Луна над заливом - Дашкевич Ольга (список книг txt, fb2) 📗

Но, к счастью, все обошлось. Доехав до дилершипа, они забрали свою громоздкую покупку.

Пока Георгий расплачивался с пожилым флегматичным латиноамериканцем, у Татьяны в спортивной сумке, купленной взамен рюкзака, запиликал телефон. Это была Ирина.

— Тань, ты жива? — спросила она заплаканным голосом. — Я уж боялась звонить… Думала — убили… Ты где?

— Да нигде, — улыбаясь про себя, ответила Татьяна. — Просто на улице стою. Кадиллак покупаю. — Она рассмеялась и спросила: — Ирка, ты можешь себе представить меня на красном кадиллаке?..

— Ну, ты даешь! — Ирина, похоже, не знала, как реагировать. — Ты чего веселая такая?.. Я бы на твоем месте уже инфаркт заработала… с чего это у тебя такое настроение? Замуж, что ли, выходишь за своего бандита? Так вас обоих, как я поняла, его дружки ищут, а тебя еще и полиция… Найдут, испортят вам весь медовый месяц…

Татьяна и в самом деле ощущала странную легкость в мыслях. Может, дело было в солнечном дне, может, в реакции на передышку после постоянных встрясок… Она пожала плечами, как будто подруга могла ее видеть, и сказала:

— Не найдут. Мы уезжаем.

— Как уезжаете? — ахнула Ирина. — Куда?!..

— В Мексику, — Татьяна еще раз обернулась: Георгий закончил разговор с хозяином и шел к ней. — Ладно, Ир, я тебя целую, потом еще позвоню, все расскажу подробно. Сейчас мне надо бежать. Пока.

Она отключила телефон, засунула его в сумку и повернулась к Георгию.

Настроение у обоих, когда они уселись на потрескавшиеся кожаные сиденья, необъяснимым образом скакнуло вверх. Они выехали из города, позавтракали в придорожном ресторанчике миль через сорок, и Татьяна, расхрабрившись, остановилась у магазина и купила синее облегающее платье, белые лодочки, синий шарф в белый горошек и солнечные очки в белой пластиковой оправе. Переодевшись тут же в примерочной, она выбросила в мусорный бачок ужасные джинсы, кофту и парусиновые тапочки, а потом пошла в мужской отдел и купила Георгию замшевую куртку — тонкую и мягкую, красивого бежевого цвета.

Когда она в таком виде уселась за руль, повязав волосы новым шарфом и надев очки, а Георгий, смеясь, набросил куртку, они оба стали совершенно похожи на персонажей старого наивного боевика.

Поначалу они еще оглядывались по сторонам, но, когда красный кадиллак, послушно ревя мотором, вынес их на хайвей, Татьяна откинула верх, а Георгий развалился на сиденье. Из окон обогнавшего их автобуса на них с интересом смотрели пассажиры.

— Это ничего, что мы так светимся? — прокричала Татьяна, перекрикивая свист обтекающего ветровое стекло ветра.

— В каком смысле — светимся? — с улыбкой ответил Георгий. — В прямом или переносном?

«И правда — медовый месяц, — подумала Татьяна, глядя на его профиль с твердым подбородком и прямым носом. — Ирка точно выразилась». Она откинулась на сиденье, позволив ветерку слегка трепать ее волосы, дергать небрежно повязанный шарф, и, глядя на расстилающуюся впереди ровную ленту дороги, сказала:

— А может, надо было на поезде поехать?.. Валялись бы сейчас в купе, за рулем сидеть не надо…

— Ага, — откликнулся Георгий, — и через границу на поезде… Нет, я теперь эту замечательную машину ни на что не променяю! Ты посмотри, какой красавец! Весь в хозяина, ты не находишь?

— Да? — Татьяна сделала вид, что обиделась. — Интересно, почему это — в хозяина? И почему — весь?.. Что за сексистские штучки, сударь? А может, это вовсе даже кобыла? И, может, она, как раз, вся в хозяйку?

— Нет, — уверенно качнул головой Георгий. — Это никакая не кобыла. Не оскорбляй боевого скакуна. Во-первых, он красный.

— Ну и что? — не поняла Татьяна.

— Как это что?.. Что за необразованность? Ты что, не помнишь знаменитую картину великого художника Петрова-Водкина «Купание красного коня»?.. Это безобразие.

— Что безобразие? Картина?

— Нет, твоя необразованность. Первым делом, когда мы доберемся до Европы, поведу тебя в музеи. А то так и останешься неграмотной домохозяйкой.

— Домохозяйкой?.. — Татьяна приподнялась на сиденье и с интересом посмотрела на него. — Это так ты себе представляешь мое будущее?.

— Конечно, — Георгий энергично кивнул. — Во-первых, мы с тобой богачи и работать нам необязательно. Нам следует отдыхать, валяться на золотом песке, созерцать красоты природы, путешествовать и любить друг друга.

— А во-вторых?

— Во-вторых, женщина с маленьким ребенком не должна работать.

— Постой!.. — Татьяна возмущенно уставилась на него и даже сняла солнечные очки. — С каким это маленьким ребенком? Ты что, рассчитываешь, что я в сорок лет, как последняя идиотка, рожу тебе ребенка?!

— Ну, зачем же — как последняя идиотка? — успокаивающе заметил Георгий. — Ты вполне, я думаю, способна родить ребенка как умная… И вообще, Танька, ну, что ты вскинулась, феминистка ты несчастная? Неужели тебе самой не хочется иметь пацана… или девчонку… Представляешь, мы могли бы вот так ехать по белу свету, а на заднем сиденье сидели бы двое-трое детишек, вопили бы, пели, дрались…

— Ах, уже двое-трое?! — возмутилась Татьяна. — И, кстати, о песнях! Ты мне обещал спеть эту песню Филатова… Помнишь?

Георгий тряхнул головой, взглянул на нее — синие глаза весело блеснули — и запел во весь голос, чтобы перекричать шум ветра, со всех сторон обтекающего красные бока машины:

Татьяна рассмеялась. Волосы Георгия растрепались от сквозняка, он тоже смеялся и пел — его голос отлетал назад вместе с ветром, проносящиеся мимо автомобили на секунду-две перекрывали его своим шумом, потом он возникал опять:

Выстрела они не услышали.

Глава 22

За окном щебетала птица. Щебетала так беспечно, так знакомо, так живо, что Татьяне на мгновение показалось: ничего не случилось, все хорошо, ей десять лет, и сейчас зазвенит будильник, войдет мама и скажет: «Танюша, вставай, в школу опоздаешь!..»

Она почти улыбнулась сквозь пелену сна, боли, действия лекарств, и уже собиралась открыть глаза, когда мозг предательски вспомнил…

Татьяна стиснула зубы, чтобы не застонать, и разлепила склеившиеся влажные ресницы.

Помещение, в котором она находилась, было до отказа заполнено трубками, экранчиками, блеском стекла, никеля и хрома, перемешанным с бледной зеленоватой эмалью и белизной простыней. Кровать, слегка приподнятая в изголовье, позволяла видеть кусочек окна, небо за ним, тонкую ветку, чуть колеблемую ветром. Поворачивать голову Татьяна не могла — не позволял сковывающий шею и верхнюю часть спины гипсовый корсет, — но она могла повести глазами немного вбок, и тогда в поле ее зрения попадала тумбочка с телефоном и небольшой лампой, а также сидящий под лампой медвежонок, которого Татьяна купила накануне их отъезда… Накануне…

Лучше было не вспоминать. Она и не вспоминала. В лицо следователя, приходившего к ней… когда?.. день назад? два? неделю?.. неважно, — Татьяна смотрела бессмысленным взглядом, не отвечая ни на какие вопросы — даже об имени и фамилии. Ну, ее имя они быстро выяснили. Но Татьяна, когда к ней обращались по имени, ничем не показывала, что это имя ей знакомо.