Ни о чем не жалею - Стил Даниэла (книга жизни txt) 📗
На следующий день Габриэлу разбудили в четыре утра. Таков был монастырский распорядок, и для нее никто не собирался делать исключения. Вместе с монахинями Габриэла отправилась в монастырскую церковь и молилась там на протяжении двух часов. Когда взошло солнце, все сестры дружно запели, и Габриэла подумала, что ничего более прекрасного и возвышенного она в жизни не слышала. Согласный хор множества голосов прославлял Бога Всемогущего — того самого Бога, которому Габриэла так горячо молилась на протяжении нескольких лет и в существовании которого она уже начинала серьезно сомневаться. Но, услышав торжественное церковное пение, в котором сливались воедино вера и любовь, она сердцем поняла, что такую молитву Господь просто не может не услышать и не принять. Любовь Бога низливалась на них с Небес. Когда утренняя служба закончилась, Габриэла почувствовала себя окрыленной и успокоенной.
Из церкви все отправились в столовую. За завтраком разговаривать не полагалось: сестра Лиззи успела шепнуть девочке, что по монастырскому уставу за утренней трапезой все должны предаваться размышлениям о том, что хорошего они сделают сегодня во имя божье. Габриэла только кивнула в ответ — она уже начинала кое-что понимать. Сестры должны были нести людям утешение, веру и любовь, что требовало от них особой сосредоточенности и отречения от всего мирского.
После завтрака, действительно прошедшего в полном молчании, монахини разошлись по своим комнатам, чтобы прочесть коротенькую благодарственную молитву и отправиться на работы. Габриэла тоже вернулась к себе.
Она уже знала, что будет учиться вместе с Натали и Джулией, Преподавать им разные предметы будут две старые монахини, которые когда-то были школьными учительницами. В монастыре для этого существовала небольшая классная комната с настоящей черной доской и чуланом, в котором хранились карты и самые разные наглядные пособия.
Занятия начались в восемь часов. С восьми и до полудня девочки писали, читали, решали математические задачки, занимались латынью и прослушали лекцию по Священному Писанию. После обеда Габриэла и Натали снова вернулись в класс, чтобы выполнить «домашнее задание». На это ушло еще два часа. В конце концов старая монахиня, благословив, отпустила их, и Натали Повела Габриэлу в сад. Там она вручила ей небольшую тяпку и показала, как правильно рыхлить монастырский огород, засаженный всякой зеленью.
Габриэла проработала до самого вечера и очень устала, но это была приятная усталость. Правда, ее огорчало, что с самого утра она не видела матушку Григорию.
Они встретились только за ужином. У девочки от радости засветились глаза, но сказать она ничего не посмела — за ужином также разговаривать не разрешалось.
Но когда трапеза закончилась, матушка Григория сама подошла к Габриэле и, ласково улыбнувшись, поинтересовалась, как прошел ее первый день в монастыре.
— Тебе понравилась наша школа? — спросила она, и Габриэла кивнула. Учиться в монастыре было гораздо труднее, чем в обычной школе, поскольку здесь не было перемен. Находиться один на один сразу с двумя преподавательницами было непривычно, однако ей это даже нравилось. Что касалось работы в огороде, от которой у нее уже начинали ныть все мускулы, то Габриэла была рада, что живет здесь не нахлебницей и тоже может внести свой маленький вклад в общее дело. В монастыре ей с каждой минутой нравилось все больше и больше. У каждого здесь были свои обязанности, своя цель, и каждый трудился не покладая рук. Кроме того, под защитой монастырских стен было как-то очень спокойно и благостно.
Обитательницы монастыря просто жили, а не боролись за существование. Но больше всего Габриэлу поразило то, что все, с кем бы она ни сталкивалась, стремились что-то ей дать, а не отнять. Это казалось тем более странным, что большинство сестер пришли в монастырь не просто так, а имея для этого вескую причину. У многих из них души были опалены жестоким миром. Но здесь им ежедневно приходилось отдавать другим то тепло, которое у них еще оставалось. И это непонятным образом не опустошало их до дна, а наоборот — наполняло их души подлинными сокровищами. Габриэла — Габи, как ее теперь называли почти все сестры, — была почти уверена, что она сможет, непременно сможет стать такой же, как монахини.
Конечно, привыкнуть к подобному образу жизни за один день было трудно — уж очень сильно он отличался от всего, что Габриэла знала раньше. Однако ей очень нравилась ее новая жизнь. Обитательницы монастыря — и в особенности сама мать-настоятельница — казались полной противоположностью ее матери. В них не было ни эгоизма, ни жестокости, ни равнодушия, ни гнева. Их жизни были полны любви, гармонии, смирения и стремления служить другим. И этого, похоже, было вполне достаточно, чтобы каждая из них чувствовала себя счастливой.
Впервые в жизни счастливой себя чувствовала и Габриэла.
Вечером в обитель приехали двое священников, в обязанности которых входило исповедовать сестер и отпускать им грехи. Монашенки и послушницы выстроились в очередь в монастырской церкви. Сестра Лиззи предложила Габриэле пойти с ней.
Габриэле уже давно исполнилось десять, и для исповеди не существовало никаких формальных препятствий. Больше того, раз уж она попала в монастырь, значит, она должна была исповедоваться и ходить к причастию. Поэтому Габриэла тут же согласилась и, пройдя в монастырскую церковь, встала в самый конец очереди.
Очередь шла быстро. Исповедь каждой сестры занимала совсем немного времени, что ничуть не удивило Габриэлу, в глазах которой они были, несомненно, безгрешны. Зато после исповеди каждая из них долго молилась тому или иному святому, исполняя правило, наложенное духовником в качестве наказания за греховные помышления или поступки.
Наконец настал черед Габриэлы. Ее исповедь тоже была достаточно короткой, но священнику она показалась заслуживающей особого внимания. Габриэла приблизила лицо к решетке исповедальни и прошептала:
— Я ненавижу свою мать, святой отец. Это и есть мой самый главный грех.
— Почему, дитя мое? — ласково спросил ее священник. Он был старым и добрым человеком, который очень любил детей. От матушки Григории он узнал, что в монастыре появилась новая девочка, и, услышав детский голосок Габриэлы, сразу понял, с кем имеет дело.
— Почему ты ненавидишь свою маму? — повторил свой вопрос отец О'Брайан. Он был рукоположен в сан больше сорока лет назад, но не мог припомнить, чтобы за это время ему приходилось выслушивать подобное признание от десятилетнего ребенка.
Последовала долгая пауза.
— Потому что мама ненавидит меня.
Голосок Габриэлы был совсем тихим и срывался, но в нем звучала такая уверенность, что старый священник невольно вздрогнул.
— Мать не может ненавидеть свое дитя, — промолвил он наконец. — Бог никогда бы этого не допустил.
Но у Габриэлы на этот счет было другое мнение. Она знала, что бог допустил, чтобы с ней случилось много стыдных и гадких вещей, которые он никогда не насылал на других. Почему — это было другое дело. Быть может, она была такой плохой, что истощила даже его долготерпение, а возможно, бог тоже ненавидел ее, хотя здесь, в монастыре, верить в это было труднее.
— Я знаю, что мама ненавидит меня. Она сама мне сказала.
Священник еще раз повторил, что этого не может быть, и Габриэла перешла к другим своим грехам. По окончании исповеди ей было ведено десять раз прочитать «Славу Деве Марии», с любовью думая о маме. И Габриэла не стала спорить. Она только еще больше утвердилась во мнении, что она — страшная грешница, раз даже священник не понял ее. И главное, ничего с этим поделать Габриэла не могла. Это было выше ее сил.
Подойдя к статуе Девы Марии, стоявшей тут же в церкви, она десять раз прочла молитву и тихо удалилась к себе в комнату. Там она застала Натали, которая сидела на кровати и читала неведомо как попавший к ней в руки яркий журнал. Журнал был, разумеется, про Элвиса.
Джулия, также вернувшаяся с исповеди, сурово обличала сестру и грозилась пожаловаться сестре Тимоти.
