Глубже (ЛП) - Йорк Робин (прочитать книгу txt, fb2) 📗

Но я не уверена, с кем говорю.

Никто не отвечает.

***

— Так, когда ты собираешься домой? — спрашивает Уэст.

— Завтра.

Сегодня вторник перед Днем благодарения или среда, не могу сказать точно, поскольку сейчас три часа ночи. Кампус превратился в город-призрак после обеда, а Уэст весь день был в пекарне. Ему пришлось прийти рано. И он задержится допоздна. Ему нужно сделать безумное количество выпечки, чтобы помочь Бобу выполнить праздничные заказы. Но он сказа мне, что это неважно. Потому что у него есть все оставшиеся каникулы, чтобы выспаться.

— Рано? — спрашивает он.

— Да.

— Можешь проветрить духовку для меня?

Я подхожу к духовке — которая больше похожа на металлический шкаф со стеклом в дверце — и нажимаю на кнопку, которая выпускает пар, чтобы буханки начали подсыхать в последние несколько минут выпечки.

— Спасибо.

Я запрыгиваю на стойку и изучаю комнату. С октября она стала для меня почти такой же привычной, как моя комната в общежитии, и я перестала замечать, как здесь тесно. Как выходящий пар пахнет влажным, сырым и мокрым тестом. Руки Уэста всегда заняты, пол всегда грязный, а я всегда в безопасности, даже если мне не всегда комфортно.

Теперь у нас официально перерыв, и я должна быть дома.

Дом становится все более сложным понятием. Я по-прежнему разговариваю с отцом раз в неделю, но стала бояться наших разговоров. Я всю жизнь была папиной дочкой, а теперь не знаю, что ему сказать. Он спрашивает меня, как идет изучение Права, такой ли сложный класс, как я боялась. Он напоминает мне, что я должна искать летние стажировки, потому что мне нужно иметь некоторый опыт, прежде чем я начну подавать документы в юридические школы через несколько лет.

Он говорит мне, что любит меня и напоминает, чтобы я была в безопасности.

Я кладу трубку с пронзительной болью в животе. Я чувствую себя лгуньей, но не могу сказать ему правду.

Впервые с тех пор, как приехала в Патнем, я не хочу ехать домой на каникулы. Папа затевает всю эту историю с индейкой, а я отвечаю за начинку. Моя сестра Жанель и ее жених делают клюквенный соус и рулеты. Элисон, моя вторая сестра, сейчас в Лесото в Корпусе мира, но если бы она была дома, то сделала бы тыквенный пирог.

Думаю, я должна взять на себя обязанности по приготовлению пирога.

Я должна примерить платье подружки невесты для свадьбы Жанель, которая состоится летом. Она посылает мне по электронной почте подробности о местах, которые они рассматривают, о цветах, которые ей нравятся, об открытках с датой, которые они делают на Этси. Я знаю, что должна быть взволнована, поэтому я так себя и веду, но я не могу вызвать никакого энтузиазма.

— Ты звонила тому парню? — спрашивает Уэст.

Прошло два дня с тех пор, как он закрылся в своей комнате. Это первый раз, когда кто-то из нас упоминает о том разговоре.

— Скотту, — говорю я.

— Я помню.

— Нет. Я ему еще не звонила.

Его телефон жужжит. Уэст проверяет его и набирает кому-то сообщение. Он был приклеен к нему всю ночь, отвлекаясь. Он не сказал мне, с кем он переписывается. Это может быть его сестра, его мать или какая-то подружка дома, о которой он никогда не упоминал.

Он ничего мне не говорит.

Сегодня ему нечему меня учить. За все эти недели глазирования и проб я чувствую, что мы никогда не говорили о том, чему именно я должна была научиться.

Я никогда не просила его быть моим учителем. Это не то, чего я от него хочу.

Но с другой стороны, я нашла подтверждение урокам Уэста, разбросанным по всей моей жизни. Доказательство того, что то, что Нейт сделал со мной, не единственное, о чем стоит говорить. Доказательство того, что так же, как я могла зайти в пекарню в любой вечер, я могу зайти на вечеринку или выйти на поле для регби.

Я все еще здесь. Со мной все в порядке. Мне не нужна опека, и я не собираюсь больше покупаться на всякую ерунду.

Меня переклинило, я совершенно устала от притворства. Потому что с октября я поняла еще одну вещь: Уэст ничего мне не говорит и, если я ничему не могу его научить, мы никогда не станем чем-то большим, чем мы есть в этой комнате.

Он остается здесь на каникулы. Слишком дорого и долго лететь в Орегон на те жалкие несколько выходных, которые мы получаем и, в любом случае, Бобу нужна его помощь.

Это то, что сказал мне Уэст.

Он не сказал мне, что хочет вернуться домой, но я знаю, что он хочет, хотя я не знаю, где находится дом, из какого он города, что его там ждет. Я не знаю, потому что он не говорит. Он не говорит мне, почему его внимание так приковано к телефону, почему он все время отвлекается в последнее время, о чем он беспокоится.

Я знаю, что он беспокоится. Знаю, что что-то с ним не так. Но я также знаю, что он никогда не поднимет глаза от хлеба и не скажет мне:

— Кэр, могу я тебе кое-что сказать?

Сегодня между нами установилась какая-то неловкая окончательность, и я думаю, что это из-за того разговора в квартире.

Может быть, я ошибаюсь. Может быть, это произошло, когда он передал мне конверт с деньгами. Возможно, деньги что-то изменили.

Если бы Уэст делился своей травой с друзьями, он был бы парнем, с которым весело проводить время. Поскольку он продает ее им, он преступник. Это из-за денег.

Я должна быть богатой. Он должен быть бедным. Он дал мне пятнадцать тысяч долларов и теперь между нами что-то изменилось, но он не говорит мне что, а я не спрашиваю.

Я не настолько храбрая, чтобы давить на него, но я хотела бы, чтобы он сказал мне. Я бы хотела, чтобы я была ему нужна. Потому что я не уверена, как долго еще выдержу быть единственной на этой кухне, кто признается в своей уязвимости. И я также не уверена, как долго еще мне это будет нужно — эти поздние ночные поездки в пекарню, эти часы с работающим Уэстом и миксерами.

Мы могли бы сказать друг другу еще столько всего, но не говорим.

Сегодня ночью дребезжащая песня миксера звучит как заупокойная молитва, и я не чувствую ничего, кроме печали. Я проснулась от кошмара, чтобы прийти сюда — от сна, в котором я была на поле для регби в ночной рубашке, пробираясь сквозь густой туман и не могла найти что-то нужное, не слышала, чтобы кто-то звал меня. Я чувствовала себя безвозвратно потерянной.

Эта ночь, этот момент — это конец чего-то.

— Я буду скучать по тебе, — говорю я ему.

Он стоит спиной ко мне. Не отвечая или даже не признавая, что я говорю, он включает миксер на высокую мощность. Он стучит так громко, что я не слышу музыки. Я закрываю уши и слушаю стук своего сердца с закрытыми глазами. Когда я открываю их, его рука лежит на моем бедре, и он стоит прямо передо мной, заполняя все мое поле зрения.

Его серебристо-голубые глаза напряжены и в тени из-за насупленных бровей.

Кришна и Куинн правы — Уэст всегда прикасается ко мне.

Я всегда это чувствую.

Его рука на моем бедре заставляет меня пульсировать. Между ног. В сердце. И в горле.

Везде.

Глупая девчонка.

Когда он убирает руку, я хватаюсь за нее. Я переплетаю наши пальцы и сильно сжимаю.

Уэст смотрит на наши руки и вздыхает.

— Что мне делать с тобой? Думаю, тебе лучше сказать мне, Кэр, потому что я ни черта не понимаю.

Я смотрю на его запястье. На темные волосы на предплечьях, на впадинку на горле, на участок под губой, где он пропустил несколько волосков, когда брился.

Его рот. Его глаза. Его рот.

Всегда его рот, широкий и умный, щедрый и скрытный.

Я жду, когда рот Уэста произнесет слова, которые я никогда не услышу.

Я буду скучать по тебе.

Я забочусь о тебе.

Я не хочу, чтобы ты встречалась с тем парнем, потому что я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу, чтобы мы были чем-то большим.

Я хочу сказать: «Расскажи мне все, Уэст. Пожалуйста.»

Но утром я поеду домой и увижусь с отцом. Чтобы Уэст ни хотел сказать, сегодня не та ночь, чтобы он мог это сказать, и я не тот человек, которому он может это сказать.