Барышня и хулиган - Колина Елена (книги бесплатно без TXT) 📗
Одиночество с головой погрузило ее в книги. Она воображала себя бедной маленькой голландской еврейкой Анной Франк, одиноко взрослевшей в замкнутом пространстве своего убежища. Даша вела дневник, любовалась своими красивыми фразами, без меры умничала и сама себе врала, восхищаясь утонченными чувствами, которых не испытывала. «Игорь относится к типу мужчин, которые страстно любят и так же страстно ненавидят», — манерно выписывала Даша на страничке, украшенной корявыми виньетками собственного изготовления.
Правда, кое-что из Дашиных писаний было вполне искренним.
— «Почему считают, что детство и ранняя юность — самая счастливая пора? Ведь в детстве человек очень слабый и одинокий, потому что все люди сильнее его. Даже сейчас, когда я уже не маленькая, но и не окончательно взрослая, получается, что я ужасно беззащитная, мне так плохо и я всегда одна, а я ничего, ничего, ничегошеньки не могу изменить! Что конкретно в своей ситуации я могу поделать? С Игорем мне самой не справиться, это понятно, учителям жаловаться бессмысленно, только хуже будет, еще жалеть меня начнут, а может, они тоже… не любят евреев. Я же не знаю! Родителям рассказать — лучше сразу умереть! Вот и получается, что выхода нет. Придется терпеть… Надо морально совершенствоваться и высоко держать голову!»
Слава Богу, все на свете кончается. Закончился и Дашин тяжелый год. Хорошо, что ей не пришлось морально совершенствоваться слишком долго, никогда не известно, куда может завести человека такое напряжение сил.
Переехав в центр, она с радостным облегчением забыла школу, в которую пришла худенькой кривоножкой с распахнутыми глазами. Гладиолусы, которые принесла в первый класс, правда, помнила — три розовых и пять красных. Один розовый немного помялся. А все остальное забыла. Только вот список своего пятого класса по школьному журналу могла до сих пор прочитать наизусть, от начала до конца…
— …Простите, — кашлянув, спросил Игорь. — Вы с Дашей Коробовой, случайно, ничего общего не имеете? .
— Я… да-да… Ну, как ты живешь?.. — смешавшись, быстро забормотала Даша.
«Имею, очень много общего имею с этой робкой дурой Дашей Коробовой, — печально думала Даша. — Мне так же неловко, как тогда в школьной раздевалке, семь лет назад, я даже боюсь на него посмотреть… сейчас как крикнет на всю улицу „жидовка“, как в пятом классе!»
Высокий, с картинно широкими плечами, Игорь был очень хорош, тем более что чуть коротковатые по его росту ноги, небольшая сутулость и длинноватые руки с узловатыми пальцами не давали ему превратиться в безликого супермена.
Что-то в его лице казалось странным: оно было неправильным, каждая черта по отдельности была неправильной, скрюченной. Треугольное лицо, брови домиком, крупный кривоватый нос, только губы красивые, как с журнальной обложки, круто вырезанные, пухлые, но в то же время по-мужски твердые. Глаза небольшие, серые, взгляд жесткий. «Особых примет не наблюдается, — улыбнулась про себя Даша, заканчивая опись своего детского врага. — Красивый получился, — подумала она. — Но какой же он все-таки неприятный…»
Сильное мужское лицо, цепкий жесткий взгляд и пухлые губы, сочетание силы и порочности, мгновенно утянули Дашу туда, где, не помня себя, уже бултыхалась Алка. К своему стыду, она, предав саму себя, мгновенно и сильно влюбилась, как в омут нырнула. Нырнула и тут же вынырнула. Всем своим видом Игорек честно не обещал ничего, что Даша полагала для себя необходимым в мужчинах, — уверенности, спокойной силы. «Какой странный у него взгляд, — подумала она. — С таким взглядом надо в собачьих боях участвовать. И зубы не потребуются, достаточно посмотреть…»
— Ты уехала и пропала! — Игорек изучающе рассматривал Дашу и, казалось, искренне радовался встрече.
Нацепив на лицо улыбку «для одноклассника», она спросила:
— Как мои подружки Ирки поживают?
— Ирка Кузнецова — неужели не знаешь? — она еще в десятом классе родила от парня из параллельного класса, а вторая Ирка учится на юрфаке…
«О Господи, какая же я трусиха! — подумала Даша. — Он обзывал меня жидовкой, я из-за него ходила по школе и глаза боялась поднять, а сейчас иду и разговариваю с ним, как будто этого не было и мы трогательно сидели за одной партой!» Ей не хотелось больше ни о ком спрашивать.
«Ему тоже неприятно со мной», — уверенно подумала Даша. Все пять минут, что занимала дорога от автобусной остановки до Алкиного дома, они старательно улыбались друг другу, ощущая неловкость и ненужность вынужденного общения.
Соскучившись от интеллектуальной стерильности оставшегося на ее долю кавалера, Даша пошла искать Алку. В родительскую спальню Алка никогда не пускала гостей, поэтому туда она заглянула в последнюю очередь.
Недавно Даша Алку дразнила, спрятавшись в спальне, завывала оттуда страшным басом, подражая голосу полковника: «Как выскочу, как выпрыгну — у-у-у!» Во всей квартире уже поселился разгульный дух, впитав в себя веселье бесчисленных вечеринок, только в родительской спальне в точности сохранилась атмосфера полковничьей власти. На тумбочке Галины Ивановны лежал прошлогодний номер «Нового мира», а со стороны Алексея Петровича — журнал «Вопросы философии».
На кровати между тумбочками своих образованных родителей лежала Алка с задранной на грудь юбкой, а на ней Игорек со спущенными джинсами. «Фу», — подумала Даша и побрела домой, одновременно ужасаясь Алкиной испорченности и завидуя ее способности мгновенно отдаваться своим желаниям. Сама Даша всегда так тщательно обдумывала последствия возможных поступков, что сами поступки часто бывали уже не актуальны.
Игорек вызвал у нее безотчетное желание не приближаться к нему, к тому же, думала Даша, «он не нашего круга». Впервые она поругалась с Алкой.
— Как ты могла! Ты его видишь первый раз! В квартире было столько людей, даже меня не постеснялась! — Даша отчитывала ее, как в школе за глупые ошибки по контрольной.
— Сама себя стесняйся! Ты чистоплюйка, Дашка, сама не живешь и другим не даешь! Тебе все человеческое противно, ты… фригидная, вот!
— Ничего я не фригидная, неправда! Этот твой Игорек, он страшный какой-то и… зачем он тебе?
— Затем, что я его люблю! — выпалила Алка, повернулась уходить и через плечо кинула: — Если он тебе не нравится, можешь. со мной больше не дружить!
Даша хотела дружить с Алкой и далее высказывать свое мнение воздерживалась. Марине Игорек тоже не понравился, несмотря на подчеркнуто взрослое поведение. «Жлоб!» — коротко оценила она Игорька. А Женька, познакомившись с Игорьком, презрительно сморщился, как будто уловив неприятный запах, и сказал:
— Мумзель, если твои подруги планируют свести знакомство со всеми окрестными помойными котами, то при чем здесь я?
Игорек рассказал Алке, что его сексуальная карьера началась уже давно, в четырнадцать лет, и не с какой-нибудь девчонкой-соседкой, а со взрослой теткой, его же учительницей, которая его безумно полюбила и донимает до сих пор. Хотя Игорек на этой нетривиальной учительской любви не настаивал, в нее легко верилось из-за его звериной привлекательности и потому еще, что за ним тянулся длинный хвост странных пугающих историй. Одна девушка из-за него покончила с собой, ну, не окончательно, но пыталась, другая еще в школе родила от него ребенка, третья днями и ночами сидит у него под дверью…
Совершенно очевидно, что Игорек — человек другого круга. У каждого «своего» есть дом, где его любовно обихаживают родители. На нем же стояла такая четкая печать заброшенности и ненужности, что Даша очень удивилась, узнав, что родители у него все-таки имеются. Отец — профессор в университете. Странно, разве у профессоров бывают такие дети? «С другой стороны, разве бывают профессора, которые считают слово „жидовка“ нормальным обращением мальчика к однокласснице?» — вспомнила она подробности школьной истории.
Мать Игорька, оказывается, полька. Это звучало нереально и даже не совсем прилично. Как мать оказалась в России и почему она носит гордое польское имя Полина Михайловна, никто не знал. Красавица полька не разрешала называть себя по имени-отчеству, только Лялей. Крупной Ляле, с ее по-мужски размашистыми жестами и безапелляционным тоном, нравилось называться нежным именем, делающим ее в собственных глазах юной и беззащитной. Она старательно тянула гласные, сохраняя и подчеркивая свой иностранный акцент, который за последние сорок лет, проведенных в России, можно было случайно утратить. Если разговор был ей чем-либо неприятен, она внезапно вообще переставала понимать по-русски, беспомощно смотрела на собеседника и пожимала плечами: «Не понимаю тебя, дружок…»
