Поющая в башне (СИ) - Сойфер Дарья (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Зинаида Федоровна достала из подпола смородиновое варенье. Вечерами они пили чай и слушали, как старушка погружается в воспоминания молодости.
Она рассказывала, как была маленькой, как они носили папе в поле обед, как долгими зимами учились вышивать, и какие красивые васильки выходили у мамкиной сестры Зои. Она была хромая, а потому осталась в девках и жила с ними, помогая по дому и присматривая за детьми. Все ее обожали и звали Нянькой. Она показывала младшенькой Зине как печь пироги.
- У нее так ловко все выходило, так быстро. Шлеп-шлеп – готов пирожок, шлеп-шлеп – еще. Сколько я в глубоковской школе поварихой работала, у меня так ладно не выходило. Она и караваи умела, лучшие в деревне были! На свадьбу только у ней спрашивали. И лебедей могла наделать, и цветы, и косички… Теперь так не могут…
- Баб Зин, а как это – лебедей из теста? – спрашивала Катя.
Даже Ваня тихонько сидел и слушал, раскрыв перепачканный вареньем рот.
- Как-нибудь сделаем. У меня уж и не выйдет. А хотите пирогов намесим? С капустой, с картошкой!
- Да-да! Можно помогать, можно?
Давно не было у Зинаиды Федоровны таких внимательных слушателей. Она до того раздухарилась, что вспомнила стихи, которые писала в молодости, немного нескладные, но такие трогательные, что Варе нравились.
На ночь старушка садилась в кресло у дивана и рассказывала по памяти сказки. Чего в них только не было! И святые мученики, и кикиморы с водяными, и Кащей с царевнами, - все переплеталось в долгие истории, которые от ее самобытного говора делались особенно уютными и волшебными.
Варя любила слушать их из кухни, хотя ей и полагалось в это время мыть посуду и варить на завтра суп.
Перед Рождеством она съездила в Покров и купила детям подарки. Выбор был маленький, поэтому она взяла ребятам по книжке и по мягкой игрушке. Больше ни на что оставшихся денег и не хватило. И конфет немного - на них Зинаида Федоровна дала.
Никогда еще Варе не было так приятно что-то дарить! Ваня пришел от своего медвежонка в дикий восторг, спать с тех пор укладывался только с ним в обнимку и устраивал вопли каждый раз, когда игрушка терялась, а терялась она постоянно, потому что он везде таскал ее за собой.
Кате достался белый заяц в красном сарафанчике с большими глазами и длинными мягкими ушками. Она обращалась с ним очень аккуратно и ни в какую не соглашалась дать брату даже подержать. А книжку про «Пеппи Длинный Чулок» просила читать ей каждый вечер, пока Варя не стала учить ее буквам. Девочке пора было в школу следующей осенью, а она знала не весь алфавит.
К концу января непутевая Наташка пришла во второй раз. Теперь она была трезва, аккуратно одета и выглядела очень виноватой. Она долго разговаривала с Зинаидой Федоровной и Варей, жаловалась на жизнь, без конца благодарила за помощь с детьми, божилась, что встала на путь исправления.
Варя проверила - дома действительно было чисто, бутылки исчезли, в холодильнике появился минимальный продуктовый набор. Ей страшно не хотелось отпускать детей от себя, но она ведь была им никем. Чужой доброй тетенькой. Пора было возвращать их матери.
Катя собиралась с неохотой, Ваня снова не понял, что происходит: просто взял своего медвежонка и бодро побежал в прежний дом. Зинаида Федоровна видела, что Варе грустно, ободряюще сжала ее ладонь своими сухими и холодными от старости руками, но разве могла она заменить эти два комочка счастья?
В доме стало пусто и тихо, ночью Варя легла на детский диван, втянула сладкий младенческий запах с Ваниной подушки, а потом долго ревела, уткнувшись в кота.
На следующий день она остервенело взялась за уборку. Сняла со стены ковер, потащила его выбивать на улицу. Потом вытряхнула все плетеные половики-дорожки, вычистила их снегом, не обращая внимания на содранные костяшки пальцев. Зинаида Федоровна, обычно любившая проявить изобретательность в поручениях, удивилась и пару раз предлагала Варе отдохнуть. Но та, словно зашоренная лошадь, упрямо двигалась в заданном направлении.
Ползая на коленях, она вымыла полы. Разобралась на крыльце, порциями вывезла на санках ненужный хлам, несмотря на жгучий морозный ветер. Не оставляя себе ни минуты для рефлексий, она придумывала себе новые и новые задания, пока не падала от усталости. Дети были в соседнем доме, но она их не видела три дня.
- Ты убиться собралась? - неодобрительно поинтересовалась Зинаида Федоровна.
- Мне... сейчас... не надо... думать, - в ритм движений щетки проговорила Варя и отерла запястьем лоб.
- Они славные ребятишки, кто ж спорит. Чего ты хандришь? У них мамка есть. Родишь еще своих, какие твои годы.
- Не, баба Зина. Не рожу.
- Иии, не зарекайся! Типун тебе на язык. Ишь, что удумала.
- Я не удумала! Я потеряла уже одного ребенка. И больше выносить не смогу.
- Эка дурь! Вот послушай-ка, - старушка пододвинула старый табурет с облупившейся белой краской и аккуратно опустилась на него, опираясь на Варину руку. - Мы с Василием тогда только поженились, Царствие ему Небесное. Жили с его родителями. Колхоз наш как раз поднимался. Он - комбайнером, я - поварихой. Поднимались в пять, шли на верхнюю усадьбу, косили на себя, потом скотину подоить, выгнать, а там на работу. Не жаловались, как вы-то теперь. В бизнесе им, вишь, тошно. А ты постой весь день на ногах у плиты, жарко невесть как, а голые ноги нельзя, голову платочком повязать, чтоб ни волосок не упал. Строго было. А потом домой, да еще и ужин накрой на всех: и на себя, и на свекров моих. Скоро потяжелела я. А куда деваться? Никто тебе отдыха не даст. Еле ходила. Живот - руками не обхватить, за пупом и ног не видать. И дышать тяжко, все как спирает. А свекруха-то... Ну, о покойниках, чай, не положено плохо, но уж как есть скажу: пилит и пилит. Мол, лодырничаю я, отлыниваю. Набалованная. А мне тоже обидно! У других и того хуже невестки, а мне достается. Хотела ее уесть, что ничего это я не балованная фрикаделина. А тогда ж никаких компьюнтеров, врачи только в областной, кто ж меня туда повезет? Некогда. И мать мужнина: все, мол, сами рожают, и ты родишь. Ну, и родила. На печи мне постелили, я и родила. Оказались двойнята. Девочки. Крохотные такие, красные. Раньше срока, понимаешь? Дышать стали тяжело, и пищат-то еле-еле. Грудка как у птенца. А зима была, вот как раз февраль. Сугробы по пояс. И свекр, добрый был человек, с мужем потащили меня с детками на санях в больницу. Больше-то никак и не проехать было. Я дочек в одеяла завернула, в телогрейки, к себе прижимаю, а сама реву и молюсь, реву и молюсь. Господи, думаю, Царица Небесная, только б живыми приехали. Вторую так и не довезли, первую только. Но и ее Боженька ночью к себе прибрал. Я кричала... Как я кричала... Звери раненые так не кричат. Думала приду - и порешу свекровь. Прямо нож какой побольше возьму и прирежу. И себя потом. Вот, до чего тошно было. Жить не хотелось. Василий понял тогда, что не жить мне с ней больше, дом этот нам построил. Выбил землю у председателя и построил. Своими руками каждое бревнышко. А там уж и Мишанька родился, все наладилось. Со свекрами помирились. Больше вот детей Бог не дал. Ему все виднее, как лучше делается.
- Я на маленьком сроке ребенка потеряла. Но мне операцию потом делали и сказали, что выносить больше не смогу.
- Мало ли, что они там говорят. У нас вон фельдшер из соседнего села и перелом-то мой не увидел. Какая у них там учеба теперь, одно барахло. Компьюнтеров понаставят, роботов понаделают, а сами ни песа не разбираются. Вот так-то. Управится все. У каждого своя дорога. Вот и иди по ней, на чужих не смотри. Наташке этой, так ее разэтак, двое чудных ребятишек дадено, а она что? Эх, глаза б мои не видели. А у тебя голос. Чего вот ты тут сидишь, со старухой возишься? Дар свой нельзя закапывать, грех большой. Пока дар наружу не выпустишь, не откроешь, ничего другого не получится. А по Катюшке с Ванькой не убивайся. Давай вместе печива намесим сладкого, как Нянька делала, я тебя научу. И сходишь, навестишь, повидаешь. Скучают небось без тебя. А ты и не зашла ни разу.
