Девять месяцев из жизни - Грин Риза (электронные книги без регистрации txt) 📗

Итак, вот мое решение. Больше я этого терпеть не намерена. Я буду бороться с этой дрянью до смерти. Готовьтесь, люди, Всемирная Федерация Борьбы представляет Бой Столетия. В одном углу – Непобедимая Зануда, Демон Женского Упрямства. В другом углу, извините, – Мать Природа, и посмотрим, чем это кончится.

Я, Лара Стоун, настоящим объявляю о своей независимости и признаю самоочевидными следующие истины:

Я не собираюсь выглядеть, как та беременная на вечеринке.

Я не собираюсь носить страшные кухаркины платья.

Я восстановлю свой четвертый размер к окончанию декретного отпуска.

У меня не будет гигантских сосков.

Я не буду рыдать чаще чем раз в неделю... нет, все-таки надо быть реалистом – я не буду рыдать чаще чем раз в четыре дня.

Я справлюсь.

9

Насколько я люблю последний день учебного года, настолько – нет, больше – я ненавижу первый день. Ничего не может быть хуже, чем знать, что от отпуска не осталось ни дня, а впереди нескончаемые девять месяцев работы. Теперь мне это кажется чем-то вроде беременности.

Разумеется, рабочий день начался с ощущения, что отпуска не было вообще. В течение трех минут мой кабинет заполнился нервными старшеклассниками, и все до единого рвались сообщить мне, что их планы кардинально переменились, и не могла бы я, пожалуйста, дать им какие-нибудь рекомендации по поводу учебных заведений, соответствующим их новым идиотским критериям. Они, по-моему, думают, что колледж можно заказать, как чашку капуччино: да, я, пожалуй, возьму заведение среднего размера в большом городе, математику и точные науки не кладите, сверху положите расовую толерантность, спасибо. Да, еще один чудесный школьный год. Когда я наконец выкраиваю минутку для себя, я хватаю телефон и одновременно выхожу в Интернет. Я исхожу из того, что первый день учебного года не может считаться настоящим рабочим днем, продуктивной работы все равно не получится, так что я вполне могу заняться личными делами, раз уж есть такая возможность. Я набираю номер, который мне дала Джули, и, пока жду, когда подойдет эта разрекламированная Сьюзен, печатаю адрес ВашМалыш.ком.

На том конце трубки звенит жизнерадостный голос:

– «Мама и я», это Сьюзен.

– Э-э-э, добрый день, – говорю я. – Я бы хотела записаться в ваш класс. Я буду рожать в апреле, одиннадцатого.

На экран выскакивает «Ваш Малыш», и я нажимаю на «Членство».

– Прекрасно, мои поздравления, давайте посмотрим, апрель, апрель...

«Ваш Малыш» предлагает мне вписать свое имя и адрес, а потом дату предполагаемых родов или дату зачатия. Я печатаю в графе родов апрель 11 и сажусь ждать.

– Ага, нашла. У вас прекрасное чувство времени, вы даже не представляете, как вовремя вы позвонили. В группе апрельских родов у меня была всего одна вакансия, и теперь она ваша. Как вас зовут?

– Лара Стоун, – говорю я. На экран вылезает новая страница, приветствует меня и снабжает списком чудесных преимуществ членства. В конце страницы меня спрашивают, не хочу ли я еженедельно получать e-mail с описанием изменений, происходящих с моим ребенком. Это, наверное, и есть то, о чем говорила Джули. Кликаю «да».

– Понятно, Лара Стоун. Занятия у нас идут двенадцатинедельными циклами, начало в середине июня. Каждый цикл – триста пятьдесят долларов, потом вы можете записаться на следующие циклы, занятия с детьми до полутора лет. – Я быстренько считаю в уме и получаю серьезный рэкет, который она проворачивает с этим «Мама и я». – Я свяжусь с вами за несколько недель до начала занятий, уточним день и время, ну а пока просто наслаждайтесь своей беременностью!

Спасибо. Но вряд ли. Ухожу с сайта «Ваш Малыш».

– Прекрасно, – говорю я. – Спасибо вам, созвонимся.

– Спасибо вам, – поет Сьюзен. – До свидания!

Я прихожу к выводу, что эта женщина слишком жизнерадостна для меня, но оставаться в листе ожидания пока не помешает. Я всегда могу отказаться. Посмотрим еще, на что я буду похожа в июне.

Не успеваю повесить трубку, как раздается стук в дверь, и я вижу Тик, заглядывающую в стеклянное окошко, которыми у нас в школе снабжены все двери кабинетов. Машу ей рукой, чтобы заходила.

– Здравствуй, – говорю я. – Как прошел остаток лета?

Она садится на один из трех стульев у моего стола, а на другой водружает свою чудовищную сумку. Я замечаю, что теперь у нее на голове появились четыре голубые полоски на всю длину волос, а к ботинку подвешена отрезанная голова Барби.

– Полный отстой, – отвечает она.

– Ты с Маркусом поговорила? – спрашиваю я. Она закатывает глаза, типа «я-хочу-забыть-это-имя-навсегда».

– Говорила... Мы с ним разошлись. Он оказался таким говном. Ему вообще наплевать и на меня, и на мои планы. Только о себе думает. Знаете, что он мне заявил? – Я мотаю головой, изображая, что нет, могу только представить. – Он сказал, что я полная дура, потому что мой отец мог бы оплачивать нам нормальную жизнь в Нью-Йорке, а я хочу все испортить, чтобы потерять четыре года жизни, обучаясь всякой фигне. Я ему – типа, извини, оплачивать нам? Он что, думает, мой отец содержать его будет, или как?

Я отчаянно сопротивляюсь искушению сказать ей, что именно так он, наверное, и думает, но делаю соответствующее случаю выражение отвращения.

– Хорошо, что ты с ним порвала, – говорю я. – А что с группой?

– Ну, разумеется, получилось, что во всем виновата я. Маркус настроил их всех остаться с ним и найти новую вокалистку. Типа как ваша подруга говорила: встречаться с менеджером – полный отстой. – Тяжелый вздох. – Все, чего я хочу, – это чтобы год скорее закончился, я бы пошла в колледж и свалила бы отсюда к чертовой матери.

Ну, слава тебе, господи. По крайней мере она все еще хочет идти в колледж.

– Хорошо, – говорю я. Про Нью-Йоркский университет спрашивать как-то не хочется. – Ты уже думала, куда хочешь пойти?

Она смотрит на меня и кривит верхнюю губу, как это любил делать Билли Айдол [18].

– Ну да, – говорит она. – В Нью-Йоркский университет, вы что, не помните? – Судя по ее тону, в этом предложении должно было быть еще одно слово, которое она решила опустить. Что-то вроде «тормоз», «тупота» или какой-нибудь еще термин, используемый современными детками для обозначения людей значительно глупее их самих.

– Да, – говорю я, – я помню. А куда еще? Ты же не можешь подавать заявление только туда.

Она опять кривит губу. Зуб даю, что она даже не знает, кто такой Билли Айдол.

– А почему нет? – спрашивает она. – Я больше никуда не хочу. Я хочу в Нью-Йоркский.

Наверное, надо попробовать вести себя, как Стейси. Может, грубость ее проймет.

– Ну да, а я хочу уехать на Гавайи и пить пина-колада на пляже до конца жизни, только вряд ли у меня получится.

В ответ получаю нагловатую улыбку.

– Легко. У моего папы есть отель на Гавайях. Я могу вас туда пристроить.

Вот она, индустрия развлечений во всей своей красе. Нет, не должно быть у людей собственных отелей на Гавайях. А если уж есть, то не надо говорить об этом детям. Я делаю глубокий вдох.

– Хорошо, теперь послушай меня минутку. Я не говорю, что ты не попадешь в Нью-Йоркский. Я говорю, что надо иметь в виду возможность того, что ты туда не сможешь поступить. Понимаешь, это моя работа – продумать план для худшего случая, а сейчас для тебя худший случай – это подать заявление только в Нью-Йоркский, не поступить, никуда не уехать, застрять дома и ходить в местный муниципальный колледж. Ты этого хочешь?

Она мотает головой:

– Нет. Лучше сдохнуть.

Если бы у меня была такая мамаша, я бы тоже предпочла лучше сдохнуть.

– Именно. Так что если посмотреть с этой точки зрения, поступление куда-нибудь еще выглядит уже не так ужасно, согласна?