Птицы небесные - Витковская Вера (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
Поиски ничего не дали, и Москалев разъярился еще больше. Это был ответственный прогон, с музыкой, светом и в костюмах. Уйти с него, даже если у тебя эпизодическая роль, мог только человек по меньшей мере безответственный… Отдав обличению Наташи и подыскиванию предстоящего ей наказания с добрых полчаса, Москалев пригласил на сцену Галю-черненькую, Галю-беленькую, Славу Орловского и Стаса Колобанова репетировать сцену встречи Аглаи и Настасьи Филипповны из «Идиота».
Отрывок из «Вассы Железновой», в котором участвовали Софья и Жанна, шел последним. Прогнав его и оставшись недовольным шалью Вассы и прической Жанны, Москалев отпустил всех и поехал домой.
Софья и Жанна, гадая, где может быть Наташка, помчались в общежитие.
На столе, под стаканом недопитого чая, белела записка:
«Простите, девочки, придумайте что-нибудь, что меня вызвали телеграммой домой… Через три дня вернусь. Простите. Наташа».
— Она пошла делать аборт, — пролепетала Жанна.
Софья погрозила воздуху кулаком:
— У! Это Катька ее, поганая, уговорила! Я так и думала… Что будем делать?
Жанна беспомощно передернула плечами:
— Мы даже не знаем, в какой она больнице… И не знаем, где искать Катьку…
Софья глубоко задумалась. В эту секунду она была настолько похожа на Вассу Железнову, что сам Станиславский, увидев ее, завопил бы из зала: «Верю! Верю!» Морщина прорезала ее лоб.
Софья громыхнула кулаком по столу:
— Едем!
— Куда? — изумилась Жанна.
— Ясно — куда. К Москалеву. Он ее, стерву, достанет из-под земли.
— Но надо переодеться… Мы же в костюмах.
— Времени нет, — заключила Софья. — Едем!
Петр Владимирович Москалев был не из тех, кто любит копаться в собственной душе, и поэтому никогда не задумывался, способен ли он после всего пережитого и перевиденного им за актерскую жизнь на настоящий поступок или только на красивый жест.
Но часто случалось так, что то, что шло от красивого жеста, которого ждали от него многочисленные друзья и ученики, на самом деле оборачивалось настоящим поступком.
Так, он сумел отстоять одного способного парня, которого хотели исключить из училища из-за найденных у него комендантом общежития самиздатских книг Солженицына.
Так, он отказался взять к себе на курс внучку маститого кинорежиссера, от которого в какой-то мере зависел не только он сам, но и его ученики.
Так, он то и дело подбрасывал своим студентам деньги, делая это с таким чистым дружелюбием, что отказаться было невозможно.
И теперь, услыхав сбивчивый рассказ Софьи и Жанны, примчавшихся к нему и заставших у него компанию из великой Юлии Севостьяновой, красавицы с мерцающими удлиненными узкими глазами, которая только что получила «Нику» за лучшую женскую роль, и молодого, но уже известного артиста Кратова с неподвижным лицом записного злодея, Москалев думал не особенно долго.
Пока девочки как завороженные смотрели на Юлию Севостьянову, застывшую в непринужденной, изумительно красивой позе на ковре у ног Кратова, державшего гитару в руках, Москалев барабанил пальцами по журнальному столику, на котором стояли рюмки и початая бутылка коньяка.
— Налей девочкам, — ласково улыбнувшись оцепеневшим от благоговения студенткам, сказала Севостьянова Москалеву. Она привыкла и к этому оцепенению, и к благоговению, и к цветам, брошенным на лестницу перед ее квартирой, и к самодельным значкам с собственным изображением. Похоже, красивее ее женщины в России еще не было. Она прекрасна — от золотого облака волос до тонких пальчиков ног. Кстати, и она, и Кратов, оба сидели босые.
— Обойдутся, — отрезал Москалев.
— Да вы сядьте, девочки, — продолжала обласкивать студенток Юлия, — да скажите, подруга ваша — человек-то хороший?
— При чем тут человеческие качества? — веско заметил Кратов.
— Она замечательная девушка, — неожиданно резко сказал Москалев. — Редкая. Уникальная. И очень талантливая… Где живет этот мерзавец? — обратился он к Софье.
— Штат Аризона, — отчетливо произнесла Софья.
— Американец, что ли? — подал голос Кратов.
— Вроде того, — отозвалась Софья.
— Значит, его не достать. Ну и не надо. Стало быть, в какой она больнице, вы не знаете? — Москалев спрашивал, что-то про себя обдумывая.
Юлия Севостьянова поднялась с пола и обхватила Москалева за голову.
— Может, не стоит горячиться? — неуверенно произнесла она. — Может, пусть девочка делает что надумала…
— Да, но мы уже как бы в это посвящены, — брезгливо передернул плечами Кратов. — Если б ничего не знать… Юля, у тебя много грехов на совести, может, спасение живой души тебе зачтется… — ироничным тоном закончил он.
Юлия пристально посмотрела на него, и вдруг лицо ее перекосилось от злобы.
— Да уж! Ты не из тех, кто прощает! И не из тех, кто верит в добрые дела…
Москалев хлопнул ладонью по столику, как он делал, когда желал остановить плохо играющих студентов:
— Вот мой план. К счастью, мы все живем в одном доме. Телефонные справочники у вас есть? Отлично. Значит, поделим больницы ровно на три части. Нет, на четыре. Я еще разбужу Соколовскую. Она будет в восторге от этого предприятия. От Соколовской будет звонить Софья. Итак, первая четверть больниц — моя, вторая — Юлина, третья — твоя, Сережа, — он кивнул в сторону Кратова, — последняя — Софьина. А Жанна будет дефилировать между квартирами и поить нас всех кофе… Запомните имя: Дорофеева Наталья…
— Егоровна, — подсказала Жанна.
— …Егоровна, 1967 года рождения, русская, блондинка с косой… Уверен, меньше чем через два часа мы ее отыщем… Расходитесь по своим квартирам, Жанка, ты вари кофе на всех, а ты, Софья, пошли со мной к старухе Соколовской…
В Наташиной палате ожидали рассвета пять женщин.
Уже все разговоры были переговорены, все истории рассказаны, и женщины замолчали, пытаясь уснуть. Они недобрым оком сперва косили в сторону Наташи, не произнесшей ни единого слова с момента поступления, но потом оттаяли — одно и то же ждало их на рассвете, и было еще неизвестно, как это каждая из них переживет.
Евдокия, тридцатилетняя разбитная бабенка, была старая клиентка абортария. Она могла залететь от поцелуя — по ее собственному свидетельству. Ее тут знали как облупленную.
