Это лишь игра - 2 (СИ) - Шолохова Елена (читаем книги онлайн .TXT, .FB2) 📗
Поднимаюсь по лестнице, нащупываю ручку двери и вдруг слышу за спиной:
— Лена!
Герман зовет меня. И столько сейчас в его голосе отчаяния, что мне хочется кинуться к нему, забыв обо всем.
Я скорее заскакиваю в подъезд, в его спасительную тишину. Приваливаюсь спиной к стене и, уже не сдерживаясь, рыдаю вслух. И шепчу как в горячке:
— Прости меня… прости…
Как сказал Герман? «Если бы ты только знала, какой это ад отталкивать того, кого любишь… и видеть в любимых глазах горе… Проще самому сдохнуть…». Как же он прав!
Герман этот ад пережил, а я?
Как буду я жить с этим? Как?! Зная, что делаю больно ему?
Герман хотя бы понимал, ради чего всё это, а я… Я же, получается, просто искупаю вину, пытаюсь усыпить свою совесть…
Но, как ни крути, я не смогу бросить Антона. Потому что это будет не только жестоко, но и подло. Я ведь своим уходом просто добью его окончательно.
К своему ужасу, я вдруг понимаю, что в эту минуту почти ненавижу Антона. И отца Германа тоже, даже несмотря на то, что он помог с операцией. Нет, это не ненависть, конечно. Это злость, несправедливая, иррациональная и эгоистичная. Просто надо кого-то сделать виновным в своих бедах, а ведь виновата только я. Это моя глупость, моя ошибка…
Слышу, как уезжает его машина, а затем из первой квартиры выходит тетя Валя, соседка. Замечает меня, жмущуюся к стене, всю в слезах, и поднимает шум:
— Леночка! Господи! Что с тобой? Тебя ограбили?!
— Нет, ничего… — бормочу я сквозь плач, но она меня не слышит и голосит на весь подъезд.
На ее крики выглядывает бабушка и тоже пугается. Я быстрее захожу домой, пока все соседи не высыпали посмотреть, что случилось. А уже дома обессиленно сползаю на корточки, продолжая подвывать.
— Леночка, что с тобой? — испуганно спрашивает бабушка. — Кто тебя обидел?
А я никак не могу взять себя в руки.
— Никто… Я сама… Сама все разрушила…
Бабушка, слава богу, успокаивается. И меня начинает успокаивать. Тянет на кухню, усаживает на табурет, пытается напоить водой, а потом чаем. И я потихоньку замолкаю.
— С Германом своим, наверное, встретилась?
Я киваю, горестно всхлипывая.
— Ох уж этот Герман твой… — вздыхает она. — Я признаться должна… Это же я дала ему твой адрес. Я, правда, не хотела. Так и сказала ему: «Иди прочь отсюда. Как не стыдно!». Но он… заговорил меня как-то. А я, старая дура, развесила уши и всё ему выложила, а потом уже подумала: зачем? Знала же, что нельзя. Но он приходил сюда несколько дней назад, я уж думала, что пронесло… И вот — пожалуйста. Опять ты вся в слезах… Прости меня, доченька… А что ему нужно-то было?
Я лишь качаю головой.
— Ну что ты? Что ты так убиваешься?
— Я так люблю его… — вырывается у меня со стоном. — Мне так плохо… Бабушка, это же он всё сделал!
— Сделал что? — не понимает она.
— Это Герман оплатил операцию… то есть папа его. Он заставил Германа меня бросить, чтобы тот учиться уехал… в обмен на мое лечение. Это всё Герман… понимаешь? Он любит меня… А я… я не знаю, как мне быть… Я не могу оставить Антона… Но Герман… он такой… а я его так ранила сейчас…
— А как же… — растерянно бормочет бабушка. — Это же губернатор наш бывший? Все же писали… я к нему сама ходила на прием… благодарила…
— Да бывший губернатор — просто друг отца Германа. Вот он через него всё и устроил… — Меня немного раздражает, что бабушку интересуют эти детали, а не самое главное. Не Герман.
— Надо же… — качает головой бабушка. — Кто бы мог подумать! И ведь мне ничего не сказал… этот Герман… выспросил всё, извинился и ушел… Не понимаю его… — Минуту-другую она молчит, словно вспоминает или обдумывает что-то, а потом осторожно спрашивает: — Леночка, а, может, тебе поговорить с Антоном? Объяснить? Рассказать ему про Германа, про операцию, про всё? Антон — хороший мальчик, но… как же ты будешь с ним теперь?
— Не знаю… Бабушка, скажи, только честно, ты бы сама как поступила? Бросила бы Антона, зная, что он — калека из-за тебя? Разве это не подлость была бы?
Бабушка отвечает не сразу. Я вижу, что ей хочется убедить меня или утешить, но совесть не позволяет соврать. Обреченно вздохнув, она кивает:
— Да, ты права… я бы не смогла его бросить…
— Вот видишь! — снова всхлипываю я горестно, как будто слова бабушки могли что-то изменить.
— Ну, может, как-нибудь само все решится… — неуверенно произносит бабушка.
Я качаю головой.
— Нет, ничего уже не решится… всё кончено, всё… Бабушка, видела бы ты Германа! Видела бы, какое у него было лицо! Я его будто ударила… ножом… в спину… а он не ожидал… я его будто убила… — вспоминаю его помертвевший взгляд и опять заливаюсь слезами, а внутри всё болезненно сжимается.
— Герман — сильный, он справится…
Он-то, может, и справится, а я?
Вечером звонит мама Антона. Спрашивает, как я доехала, ненавязчиво укоряет за то, что не позвонила, не сообщила, а они волновались.
— Извините, Вера Алексеевна, я… забыла, — глухо говорю я.
— Ну, главное, все хорошо, а то и мы, и Антоша нервничали… Может, позвонишь ему? А то он сам не свой, как ты уехала. Или лучше он тебя наберет?
Я молчу, а она ждет. Пауза затягивается и становится уже неприлично долгой. В конце концов через силу отвечаю:
— Я сама позвоню, но позже. Просто… я сейчас занята.
— Да, да, конечно, я Антоше передам. Прости, что побеспокоила. Доброй ночи, Леночка. Бабушке привет и мои наилучшие пожелания.
После ее звонка чувствую себя последней дрянью. Но сейчас я никак не могу поговорить с Антоном. Не могу притворяться, подбирать слова, тон и откровенно врать. Не могу и не хочу.
Весь вечер я слоняюсь как неприкаянная. Из рук все валится, думать ни о чем не могу. И когда снова звонит телефон — вздрагиваю и напрягаюсь: неужели опять Вера Алексеевна или, что еще хуже, сам Антон? Но, к счастью, это всего лишь Юлька Орлова.
— Привет! Ты дома? Вырвалась из плена? — хохочет она. А мне не до шуток, но и спорить с ней сил нет, поэтому просто молча слушаю ее жизнерадостный щебет. — Я тоже уволилась. Надоело! Не могу уже смотреть на эти сытые-пьяные рожи, заискивать и улыбаться.
— Тебе же нравилось там работать, — вяло вставляю я, лишь бы что-нибудь сказать.
— Ну, нравилось, но надоело, аж тошно.
— Ты другое место нашла?
— Нет. А, возможно, и не придется… посмотрим еще… Ты же помнишь Славика?
— Нет, — честно отвечаю я. Как тут все имена упомнить? Юлька постоянно мне рассказывает про каких-то парней.
— Ну ты чего? Я же тебе не так давно про него рассказывала! Славик! Леонтьев! Сын губернатора. Ну!
И сердце рефлекторно дергается. Опять этот губернатор. Просто насмешка судьбы какая-то. Или, скорее, издевка.
— Он с компанией в нашем ресторане регулярно зависал почти все лето. Мы там и познакомились с ним. Он к нам зачастил, иногда вообще один приходил. И всегда за мой столик. Мог заказать какую-нибудь фигню, но чай всегда оставлял вообще шикарный. Потом стал конкретно подкатывать. Звонил постоянно, мемчики в телеге слал. Предлагал то забрать с работы, то куда-нибудь с ним поехать. Я такая: да, да, круто, давай. А в последний момент сливалась. Нет, один раз я с ним в рестик сходила, не в наш, но тоже в пафосный… в Седьмое небо. По этому случаю, кстати, такое офигенное платье прикупила. Правда, на его же чаевые… — смеется Юлька. — Не платье, а чистый секс. Спина голая, разрез на бедре, короче, всё на грани. Он меня как увидел, так с пол-оборота завелся, чуть глазами не сожрал. Да там и другие мужики сидели пялились, слюни пускали. А я чуть-чуть посидела и свинтила. Типа, прости-извини, дела срочные возникли, сама в расстройстве. Лен, ты меня слушаешь?
— Да, да, — отзываюсь я.
— Этот Славик такой офигенный! — мечтательно произносит Юлька. — Красавчик, хоть и блондин. При бабках, само собой. А какие манеры! И стул пододвинет, и дверь тебе откроет… короче, джентльмен.
