Я, ты и любовь - Уайлдер Джасинда (электронная книга TXT) 📗
— Не обязательно. Просто сделай так, чтобы он сюда носа больше не совал.
Сплит улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.
— По-моему, он больше не будет создавать проблемы. — Он перевел рычаг переключения скоростей на «Д», но с места не трогался. — Сложность в том, что на следующей неделе у него бой с Альваресом, а я на Альвареса косарь поставил.
Я засмеялся.
— У Альвареса не было шансов, я тебе целый косарь сэкономил. Сикорски, конечно, козел, но дрался неплохо.
— Вот не последовал ты своему призванию, Кольт. Сейчас бы в ЮФСи в шоколаде был.
Я покачал головой:
— Нет, с этим дерьмом я завязал.
— Знаю, знаю, просто к слову пришлось. — Сплит выставил кулак, я стукнул по нему своим. — Ну чё, позванивай, кобель. Давно уже пивка вместе не пили.
— Обязательно. В четверг, может.
— В четверг годится. С утра у меня дельце, а к вечеру смогу.
Я кивнул, и Сплит уехал. Я открыл дверь в комнату Нелл и зашел, напевая, чтобы она знала — это я. В душе по-прежнему шумела вода — видимо, Нелл отскребывала всякую дрянь с себя, пыталась избавиться от гадливого ощущения. Она не выйдет, пока не польется холодная вода. Я много раз видел, как это бывало с другими. Которым я не смог помочь.
Я достал из-под раковины новый рулон туалетной бумаги и флакон «Виндекса». Хорошо, что у нее деревянные полы. Гораздо проще оттереть кровь с досок, чем с коврового покрытия. Я вытер кровь, сбрызнул и протер пол, затем нашел старый флакон «Пледжа», который Нелл, наверное, использовала для кухонного стола, брызнул им на пол и снова вытер. Затем протер стены и мебель.
Когда вода в ванной перестала течь, в комнате уже был полный порядок. Нелл вышла с мокрыми волосами, одетая в футболку с Лило и Ститчем, едва доходившую ей до середины бедра. Я стиснул зубы и принялся думать о дохлых щенках, монахинях и том случае, когда случайно увидел в д?ше собственную бабушку. Помогло очень слабо. Нелл выглядела еще беззащитнее, чем обычно, и я оказался рядом и обнял ее, прежде чем понял, что делаю.
На этот раз она не напряглась, дышала глубоко и очень ровно.
— Плакать не стыдно, — сказал я.
Она покачала головой:
— Стыдно.
— Ты только что пережила нападение. Тебе можно.
— Знаю, но не буду. Не могу, — отстранившись, она ушла в кухню.
Я отобрал у нее бутылку, прежде чем Нелл успела выпить.
— Это не лучший способ, — заметил я. Она вырвала у меня виски и поднесла к губам, но я снова забрал «Джека». — Ну, не пройдет от этого навсегда, все равно вернется.
— Знаю. — Она потянулась к бутылке, но я отвел ее подальше, взял пару стаканов для сока из шкафчика и плеснул виски в них. — Мне нужно больше, чем столько!
— Обойдешься.
Она повернулась ко мне — глаза серые, как грозовая туча, и гневные.
— Не указывай мне, без чего я обойдусь! Ты меня не знаешь!
— Зато знаю о заливании боли виски. К этому скоро привыкаешь, и тогда тебе не хватит всех запасов виски в мире.
— Не тебя сейчас насиловали!
— Чуть не изнасиловали. Я его остановил. Извини, что не пришел раньше, но есть огромная разница между совершенным и предотвращенным изнасилованием. — Ее глаза сверкнули, и я выставил перед собой ладони: — Не говорю, что это приятно. Это страшно, ты вправе чувствовать то, что сейчас чувствуешь. Я просто говорю, что выхлебанное виски не сотрет из памяти случившегося.
— Да что ты, блин, знаешь?! — Она вылила залпом в рот то, что я налил, и прижала бокал ко лбу. Через секунду протянула мне стакан, требуя еще.
И тогда я увидел шрамы. Настоящую штриховку из тонких белых линий и полос на запястьях и предплечьях. Не скрываемые, не шлифованные. Некоторые старые, некоторые не очень. И несколько новых, еще с корочкой.
Поймав мой взгляд, она подняла голову и с вызовом ждала вопроса. Я не спросил. Я все еще был без рубашки, поэтому указал на свою грудь и живот, где такие же шрамы переплетались, как спутанная ветром пшеница. Некоторые я скрыл татуировками, другие обыграл татуировками, третьи оставил нарочито заметными. Некоторые короткие, как зарубки древнего календаря, другие действительно были зарубками — дни, пережитые на арене, выигранные матчи. Нелл рассматривала шрамы, длинные шрамы, оставшиеся от порезов, нанесенных ради боли, облегчающей иную боль.
Да, я знаю, почему она режет себя. Вот чего не знаю, так это истинной причины. Она сидит глубоко в Нелл. Нужно время и терпение, чтобы это из нее вытащить. А я, наверное, расскажу ей о своей жизни.
Чего совершенно не хочу делать.
Она посмотрела мне в глаза, мягко и понимающе.
— Ты сам себя?
— Раньше. Давно.
— Зачем?
Я покачал головой:
— Это сказка для другой ночи, и даром я ее не расскажу.
Она напряглась:
— И что ты хочешь взамен?
— Твою историю.
Она с облегчением выдохнула.
— Ты ее знаешь.
— Не всю. Я не знаю самых корней, дряни, которая скрыта на самом дне души.
— Об этом никто не знает, — едва слышно прошептала Нелл, и черт меня побери, если это не прозвучало соблазнительно, страстно и беззащитно одновременно.
— Ну, об этом тоже никто не знает, — постучал я себя по груди большим пальцем.
— Давай баш на баш. — Она неподвижно стояла в дюйме от меня. С каждым вдохом ее груди касались моей кожи, шрамов, татуировок.
Я кивнул:
— Но не сейчас. Сейчас ты пьешь со мной еще один бокал и смотришь какой-нибудь фильм поглупее. Затем ложишься спать и завтра сидишь дома.
— Нельзя, у меня занятия и работа…
— Позвони и отпросись. Скажи, что заболела.
— Я…
— Позвони, Нелл, — перебил я.
— Но ты не можешь остаться у меня на ночь!
— Почему?
Она уставилась себе на ноги. На ногтях у нее облупился розовый лак.
— Нельзя, и все.
— Я лягу на диване. А ты в своей комнате, и дверь закроешь.
— Нет, — снова прошептала она.
— Да почему нет?
— А это… часть сделки.
Секрета, хотела она сказать.
— Тогда я лягу спать у твоей двери, на площадке. Тебе нельзя сегодня быть одной.
— Я в порядке, Колтон.
— Вранье, ни фига ты не в порядке.
— Вранье, — пожала она плечами. — Но со мной все нормально.
Я засмеялся:
— Посмотри на меня.
Она отрицательно покачала головой, закусив губу. Мне вновь захотелось взять эту губу в рот и сосать, пока не исчезнет боль от ранок. Я хотел жевать ее губу вместо нее. Я хотел узнать вкус ее языка. Я хотел запустить руки под дурацкую, слащавую, чересчур детскую огромную футболку с Лило и Ститчем и почувствовать ее кожу, изгибы, изумительную мягкость ее плоти.
Я ничего этого не сделал. Только смотрел на нее, затем указательным пальцем приподнял ее голову, чтобы посмотреть в глаза. Нелл опустила веки. Из-под ресниц выступила влага. Она глубоко дышала, и я заметил, как ее ногти глубоко вонзаются в стиснутые запястья и безжалостно сдирают кожу. Боль, чтобы облегчить иную боль. Применив всю силу и мягкость, какие у меня есть, я разжал ее пальцы, отведя ногти от кожи, и передвинул их на свои предплечья.
Привлек Нелл к себе. Преградой между нами оставались наши руки. Ее ногти глубоко впились мне в кожу, но через секунду она опомнилась и сжала мои запястья.
— Это не одно и то же. Твоя боль не облегчает мою, — прошептала она мне в плечо. В правое, где японский дракон изрыгал пламя на иероглифы.
— Понятное дело. Я просто хотел, чтобы ты не ранила себя.
— Это помогает…
— Ни фига подобного, это лишь на время отодвигает боль. Как выпивка.
— Но мне надо…
— Тебе надо снова начать чувствовать. Почувствуй боль, признай ее. И живи дальше.
— Как у тебя все легко, — с горечью бросила она.
— Не легко. Это, блин, самая трудная штука в мире. — Я отвел мокрую прядку с ее лица и от своего рта. — Труднее этого я ничего не знаю. Вот почему мы пьем, колемся и деремся. Вот почему я играю на гитаре и собираю моторы.
Она отодвинулась:
— Ты собираешь моторы?
