Мне не стыдно (СИ) - Эрос Эви (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Сергея ломало весь вечер. И он пил, пытаясь заглушить рвущее изнутри чувство, не желая ощущать подобное к этой мелкой выскочке Ромашкиной. Или желая?..
Он вышел тогда из ресторана на улицу, закурил, скорчившись, у стены здания.
И вдруг — прикосновение к плечу.
— Серёж, тебе плохо? — спросила Рита взволнованным голосом. Она, наверное, решила пойти домой — в руках сжимала сумочку. — Может, врача вызвать?
Мишин смотрел на неё несколько секунд. Это были последние секунды, когда он ещё что-то соображал.
А потом он отбросил сигарету в сторону, схватил Ритку за талию, развернул, прижал к стене — и впился в её губы яростно и грубо…
Сергей никогда и никого так не целовал — ни до, ни после. Агрессивно и наверняка больно. Рита вырывалась, пыталась махать руками, ногами тоже махала, но всё это только больше его заводило. Он запустил руку в вырез платья, сжал грудь — и почти застонал от наслаждения, почувствовав пальцами нежность кожи и остренький сосок…
А потом Сергей почувствовал кое-что другое, и вдруг осознал, что делает.
Щёки, все щёки у Ритки были мокрыми. Слёзы катились по её лицу, по шее, и она всхлипывала ему в губы, уже не пытаясь вырваться.
Мишина как ледяной водой окатило. Он отпрыгнул от Риты, с ужасом глядя на то, в каком она состоянии. Вся растрепанная, с размазанной косметикой и мокрым от слёз лицом.
— Из… — начал Сергей, но она не дослушала. Шагнула вперёд, размахнулась — и изо всех сил вмазала ему кулаком в глаз. Мишин завыл от боли и осел на землю.
— Ненавижу! — прошипела Ритка со злостью и убежала.
Это было последнее, что он от неё слышал. На следующее утро, когда Сергей хотел разузнать её адрес и съездить извиниться, у отца случился первый инсульт. И Мишину стало не до Риты.
А потом он узнал, что она уехала за границу на какие-то курсы, и решил её не искать. Зачем? Вряд ли ей нужны его извинения.
И странно… Столько лет прошло после того выпускного институтского вечера, да и в целом после института. Больше десяти уже. Но то чувство к мелкой рыжей Ритке Ромашкиной было самым сильным в жизни Сергея.
Никогда больше ему настолько не обжигало сердце и душу. Он легко сходился и расходился, не испытывая ничего даже близко похожего на то, что ощущал в тот проклятый вечер. То чувство… оно было бесконечным и абсолютным, как Вселенная.
Наверное, так можно любить только в юности. До вытекания мозгов, дрожи в коленках и трогательного душевного трепета.
А Ритка, видимо, так и не поняла, что он по ней все пять лет с ума сходил. Но это, говорят, нормально для гениев. Как примеры решать или языки изучать — это они первые, но человеческие чувства — это будет похлеще теории относительности Эйнштейна. Или чего там? Производных и интегралов? Мишин уже не помнил, чем они отличаются.
Сергей усмехнулся и покачал головой.
Да уж, это Рита правильно сказала — с математикой он никогда не дружил…
— Ну, как тебе наш папа? — жизнерадостно спросила у меня Варя, когда я вернулась на своё рабочее место.
— Что? — я подняла брови. — Какой папа?
— Ну Сергей. Мы его так называем.
На мой взгляд, это прозвище Мишину подходило примерно так же, как корове седло.
— Пока нормально. А там посмотрим, — ответила я, не глядя на коллегу.
— Да всё хорошо будет, я уверена. — Варя явно пыталась со мной подружиться. — У нас тут коллектив замечательный, а если что, Сергей в обиду не даст.
Ну да. Если что, он лучше сам обидит.
— А ты правда жила во Франции четыре года? Мне Светка сказала.
— Правда.
— А почему вернулась? Я бы не вернулась, если бы у меня была возможность жить за границей…
Понятно. Видимо, Варя тайно — или наоборот, открыто — мечтает выйти замуж за иностранца.
— Я туда работать поехала. Контракт подписывала на год, три раза продлевала, а в этот раз не стала. Надоело мне там.
— Почему? — и опять это удивление. Словно во Франции априори ничего не может надоесть.
— Просто надоело. Четыре года на французском разговаривать, жить там, еду их есть. Соскучилась я. — Я усмехнулась. — Вот так и выясняется, патриот человек или нет. Если можешь жить за границей — не патриот, не можешь — патриот.
— Но ты ведь четыре года жила…
— Ага. Но без особого удовольствия. Просто жила. Как в гостинице живёшь. И вроде красиво, и вкусно, и хорошо, а всё равно домой тянет. — Я вздохнула и призналась: — И гречки хотелось постоянно. И чёрного хлеба. Когда в Москве жила, даже не представляла, что так по ним скучать буду, не любила никогда особенно…
— А там нету гречки и чёрного хлеба?
— Нету, — я улыбнулась. — Только в магазинах специальных, для русских иммигрантов. Зато там много очень вонючего сыра. Такого даже в Москве теперь не купишь. Санкции же.
Минут пятнадцать я рассказывала Варе про жизнь во Франции, и она слушала с отрытым ртом. Забавная она, мне понравилась. Хотя и очень уж болтливая, а я никогда не относила себя к разговорчивым людям.
«Папа», значит… Ну-ну.
Интересно, долго ли Мишин продержится? Когда мы учились в институте, дня не проходило, чтобы он меня не задел чем-либо. То по внешнему виду пройдётся, то спросит что-нибудь неприличное и глядит, как я краснею, то начнёт на семинаре со мной спорить и доведёт до белого каления.
А про выпускной я вообще молчу. Я тогда всю ночь прорыдала от обиды. Пьяный в дым Мишин, который почему-то перепутал меня с одной из своих девок — сомнительное удовольствие для девочки, которая тогда даже ни разу не целовалась.
Впрочем, ладно, не стоит об этом вспоминать. Душевное равновесие — хлипкая вещь, а уж когда твой начальник — гад со стажем, она и вовсе становится эфемерной.
— А где здесь обедают? — спросила я у Вари задумчиво, и она сразу обрадовалась.
— Пошли, покажу!
В целом, если бы не Мишин, я могла бы признать — с работой мне повезло. Сотрудники пока все без исключения вызывали симпатию, Варя тоже радовала своим оптимизмом, и через две недели мне должны выдать первую зарплату… Просто мечта, а не работа.
Даже генеральный директор у них выглядел, как нормальный человек, а не небожитель. Он, к моему полнейшему удивлению, оказался мужем Светы, которая принимала меня на работу.
— А-а-а… служебный роман, — протянула я голосом Олега Басилашвили из одноименного фильма, и Варя хихикнула.
— А мы-то считали, что Юрьевский кремень! Но Светка, вон, сумела его растопить.
Я непроизвольно улыбнулась. Растопить кремень — это что-то новенькое. Варя постоянно чего-то такое ляпала на полном серьёзе, даже не задумываясь над смыслом.
— Однако настоящий кремень у нас тут всё же один.
— Кто? — поинтересовалась я без особого интереса, лишь бы поддержать Варю в похвальном стремлении рассказать мне все сплетни во время обеденного перерыва.
— Мишин.
Я чуть макарониной не подавилась.
— Кто-кто?
— Мишин, — повторила мне Варя на голубом глазу. — Его знаешь, сколько наших баб соблазнить пытались? Целый полк из них можно собрать. А ему хоть бы хны. Непрошибаем.
Удивительно. Мишин был первый бабник у нас на потоке. Ещё бы — с такой-то внешностью и с такими деньгами.
А сейчас-то что? Проблемы с потенцией? Гонорея? Или так, общая хроническая депрессия?
Впрочем, это неважно. Пусть делает, что хочет. Лишь бы ко мне не лез.
Однако беседу надо было поддержать.
— Ну у него, может, жена. Или невеста.
— Жены нет. А вот невеста теперь есть, — вздохнула Варя до смешного горестно. — Совсем недавно слушок прошёл, что даже заявление в ЗАГС подали. Но подробностей, конечно, никто не знает.
В груди неприятно кольнуло.
Представляю эту невесту… Наверняка первая красавица, не чета мне, «рыжей утырке», как он тогда говорил.
Я сильнее сжала вилку и изо всех сил вонзила её в котлету, представив на её месте наглый глаз Мишина. Во все стороны брызнул прозрачный сок.
И аппетит пропал окончательно.
