание, боясь, что родители выйдут оттуда. Кэллам молчал, мы помчались по извилистой дороге к Флагстафу. Я никогда еще не была на мотоцикле, но было круто. Я ощущала себя свободной, живой, будто весь мир ждал меня в конце дороги, куда бы она ни вела.

Казалось, времени почти не прошло, мотоцикл замедлился во Флагстафе. Кэллам резко развернулся, из главной части города мы вскоре попали на парковку.

Я крепче сжала его руками, пока разглядывала парковку. Кроме фары мотоцикла, света не было.

– Мы остановились. Думаю, можно уже ослабить хватку. Или ты хочешь раздавить мою печень? – он припарковал мотоцикл и выключил двигатель.

Тут было так тихо. Ужасно тихо.

– Где мы? – я ослабила хватку, но не отпустила.

Он оглянулся через плечо.

– Ты не любишь сюрпризы?

– Не посреди темной парковки ночью.

Кэллам подавил улыбку.

– Еще восьми нет. Даже не страшное время.

Сова заухала в лесу. Я вздрогнула.

– Где мы вообще?

Он перестал подавлять улыбку.

– Обсерватория Лоуэлл. Безопасная, клянусь.

– Что мы обозреваем?

Кэллам ждал, пока я уберу руки, а потом слез с мотоцикла.

– Что тебе захочется, – он отклонил голову и посмотрел на небо.

Я проследила за его взглядом.

– Звезды? На это мы будем смотреть?

– Звезды, луны, планеты. Выбирай, – он помог мне расстегнуть шлем, когда я не справилась сама. – Это одно из моих любимых мест.

– В Аризоне?

– Вообще, – ответил он, вытащил фонарик из кармана и включил его. Он направил луч на дорожку и пошел туда, следя, что я иду за ним.

– Сколько раз ты тут был? – спросила я.

– Пару раз каждое лето. Было больше, когда я приезжал с семьей.

Я смотрела на свет впереди нас. С таким ярким лучом тьма не казалась такой уж густой.

– Так ты любишь астрономию? – спросила я.

– Можно и так сказать, – снова ухнула сова, но я едва вздрогнула. Присутствие Кэллама успокаивало меня. – Но я не знал, когда впервые оказался тут. Я стал увлекаться астрономией пару лет назад.

– Почему тогда ты пришел сюда впервые? – мы приближались к обсерватории, но она не выглядела как туристическое место.

– Это была идея Бена. Он знал, какие проблемы устраивал мой брат дома, и что я шел по его стопам. Он умеет как–то смотреть на человека и знать, что они думают или чувствуют. В первые пару лет в лагере он смотрел на меня и понимал, когда я собирался сделать то, о чем пожалею, – он замолчал и покачал головой. – Сначала я ненавидел Бена.

– А теперь любишь его, – я ткнула его, мы подошли к двери.

– Теперь я уважаю его. Я ценю то, что он делает, и зачем он это делает, – он выключил фонарик и открыл для меня дверь.

– Твоя мама привела бы тебя сюда посмотреть на небо, и твои проблемы решились бы?

Он тихо рассмеялся.

– Так говорил Бен. Говорил, что нет ничего лучше вида вселенной, чтобы проблемы стали пустяками.

– Я слышу в твоем голосе сомнения?

– Это тон «я знаю лучше по своему опыту», – Кэллам помахал женщине за стойкой и провел меня внутрь. Тут было темно, и я приблизилась к Кэлламу. – Бен старался помочь мне, но вид звезд или мысли о вселенной не делали мои проблемы меньше или не такими значительными. Они были того же размера, когда я выходил отсюда.

– Тогда почему ты возвращался? – спросила я, он замер за огромным телескопом.

– Потому что это отвлекало от мыслей, – тут же ответил он. – Давало сосредоточиться на другом, хоть уходил я отсюда с теми же проблемами, но они не казались такими невыполнимыми. Я мог с ними справиться.

Я не ждала, что он так откроется. Это становилось трендом с Кэлламом. Одну минуту он был самым закрытым в мире, а потом мог выложить все.

– И ты полюбил звезды, – я смотрела на него, а он глядел в телескоп, настраивая его.

– Потом – да, – он поправил еще немного и поманил меня. Хоть было темно, его глаза сияли. Я видела его в своей стихии летом, но не так. Если это не был пыл, то я не знала, что тогда видела.

– Значит, это место сыграло незначительную роль в твоей жизни? – я улыбнулась ему, подходя к телескопу.

– Совсем незначительную, – он отошел, чтобы я могла посмотреть.

Я собрала волосы на плече, закрыла глаз и склонилась, чтобы посмотреть в глазок. Я могла смотреть на звезды, планеты и луну. Проблемы от их размера не пропадали, но, как и сказал Кэллам, они не казались такими поглощающими. Такими сильными.

Чем дольше я смотрела, тем сильнее себя ощущала.

– Понимаю, – шепнула я через минуту, казалось, что вся вселенная глядела на меня в ответ.

Кэллам шагнул ближе.

– Я знал, что ты поймешь.

СЕМНАДЦАТЬ

– От миллиона звезд к миллиону вкусов мороженого, – я постукивала по подбородку, пока в десятый раз шла мимо длинной витрины. Может, их был не миллион, но близко.

– Это естественно, как по мне, – Кэллам уже выбрал, но ждал меня. Он уже ждал пять минут. К счастью, было поздно, и в «Апокалипсисе мороженого» не было людно, иначе я бы испытывала на прочность терпение клиентов за мной.

– Какое у тебя любимое? – спросила я еще раз, но стоило понимать. Он уже молчал в ответ, а потом посоветовал слушаться себя, выбирая среди вкусов, о которых я не слышала раньше. Клубника и базилик? Бекон и кленовый сироп? Лимон и мята? Васаби и лайм? – Какой вкус наименее популярный? – спросила я у продавщицы, что ходила за витриной следом за мной. В одиннадцатый раз. Я ощущала, как ее терпение лопается с каждым шагом.

– Тартар из тунца, – сухо сказала она, замерев у ведерка мороженого, которое я не взяла бы из–за серого цвета. Желудок сжался.

– А самый популярный?

Кэллам вздохнул у кассы, и я услышала в другом конце магазина.

– Ваниль и лаванда, – ответила она, сделав голос еще суше.

– Если возьмешь что–то с ванилью, я тебе это не забуду, – сказал он.

– Ты говорил слушаться себя.

– Если тебе хочется заказать ваниль в месте, что зовется «Апокалипсис мороженого», то тебе нужно проверить голову.

– Или живот? – я вскинула бровь и остановилась перед вкусом, что привлек мое внимание еще при первом проходе.

Кэллам постукивал кошельком по стойке, ожидая.

– И это.

– Я буду медовый халапеньо, – гордо сказала я, потому что выбор вкуса мороженого был в списке десяти самых гордых моментов.

По лицу продавщицы читалось: «Наконец–то».

– Одинарное или двойное?

– Или тройное? – добавил Кэллам, его тон совпадал с «Наконец–то».

– Двойное.

– Миска, сахарный или вафельный стаканчик? – спросила продавщица.

– Или вафельный рожок с шоколадной крошкой? – добавил Кэллам.

Я закатила глаза. Он поторапливал меня, но теперь лишь мешал.

– Вафельный, простой, – я ждала, если она решит задать еще вопрос, но она стала нагружать шарики размером с кулак в вафельный рожок. Допрос явно закончился. – Счастлив? – сказала я Кэлламу, другая продавщица дала ему его мороженое.