Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга (прочитать книгу TXT) 📗
— Прости, Мона, — он чувствовал внутри пустоту и просил за нее прощение. Он никогда не говорил, даже самому себе, что любит эту женщину, и сейчас не мог бы сказать ей: брось его, останься со мной… Где со мной? Только в постели, а матрас конечен и падать на пол больно даже на мягкий ковер, и простыни на резинке, бывает, тоже съезжают к середине от переизбытка любовного пыла. Возможно, они слишком много раз обжигались друг другом, вот ожог и не зажил до конца. Оттого сейчас так больно.
Моника отошла от окна, отвернулась, взглянула на смятую постель и прошла мимо кровати в ванную комнату. Закрыла дверь и повернула замок: впервые закрылась от него. А Иннокентий сразу же отвернулся к окну. По стеклу текли длинные ручейки дождя, и он машинально поднял руку к глазам — ресницы оказались мокрыми. Что за чёрт… Белый мягкий рукав прошелся по лицу, и Иннокентий уставился на ткань, вдруг до глубины души удивившись тому факту, что рукав остался чистым: ему казалось, что плачет он кровавыми слезами.
— Ты пойдешь в душ?
Иннокентий вскинул голову: Моника даже волосы успела высушить. Сколько же времени он просидел вот так, в полной пустоте?
— Пойду… — ответил он тихо и проверил, чтобы пояс в халате был затянут все так же крепко.
Моника отошла к шкафу, в который повесила смену одежды. Сняла с вешалки его футболку и протянула вместе с джинсами. Одеваться ему предлагалось за дверью, и на этой двери он тоже повернул засов. В запотевшем зеркале в отпечатке его пятерни заалел шрам. Иннокентий нагнулся над раковиной, в которую впился пальцами, и сплюнул. По телу прокатилась волна дрожи. Неприятной. Сродни отвращению. И он знал, что причина не в Монике: от женщины, уложившей в постель незнакомого парня, следовало ожидать подобного подарка. Ему противно было от себя: от своей слепой веры в честность их отношений.
Год. Целый год она обманывала его. Строила какие-то личные планы, а он ни сном, ни духом. Все вокруг лгут. Дядя Серёжа прав. О, как же дядя Серёжа прав… И искуснее всех лгут бабы: мать, сестра, любовница… Пока честной оказалась лишь Настя, которую он в лицо назвал лгуньей. Дворовой псине просто повезло, что ей встретилась такая вот девушка. Как псину зовут? Эй-ты? Эй-ты… Улыбнись!
Он провел рукавом по зеркалу. Отражение все еще дрожало, но причиной оставался пар, а не его слезы. Он что, маленький? Нет, он взрослый. А у взрослых мужиков должны быть принципы. Пусть кто-то называет их брезгливостью. Плевать…
Иннокентий потер щеку вокруг шрама и взял в руку одноразовый станок для бритья. Хорошо, что есть вещи, которые можно просто выкинуть. Жаль, что голова устроена, как помойная яма: одно воспоминание дерьмовее другого, и не спустишь ленту памяти в унитаз, как использованную туалетную бумагу. Хорошо еще тело можно отмыть от неприятных прикосновений.
После душа, вытеревшись насухо и одевшись, Иннокентий вышел в номер. Моника застилала в это время кровать, а вот сумка с вещами уже была собрана, как и она сама. Покончив с уборкой постели, Моника молча прошла мимо Иннокентия в ванную комнату, чтобы собрать в косметичку свои личные вещи. Он пользовался только гостиничными.
— Знаешь, — Моника замерла подле Иннокентия, прижав к животу кожаный сундучок, — меня всегда удивляло, что ты ни разу не спросил, почему я не хочу родить ребенка. Так вот я скажу, почему. Потому что я не хочу, чтобы у него не было отца. Пусть говорят, что отец не важен, но я так не считаю. Так вот, у моего ребенка, если он у меня когда-нибудь будет, будет отец.
— Ты собралась рожать от него прямо сейчас? — спросил Иннокентий то, что не собирался спрашивать, то, что его уже не интересовало.
— Нет. Я хочу пожить с ним хотя бы год под одной крышей, чтобы понять, что смогу растить с ним ребенка, а потом да: ни мне, ни ему тянуть больше нельзя.
— Тогда удачи тебе, Моника, — Иннокентий нарочно произнес ее имя целиком. Имя ему не нравилось и его носительница тоже больше ему не нравилась.
— Спасибо за пожелание!
Моника отвернулась, схватила сумочку, и Иннокентий, заметив, как у нее резко опали плечи, громко сказал:
— Пошли завтракать, пока у них обед не начался.
Моника встрепенулась, тряхнула головой, бросила на кровать сумку, оставляя телефон в номере, и первой шагнула к двери. Он тоже взял только ключ. Это их последний завтрак. Пусть мир с его проблемами подождет.
Впрочем, основные проблемы они не сумели запереть в гостиничном номере и потому ели молча. Только когда Иннокентий размешал ложечкой в чашке Моники сахар, она сказала ему тихое спасибо. Он не ответил даже «пожалуйста», только поджал губы.
За окнами продолжал лить дождь.
— Поедем в город? — осторожно спросила Моника.
— Пойдем в кино, а там уже и обед не за горами…
— А потом в пробку попадем.
— А ты куда-то спешишь?
Она отвела глаза: они блестели. На ресницах не было туши, поэтому слезы Моника сдерживала силой воли. Иннокентий не протянул руки, хотя мог свободно сжать ее запястье, с которого съехали часы. Он просто не хотел к ней прикасаться. Однако на выходе все же подал руку, придержал для нее дверь машины, но больше ничего. Хотел было предложить деньги за гостиницу, но испугался испортить и так испорченный уже воскресный день. Просто купил им билеты в кино и оплатил дорогой обед.
В ресторане они говорили обо все. И ни слова о себе самих. Впервые они не сорвались ни на что личное. В машине, конечно, больше молчали. Почти четыре часа, проведенные на запруженной мокрой трассе.
— Не останешься? — спросила Моника тихо, когда внедорожник затормозил у ее подъезда.
Иннокентий молча покачал головой. Она не вздохнула. Вышла, захлопнула дверь, сама открыла заднюю, взяла сумку и ушла. В дождь. Иннокентий выключил музыку и взял сигарету. Впервые он курил в салоне машины. А дома первым делом, даже не разувшись, достал из кухонного шкафчика бутылку и налил себе полстакана. Выпил залпом теплую водку и даже не поморщился. Потом все же решил вернуться к двери, чтобы разуться. Скинул кроссовки пяткой, не расшнуровывая, но те отчего-то не встали на привычное место под вешалкой.
— Что за фигня?
Иннокентий не чувствовал себя даже слегка пьяным. Он зажег в прихожей свет и замер: носы его кроссовок уперлись в задники кроссовок Насти.
9 "А виноват дождь"
Иннокентий осмотрелся и даже выдохнул, не найдя ни на вешалке, ни под ней ни рюкзака девушки, ни ее курточки. Кто знает — может, это сменная обувь, которую она решила не таскать туда-сюда. И все равно он позвал:
— Настя!
Скорее даже выдохнул — настолько тихо прозвучало в полутемной квартире имя ночной гостьи. Оно вырвалось само — точно озвученная внутренним голосом мысль. Почти одиннадцать — что Насте тут делать? И все же, против воли и всякого здравого смысла, без тапок, босиком, на цыпочках хозяин прошел через темную гостиную, так же тихо приоткрыл дверь спальни и просветил темноту экраном телефона: кровать идеально застелена, как он и оставил ее в субботу.
— Кеша!
Он чуть не выронил телефон, оглушительно хлопнул дверью, резко потянув на себя ручку, и обернулся.
— Что ты тут делаешь?
Иннокентий выдохнул вопрос почти беззвучно. Телефон светил в пол, и он видел лишь силуэт Насти, сидящей на диване. На плечах что-то накинуто — слава богу!
— Вы же сказали, что вернетесь только завтра вечером…
Голос пусть тихий, извиняющийся, но вот не пропадает, как у него.
— Сказал, — Иннокентий сделал паузу, чтобы собраться. — Планы поменялись. Так что ты тут делаешь?
В два гигантских шага он преодолел расстояние до двери и включил верхний свет даже меньше, чем наполовину, но Настя все равно зажмурилась. На одном плече у нее висела куртка — она явно использовала ее в качестве одеяла.
— Дождь пережидала и уснула. Извините. Я сейчас уйду.
Она вскочила с дивана и стала судорожно искать на ковре отсутствующие тапки. Потом вспомнила, что их нет и не может быть, вскинула голову и покраснела. Густо-густо. Иннокентий улыбнулся. Не смог сдержать улыбки: такой маленькой и напуганной она сейчас ему показалась.
