Женщина-зима - Знаменская Алина (книги хорошего качества .TXT) 📗
Любава плечами пожала:
– Вам виднее, ребята. Я только хочу, чтобы он мне мое оборудование отдал, больше ничего. Я новое помещение нашла под пекарню, школа мне свои старые мастерские в аренду отдает.
– Все это хорошо… как вас по имени-отчеству?
– Любовь Петровна.
– Все это хорошо, Любовь Петровна… Только нам-то в этом какой резон? – подал голос Лысенький, и Любава задумалась. Действительно… – Вы, наверное, думаете, нам удовольствие доставляет всех пугать и наказывать? Напротив, Любовь Петровна, мы очень мирные люди. Разбираться в таких делах должны органы правопорядка… Или – суд. Вы нам никто, и ваш Пухов нам никто… А завтра он бизнес свой откроет и станет делиться с нами… Может такое случиться? – спокойно, как воспитательница в детском саду, вопрошал Лысенький.
– Может, – согласился с ним Стоявший.
– Я вам заплачу… – залепетала Любава. – Сейчас я, конечно, в долгах, но потом…
Двое молодых ее уже не слушали, тихонько и лениво переговариваясь о своем. Стоявший зевнул, не потрудившись свой зевок прикрыть рукой. Любава все не могла поверить, что бандиты готовы отказать ей. Как же так?
Она достала тетрадь с бухгалтерией и протянула ее Лысенькому.
– У меня все записано. Может, вы думаете, я обманываю? Я ничего ему не должна, ни копейки. Я так на вас надеялась… Я ведь хлеб для детдома, школы и детсада покупала все эти дни… Вся в долгах теперь…
В эту минуту в коридоре послышался шум, голоса. Лысенький вопросительно глянул на Стоявшего.
– Гусаки приехали, – пояснил тот.
В комнату один за другим вошли несколько здоровенных парней, среди которых Любава сразу узнала знакомого, завидовского, Павла Гуськова.
– Товар привезли, – с порога похвастался Павел, но его оборвал взглядом Стоявший. Повел глазами в сторону Любавы.
Тот обернулся, присвистнул удивленно:
– О! Какие люди! Любовь Петровна! Сестрице вашей от меня нижайший поклон и от Игорька тоже. Как вы живы-здоровы?
– Твоя знакомая? – уточнил Стоявший. Молодые парни поднялись и вышли. В коридоре хлопали дверью, входили, выходили. Любава поняла, что вот сейчас, сию минуту, решится исход ее дела. И от нее уже ничего не зависит.
– Да это же лекарши нашей, Полины Петровны, сестра родная! – воскликнул Павел.
– Это которая тогда… – подал голос Лысенький и вытянул шею в сторону Любавы. Маленькие глазки его под очками окрасились признаками живого интереса.
– Ну да! Полина Петровна вам тогда пульку-то вынула… А недавно Игорька моего подлечила. Пырнул один хмырь под ребро, царство ему небесное…
– Много болтаешь, Гусь, – одернул его Стоявший.
– Давайте-ка сюда вашу тетрадь, – почти ласково обратился к ней Лысенький.
Павел и Стоявший сгруппировались вокруг Лысенького, о чем-то негромко разговаривая.
Затем Павел повернулся, пошел прочь из комнаты и напоследок напомнил:
– Привет Полине-то. Мы, Гуськовы, добра не забываем.
Любава мало что поняла из его слов, но почувствовала, что ситуация волшебным образом изменилась. И Стоявший, и Лысенький смотрели на нее уже по-другому. Ее проводили до двери, спросили номер телефона. Стоявший сказал ей у порога:
– Вам позвонят.
И она, в каком-то заторможенном состоянии, спустилась вниз.
Добров позвонил в дверь и поймал себя на мысли, что по характеру шагов бывшей жены пытается определить ее настроение. Сейчас шаги раздавались невеселые. У Галины вообще редко бывали веселые шаги, но все же бывали.
Он постарался настроить себя позитивно, даже изобразить на лице подобие улыбки, когда зашевелился ключ в замке. Выставил вперед коробку с тортом. Галина открыла, пару секунд взирала на него неприязненно, затем отступила, давая ему пройти.
– Ну и зачем ты это приволок? – начала она, принимая коробку с тортом и уходя на кухню. – Знаешь же, что я мучного не ем, а у Ростика на шоколад аллергия.
– Разве торт шоколадный? – удивился Добров, снимая куртку и пристраивая ее на вешалку, рядом с многочисленными плащами и пальто Галины.
– Что, ослеп? Шоколадной крошкой посыпано!
– Теще отвезешь, – отмахнулся Добров. – Где Ростик?
Он старался говорить как можно беспечнее, как будто предыдущего инцидента не было. Но Галину заводил сам факт его приезда, Добров действовал на нее, как красная тряпка на быка. Был сигналом к наступлению. Она беспокойно заходила мимо него туда-сюда.
– Его нет.
– То есть как – нет? – ушам своим не поверил Добров. Он закипел без подготовки, враз, как по сигналу стартовой ракеты. – Опять тот же номер? Где мой сын? Я хочу его видеть!
– Скажите пожалуйста! Он хочет! А чего я хочу, тебя когда-нибудь интересовало? Чего ребенок хочет? «Я хочу»! – передразнила она, переставляя местами стулья. – Ты дальше собственного носа никогда не видел! Всегда был эгоистом! Самовлюбленным, самоуверенным эгоистом!
– Мой сын живет дома, с матерью, или нет? – не отвечая на обвинения, спросил Добров. – Куда ты его дела?
– Продала, – усмехнулась Галина, усаживаясь в кресло.
– Я хотел уладить дело мирным путем. Вижу, что зря, – изо всех сил сдерживая себя, сказал Борис. – Я буду подавать в суд. Хочу, чтобы ты это знала.
– Испугал, – отозвалась жена, выравнивая пилочкой ногти. – Все законы на моей стороне.
– Я своего добьюсь, – проговорил Борис тоном, который любого бы убедил в том, что он не шутит.
Галина и бровью не повела.
– Добьешься, Боренька, но только побегать тебе придется…
– Ты об этом мечтаешь?
– Говорила я, что наш развод тебе боком вылезет? Говорила, что жизнь тебе испорчу? А ты мне, помнишь, что на это сказал? Руки, мол, коротки. И в другой город уехал, думал, я тебя там не достану. А мне и доставать не пришлось. Сам прибежал. И еще прибежишь…
Добров не успел ответить, раздался звонок. Опережая жену, Добров двинулся в коридор, открыл входную дверь и увидел свою тещу.
– Боря! – обрадовалась та. – Как хорошо, что ты здесь! А уж Ростик заспрашивался: «Что мой папа не едет ко мне?» А я говорю, дела у него, детонька, приедет в воскресенье.
Добров знал, что у него за спиной Галина делает отчаянные знаки своей матери, но та не видит против света. Пользуясь моментом, он уточнил:
– Вы его не привезли?
– Как же я его привезу? – удивилась теща. – Из больницы кто ж мне его отпустит? Я навестила, гостинцы отвезла. Ему теперь апельсины-то нельзя, мандарины тоже…
– Как – в больнице? – Добров обернулся на жену. Та, поджав губы, испепеляла взглядом свою мать.
– А ты разве не знаешь, Боря? Галя, ты что ж…
Теща переводила взгляд с одного на другого.
– Не успела сказать, – буркнула жена, отворачиваясь.
– В какой больнице? – срывая куртку с вешалки, прорычал Добров.
– Так в детской. Палата двадцать пятая, – заученно ответила теща, все еще не сообразив, в чем ее оплошность.
– Никто тебя не пустит на ночь глядя! – мстительно бросила жена ему в спину.
Добров захлопнул дверь.
В больнице вопреки предсказаниям Галины никто не стал чинить препятствий для встречи отца и сына. Когда Ростик показался в конце коридора, у Бориса сердце оборвалось: сын выглядел тоненьким, бледным растением, которому не хватало солнца. В середине коридора Ростик как-то воровато оглянулся и потом побежал, отчаянно мотая головой на тонкой шее. Вероятно, бегать ему не разрешали. Добров подхватил сына, поднял на руки, закружил, как делал обычно.
– Папка… – выдохнул Ростик и добавил виновато: – А я вот болею…
– Что у тебя болит?
Мальчик пожал плечами. Подумал и сказал:
– Я задыхаюсь.
– Задыхаешься? Как это – задыхаешься? – испугался Добров и почувствовал, что вискам становится горячо.
– Я сначала болел бронхитом, а потом стал задыхаться, – пояснил Ростик, вспоминая слова взрослых. – Нам уколы колют, дают витамины и еще делают прогревания. Здесь скучно…
– Я недавно тоже болел, – признался Добров, прижимая к себе стриженую голову сына. – Только я не в больнице лежал, а в деревне.
