Как вам живется в Париже - Кандала Тамара Ивановна (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
И вот теперь, когда она встретила Арсения, это чувство вернулось. Оно было таким же иррационально-детским, огромным, мистическим и тоже касалось только одного человека на свете — Арсения.
И она поняла, что любовь — это и есть страх потери, который равняется страху смерти.
Арсений часто просил её рассказать «про всё самое главное», что произошло в её жизни до него. И она рассказала ему то, чего не рассказывала никому, никогда. Свою главную тайну.
Многим, включая её мать, казалось, что безграничная доброта отца шла от слабости его характера. Но Ника видела его совсем другими глазами. Это все остальные были по сравнению с ним слабыми и ущербными. А доброта отца шла от какого-то тайного знания, высшей мудрости и, главное, от абсолютного благородства его души. Единственным ориентиром в жизни для него была совесть. Этот человек был абсолютно не способен на зло. Его мозг, его душа, его мысль были устремлены в космос, в тайны мироздания. Самым большим его сожалением было то, что он не смог в своё время получить нужного образования, чтобы оперировать не только философскими, но и математическими, астрофизическими терминами. Он сам выучил два языка (английский и немецкий), чтобы получать информацию из первоисточников, проводил много времени в библиотеках и обитал в каких-то своих мирах, что не мешало ему кормить семью и дюжину своих подчинённых. Он был директором небольшого, но известного всему городу, пошивочного ателье, которое обслуживало известных артистов и ленинградских модниц. При этом он никогда не чувствовал никакого несоответствия между своим призванием и своей «земной» профессией и умудрялся, «витая в облаках» быть, в то же время, виртуозом пошивочного дела. Он чувствовал заказчика «на глаз» и умел наслаждаться как процессом, так и результатом своего труда.
Мать, приехавшую из города Иванова, где она закончила текстильный техникум, каким-то чудом занесло однажды в его «чудошвейку», как он её называл, и он не только взял её на работу, но и через год женился на ней. Он был старше её на пятнадцать лет и мудрее на всю жизнь. Но это совсем не мешало их счастливой семейной жизни. Единственное, что её омрачало, было отсутствие детей.
Ника появилась на свет только на пятнадцатом году их совместной жизни, когда Льву Григорьевичу уже исполнилось пятьдесят. Это событие потрясло его на всю оставшуюся жизнь. Отныне всё его внимание с космических далей переключилось на Нику — это она стала центром вселенной. Мать к тому времени уже сама работала главной закройщицей мастерских Кировского театра. У неё были золотые руки и хорошие связи. Она много работала, вела напряжённую светскую жизнь и воспитание дочери с удовольствием доверила мужу.
Когда Нике исполнилось шесть лет, мать показала её в театре и выяснилось, что у неё абсолютные данные для балета. Так определилась её судьба. Балетная школа, Вагановское училище и потом «Мариинка».
Только потом, когда Ника стала взрослой, она поняла, какой это был дар судьбы, иметь рядом с собой такого человека, каким был её отец. Это он сформировал её как личность, учил смотреть на мир своими глазами, учил видеть главное, отметать второстепенное, перешагивать через мелочи, чтобы идти к большому. Он научил ее относиться к жизни как чуду и вселил уверенность в том, что в её жизни обязательно случится её «личное чудо», надо только уметь ждать. Единственным ориентиром в жизни, также как и единственным моральным критерием для него была совесть.
Она любила отца беззаветно и всецело доверяла ему.
Первым потрясением в её жизни стала неожиданная скоротечная болезнь и смерть матери, Нике тогда не исполнилось и пятнадцати. Красивая цветущая женщина, её мать буквально «сгорела» за три месяца — рак лёгких у неё обнаружили уже в предпоследней стадии.
Вторым потрясением было признание, которое мать сделала ей перед смертью.
Ника узнала, что отец её не был ей отцом «настоящим» (мать употребила именно это слово), то есть биологическим. А «настоящим» её отцом был мировая знаменитость, артист балета, пятнадцать лет назад сбежавший на запад и не подозревающий о существовании Ники.
Она невольно подсчитала — получалось, что ему было двадцать с небольшим, когда он встретился с ее матерью (той было ближе к сорока). Мать, отчаявшись заиметь ребёнка от мужа, завела короткую, но бурную связь с молодым артистом (она в тот момент уже работала в мастерских Кировского театра) и когда поняла, что забеременела, тут же с ним порвала. Он в этом же году, впервые выехав на гастроли на Запад, сбежал, даже не подозревая о будущем ребенке.
— Лёва не знает, что ты не его дочь, — сказала она. — Это бы его убило.
Это едва не убило Нику. Мир рухнул в одночасье. Ей казалось, что у неё вырвали сердце. Она не понимала, как она сможет жить дальше — так страшно лишиться отца и матери одновременно.
Первые несколько дней после похорон она всеми способами избегала отца, а когда они всё-таки оказывались рядом, не могла заставить себя поднять на него глаз. Ей было одновременно мучительно больно и мучительно стыдно, и она не понимала толком, за что. За предательство и ложь матери, за «святое неведение» отца, за саму себя «незаконнорожденную» и прожившую столько лет во лжи. Всего этого было слишком много для её хрупких подростковых плеч. Она всё время плакала, перестала ходить в училище и всячески избегала людей.
Однажды ночью, когда она давилась рыданиями в своей комнате, открылась дверь и вошёл отец. Он зажёг лампу на её ночном столике, как бы для того, чтобы видеть её глаза, когда он будет говорить, и присел на краешек постели. Ника отвернулась к стене.
— Послушай, доченька… — сказал он тихо, мягким голосом, — я всегда знал, что у меня не может быть детей. Но не говорил об этом маме, чтобы не лишать её надежды, чтобы у неё была возможность… ну… сделать вид, что ребёнок от меня. И она сделала то, что любая мудрая женщина сделала бы на её месте… с моего молчаливого согласия… Для меня это абсолютно ничего не меняет. У меня всё равно нет и не будет никого ближе, дороже и любимее тебя. И так будет всегда. Ты должна себя чувствовать совершенно свободной в своих мыслях и действиях. Если она открыла тебе имя твоего родного отца, которого я не знаю, и ты захочешь его найти, я тебе в этом всячески помогу, и…
Ника не дала ему договорить. Ей показалось, что у неё в мозгу что-то лопнуло, взорвалось и она, обливаясь на этот раз, уже слезами любви и счастья, бросилась к нему на шею.
— Мой отец — это ты. И только ты. Мой самый родной отец… и других мне не надо. И так будет всегда, — повторила она его же фразу. — И мне больше никогда и никто не будет нужен. Прости меня за… за мои подлые сомнения. Я буду любить тебя за всех… и за неё тоже… — Она испытала в этот момент тот наивысший, почти мистический момент счастья, которое запомнится ей на всю жизнь, счастье любить и быть любимой, счастье свободы от глупых, навязанных людьми условностей. — Я подлая, я тебя не достойна… Как я могла усомниться?!.. — очистительные слёзы лились потоками, омывая её лицо и душу.
Лев Григорьевич всхлипнул сам, растроганный таким бурным проявлением чувств у своей обычно сдержанной дочери и, хлопнув себя по лысине, сказал: — Сам виноват, старый дурак, давно надо было сказать тебе правду! Можно подумать, что любовь непременно связана с кровным родством.
Он вытер ей своим платком слёзы, поцеловал в лоб и, накрыв с подбородком одеялом, выключил свет и вышел из комнаты.
Но предательство матери она так и не смогла простить. Несмотря на то, что благодаря ему стало возможным её собственное появление на свет. Она так и не поняла, даже спустя много лет, зачем мать сделала ей это признание. Хотела облегчить себе душу? Или надеялась, что она всё-таки свяжется с отцом, чтобы попользоваться его славой и богатством и дать себе дополнительный шанс в балетной карьере? А, может, просто у умирающих случаются какие-то трансформации в сознании, которые толкают их на необъяснимые поступки?
