Притворство - Ли Роберта (лучшие книги TXT) 📗
Он ответил вопросом на вопрос.
— Значит, как я понимаю, тебя теперь Мэри-Джейн не интересует?
Энн задержала дыхание, моля небо об отрицательном ответе.
Вместо этого Сирина рассмеялась:
— Ты точно сегодня в плохом настроении! Я никогда не собиралась принимать предложение Хайрама. Я хотела получить эту работу только, чтобы показать тебе, что мной интересуются и другие люди.
— Этого тебе доказывать не надо было.
— Неужели? — Сирина прижалась к нему. Энн отступила назад в холл и закрыла двери.
Пол слегка развернулся. Теперь он стоял прямо перед Сириной.
— Ты очень умна, моя дорогая. Ты меня запросто обводишь вокруг пальца.
— Ты можешь сам обвести меня, если захочешь.
Он поднял одну бровь.
— Как прикажешь это понимать?
— Как хочешь. Яснее я выразиться не могу. Как бы решив, что сейчас не время для решительного разговора и что ей еще следует подготовить Пола к нему, Сирина отошла и села на стул. Она сложила руки на коленях, а ноги ее, чуть-чуть не доставая до земли, болтались, как у маленькой девочки.
— Пол, я убежала от тебя четыре года назад, потому что была эгоистичной и глупой. Но я поплатилась не один, а много раз за то, что обидела тебя.
— Дорогая моя девочка, тебе нет никакой нужды извиняться.
— Нет, есть. Мы никогда раньше не говорили об этом, а это не правильно. Я вернулась, и ты принял меня.., более того, мы близки. Но этого недостаточно! Я не хочу, чтобы ты не просто занимался со мной любовью, но чтобы ты любил меня.
Он ничего не ответил, и она, прикрыв глаза и склонив голову, слушала, как он достал сигарету, зажег спичку, бросил ее в камин.
— Четыре года сильно изменили тебя, Сирина, — наконец проговорил он. — Ты не только поумнела, но и стала лучше как актриса.
Я не хочу, чтобы ты любил меня из-за Мэри-Джейн.
— Но ведь все это связано вместе. Эта пьеса, возможно, моя лебединая песня. Если она провалится, я больше никогда не напишу ни единого слова.
— Ты не можешь так говорить!
Могу. Видишь ли, я всегда рассматривал свою способность писать, как дар, и если он не приносит успеха, значит, я не умею им пользоваться. Сирина неуверенно рассмеялась.
— Это похоже на какую-то религию, мой дорогой!
— Нет, только не на религию. Это внутреннее убеждение. Если ты не можешь этого понять…
— Но я могу. — Одним порывистым движением она оказалась около него, ее руки обняли его за шею. — О, дорогой, я так тебя понимаю и пойму еще лучше, если ты будешь мне все рассказывать. Помоги мне вырасти, Пол. Помоги мне повзрослеть рядом с тобой.
— Я думаю, что, пожалуй, это нужно нам обоим, — он наклонился и нежно коснулся губами ее лба. — Моя маленькая Мэри-Джейн. Ты ведь знаешь, ты и есть Мэри-Джейн. Когда я послушал твою запись на пленке, я мгновенно понял, что не так в моей пьесе. Тебе было предназначено судьбой вернуться в мою жизнь, Сирина. Я уверен, что меня снова ждет успех.
— Ты и твой успех! Ты ведь богатый человек, Пол, а это достаточное мерило успеха для кого угодно.
Он ничего не ответил и прижался к ее губам. Когда Энн пришла на следующее утро на работу, Пол не спросил, почему накануне вечером она не подождала, чтобы он отвез ее домой. Она яростно печатала и злилась на него и на себя, что позволяет ему причинять ей боль. Она ничего для него не значила. Он взял ее к Коре на уик-энд только в пику Сирине, и ей это следовало хорошенько помнить.
За три дня Энн перепечатала всю пьесу, пораженная, как далеко отошел он от первоначального замысла. Когда в среду днем Пол вошел в кабинет, через руку у него был перекинут плащ.
— У вас, наверное, пальцы отваливаются, — сказал он с легкой улыбкой. — Почему бы вам не работать немного помедленнее.
— Я хотела закончить ее побыстрее. Если вы подождете буквально минуту, вы получите законченную рукопись.
Он присел на ручку кресла и, закурив сигарету, ждал, пока она кончит печатать, вытащит из машинки последний лист и, приложив его к остальной пачке, передаст ему напечатанные листы.
— Прошу. Пьеса, к вашим услугам!
— Благодаренье небесам, она закончена! — Он перелистал страницы. — Если я немедленно отвезу ее на Куин-Стрит, то смогу заставить Билла отпечатать для меня типографски дюжины две экземпляров. Тогда в пятницу можно будет начать репетиции.
— Так быстро?
— В театре так дела и делаются. Одна пьеса сходит, другая приходит. Надеюсь только, что эта будет счастливее, чем последняя, которую они ставили в “Маррис-театре”.
— Я тоже надеюсь. — Она чихнула. — Вы над ней крепко поработали. — Она снова чихнула.
— Вы тоже поработали. — Он пристально посмотрел на нее. — Идите домой и поспите, а завтра возьмите выходной.
— Спасибо. — Голос ее через носовой платок звучал глухо. — Я весь день, как дурная, чувствую себя ужасно.
— Ради Бога, почему вы ничего не сказали? Вы, наверное, простудились в субботу. Она шмыгнула носом.
— Я не хотела вас подводить.
— Какое самопожертвование! Давайте берите пальто, и я отвезу вас домой.
Чувствуя себя слишком плохо, чтобы спорить, Энн повиновалась, и Пол бесцеремонно запихнул ее в машину. Через пять минут он подъехал к ее дому и выключил мотор.
— Есть кому позаботиться о вас?
— Да, спасибо. Хозяйка очень добрая.
— Поэтому я вас с самого начала сюда и отправил. Мисс Финк о ней очень высокого мнения. Энн зашевелилась.
— Кстати, а как ее здоровье?
— Ей лучше. Сегодня утром я получил от нее записку, она пишет, что надеется вернуться через месяц.
— Означает ли это, что вы предупреждаете меня об увольнении?
Он повернулся и стал пристально изучать ветровое стекло. Дождь забрызгал его, и он включил мотор, чтобы заработали дворники. Они задергались туда-сюда, перегоняя струйки воды с одного края на другой. Он открыл ящичек под панелью и достал пачку сигарет. Закурил — ив воздухе поплыл голубой дымок.
— У меня недостаточно работы для двух секретарей. А мисс Финк работает у меня дольше вас.
— Я понимаю. Спасибо, что предупредили заранее. Я смогу поискать что-нибудь еще.
— В качестве секретаря?
Она заколебалась, вспомнив, что обещала родителям рассказать ему правду, как только пьеса будет закончена.
— Я хочу вам кое-что объяснить. — Она глубоко вздохнула. — Относительно себя.
— Нет, не сейчас, вы слишком устали.
— Но я должна. — Она закашлялась, и он, выйдя из машины, открыл ей дверцу.
— Давайте, Энн, вы не можете сидеть здесь и сморкаться. Что бы вы ни хотели сказать, подождет до вашего выздоровления.
Он взял ее сумочку, достал оттуда ключ от входной двери и вставил в замок.
— Отправляйтесь прямо в постель, выпейте что-нибудь горячее с аспирином. Если утром не станет лучше, вызовите врача.
Энн смотрела, как он спустился по ступенькам, влез в машину и уехал. Потом она заперла дверь за собой и дошла до шоссе. Она знала, что в ближайшие дни, в крайнем случае недели, распрощается с ним, но сию минуту чувствовала себя слишком усталой, чтобы думать об этом расставании.
Уныло шмыгая носом, она остановила такси и назвала адрес родительской квартиры.
Десять дней Энн была прикована к постели. Дрожа то от холода, то от жара, она отболела весь положенный простуде срок, но, выздоровев, оказалась в такой глубокой депрессии, что никак не могла выйти. Она знала, что пьесу начали репетировать, но радости ей это не доставляло, потому что понимала, что ей неизбежно придется выяснять отношения с Полом. Она страшилась его непонимания, опасалась, что расплата за обман будет слишком тяжелой.
Было унылое субботнее утро, когда Энн первый раз встала и на слабых, подгибающихся ногах прошла в гостиную. Родители сидели перед огнем, белокурая головка матери прислонилась к седой голове отца. Это была картина такого семейного счастья, что она почувствовала себя лишней. Хотя, как только они увидели ее, это ощущение рассеялось.
Анжела вскочила на ноги. — Дорогая, ты не должна вставать с постели.
