Изнанка мести (СИ) - Великанова Наталия Александровна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Иногда она вела себя как одержимая: задирала юбку по его требованию прямо в коридоре, пока подружки собирались в гостиной, или ночью не давала ему спать до рассвета. На следующее утро они делали это на кухне. В другой раз Вика заманивала его в свою квартиру, и он брал её на стареньком кресле посреди мольбертов и этюдов. Однажды ночью ему пришлось закрыть окно, потому что она поднимала слишком много шума. С каждым разом её чувственность нравилась ему всё больше. Даже когда она не хотела его – была озабочена подготовкой, ушла в учёбу, да мало ли что еще? – он заводился. Её сдержанность в такие секунды и скрытая под кожей страсть действовали на него сильнее, чем откровенное поведение иных женщин. Вспышки раздражительности придавали особую остроту любви, давали ему почувствовать себя завоевателем и обещали, что занявшийся огонь спалит дотла.
Ночью, когда его собственная похоть переливалась через край, он прижимался к её лбу своим и прерывисто вздыхал, пытаясь взять себя в руки. Опасался он не за себя. «Мы с ума сошли», – шептал он. «Угу, – чертовка брала в рот его палец и сосала, не отрывая от него глаз, – если не сумеешь выдержать темп, я пойму», – дразнила она, Ярослав хищно рычал и входил в неё. О, как он любил эти медленные губы, смыкающиеся вокруг него! Её желание, казалось, «раскаляло» не только его половые органы, но и мозг.
Следующим вечером они отклоняли идею ужина в городе и опять занимались любовью. Ярослав обратил внимание, что если день проходил без сексуальных утех, разгорались ссоры из-за пустяков, тем более что он сам был постоянно на взводе. Думал и думал о необходимости стянуть генеральную доверенность, день и ночь строил планы, создавал и отвергал, ждал подходящего момента.
Андрей передал документы, но дело почти не двигалось: Вика даже не открыла, что имела в собственности. Казалось, забыла, а может и вообще не хотела ему говорить. «Официально» Ярослав знал о дедовой квартире в Петровском переулке и о той, в которой Вика жила. Была ещё его квартира, плюс одна на Соколе. Не мог же он сам спросить ее!? «Милая, как насчет награбленного?»
От молчания всё внутри кипело! Окружающий мир мерк, и день становился похожим на старые свернувшиеся фотографии, лежащие в скрипучем ящике стола. Ярослав не видел ничего: только серую пыль, снежными хлопьями оседающую на его жизнь. Эта девчонка была хуже змеи! Он её использовал или она его? Неужели она выйдет замуж, оставив его в неведении? Вероятно, она не собиралась доверять ему?
«Успокойся! – твердил он себе, – расслабься! Затаись, подожди: сейчас не время бежать впереди паровоза. Надо чаще бывать наедине с невестой, признаваться в любви (о, волшебное средство!), приглашать на романтические ужины». У него был целый арсенал задумок, нежных слов, таинственных приношений, только собственный разум чинил препятствия в виде неимоверного напряжения. Стоило Ярославу на секунду перестать строить из себя Ромео, он превращался в деревянного Буратино.
Ближе к концу мая он велел Андрею пригласить их вместе с Викиной подружкой на дачу на небольшой пикник. Белову волоком пришлось тянуть из дома. Она вопила, что её курсовая не готова, торт не заказан, а платье не будет готово и к серебряной свадьбе. Ярослав молча выслушал истерику, проклиная всё на свете, и повторил назначенное приглашение.
Хмурым субботним днем, готовым разразиться мелким холодным дождем, Зуев заехал за ними, они забрали Ольгу и двинулись в путь. И, несмотря на опасения Ярослава, отлично провели время. Вика не дулась и не вредничала, не разразилась гроза, Ольга не вешалась на Андрея. Они ели жареное мясо, валялись на гамаках, а потом долго катались по извилистым тропинкам соснового бора.
Оглядываясь на Вику, неторопливо крутящую педали, Ярослав задумался. Теперь, когда так много связывало их, малютка Белова не казалась безмозглой дурой. Да, она бесила его, но он не был бы успешным человеком, если бы позволял чувству неприязни брать верх над фактами. Воспринимая Вику как достойного противника, Ярослав всматривался внимательнее. Девушка имела поверхностный взгляд на вещи физического мира. Политика была ей далека, экономика – неинтересна: казалось, эти ипостаси существовали вне её понимания. Порой суждения невесты о создавшейся в мире ситуации, о противостоянии на Украине вызывали у Ярослава снисходительную улыбку, подобную той, которую получают маленькие девочки в ответ на фразу: «Когда я вырасту, выйду замуж за папу». Она не понимала и не старалась понять.
Однако материи, касающиеся чувств, взаимоотношений, людей, её явно волновали. Вика тонко воспринимала настроение окружающих, меняла тему разговора, если видела, что собеседник смущен или грустен. Не спорила, если подозревала, что оппонент не разделяет её точку зрения. Переживала, если окружающие люди в ссоре или недружелюбны по отношению друг к другу. Несмотря на то, что сама являлась невестой и должна была требовать максимум внимания, часто действовала в угоду чужих интересов, и Ярослав со стороны это хорошо видел. Вика могла с утра пораньше поехать к подруге, случайно узнав, что у той ссора с бой-френдом, или внезапно пригласить на танец его делового партнера, бросив на ходу «его что-то беспокоит», а по возвращении объяснить, что всё дело в щенке, оставленном в одиночестве. И так постоянно. Женская проницательность настораживала: не потому ли девчонка вела себя пугливо, что чувствовала подвох?
Они колесили по усыпанным хвоей тропам, а Ярослав вспоминал, как они с Викой катались на велосипедах в городе, показывая друг другу любимые уголки района. Он открыл ей парк у Водного, пляж и тихие московские дворы. Она ему – граффити, нарисованные её друзьями-художниками. Вообще, изобразительное искусство Вика очень любила. Оно было её родной стихией. Стезёй, за выбор которой, Ярослав, против воли, уважал её. Так или иначе, она видела окружающий мир через призму художественного. Смотря в ночь, могла сказать: «Как у Куинджи», убирая прядь с его лба шептала: «Ты напоминаешь мне полотна Корина и Дейнеки одновременно». Он не всегда разумел, что это значит, но не мог оторвать взгляда, когда она писала свои контрольные работы. Если это была графика, рука Вики скользила по бумаге, являя свету невыразимую красоту линий, полутонов, теней и света. Ему, человеку, который рисовал только танчики на партах, это было сродни чуду.
Если работа была из области живописи, кисть оставляла на холсте настоящее буйство красок, дыхание вечности. Мазок ложился к мазку, закрывая бесцветно-коричневое основание и собираясь в удивительное творение, превосходившее по выразительности оригинал. Вика проводила за этим занятием часы, не оставляя себе времени на сон. Ярослав порой не понимал, как она может быть недовольна результатом, если изображение столь совершенно.
– Это не фотография, – сердилась невеста, – я пишу не натюрморт, я пишу свое отношение к нему. Понимаешь?
Нет, он не понимал. Просто следил, как она снимала краску и начинала заново. Наблюдал за процессом – тонкими запястьями, пальцами, деловито скользящими у холста, наклоном головы, поворотом изящной шеи, губами, шепчущими что-то непонятное, босыми ногами. Вика уходила в свой мир безоглядно, без сомнений, с интересом, жадной страстью и любовью.
В зарождающихся сумерках, пока девчонки болтали, закутавшись в пледы, Андрей взялся мыть машину, а Ярослав принялся за последнюю партию шашлыка, ловя Викины безмятежные взгляды и вслушиваясь в негромкий разговор. Ольга позвала приблудную кошку, посадила её на колени и стала гладить. Садовый столик располагался слишком близко к лежанке, пушистая гостья скоро смекнула: «Чем быть обласканной, лучше подружиться с мужчиной, имеющим доступ к еде». Она покинула девичью компанию и принялась тереться у его ног. Ярослав старался не обращать на неё внимания: бродяг он не терпел. Минут десять ему удавалось оставаться непреклонным.
– Ну, дай ей кусочек! – взмолилась Ольга, когда поняла, что он не собирался кормить полосатое создание.
Ярослав молча бросил под ноги комок жира, и попрошайка, обжигаясь, принялась за него. Ольга сверкнула голубыми глазами и глянула на руки.
