Дикий. Его неудержимая страсть (СИ) - Савицкая Элла (полные книги TXT, FB2) 📗

Киваю. Хорошо, если он так хочет услышать самые банальные вещи, то пожалуйста.

— Я устала быть удобной, — говорю на выдохе. — Устала быть понимающей. Быть просто куском мебели, который можно иногда трахать, и не считаться с моими просьбами, — ноздри Матвея расширяются, уголок губ нервно дергается, но я скажу все, о чем он сам так настырно просит. — Я устала от того, что начала забывать, как это засыпать со своим мужчиной. Как ужинать с ним вместе, смотря какой-нибудь идиотский фильм. Как проснуться утром и не обнять холодную пустую подушку, а прижаться к тебе и не почистив зубы поцеловаться. Устала видеть полные сочувствия глаза Аси и ее парня, когда мы втроем идем в кино или выбираемся в клуб. Да, Матвей, мне обычно плевать на все эти мелочи, но я не железная. Я тоже человек, а не диван или телевизор, о котором можно вспоминать только при необходимости. Я хотела видеть тебя рядом чаще, чем пара минут в день. Неужели я так много просила?

— Рина, я работаю, — ответ просачивается сквозь плотно сжатые зубы. — Твоя Ася и ее пацан учатся, и все, о чем им нужно заботиться, это как не обосраться на экзамене. А у меня до хрена проблем, которые сами себя не решат, а если их не решу я, они нас с тобой загонят на дно.

— Да мы уже на дне, — не выдерживаю и развожу руками. — Ты уверен, что дело только в работе? Я ведь не слепая и все прекрасно вижу!

— Что ты видишь?

— Вижу, как тебе нравится все это. С каким блеском в глазах ты дерешься, а потом утопаешь в признании и славе. Как весь светишься, когда выходишь на ринг под ошалелый свист и скандирование этого долбаного "Кэш".

Как же я ненавижу это прозвище! Всеми фибрами души!

— У меня долги, Рина. И на ринг я выхожу только из-за них!

— Да неужели? Если бы дело было только в долгах, ты бы взял деньги, которые я тебе предлагаю. Обрыл бы все вокруг и нашёл нормальных, хороших бойцов. Но ты делаешь это сам и не говори мне, что тебе это не нравится. Ещё как нравится, потому что человек не будет делать то, что ему противно. Тебе далеко непротивно сидеть в клубах с этими моральными уродами, на чьих коленях каждый раз находятся новые бабы, и корчить из себя подобного им. Ты тащишься от того, что уважаем ими и что тебя стали звать в те места, куда раньше дорога была закрыта.

— Я тебя каждый раз зову с собой, но ты сама выбираешь оставаться дома.

— Конечно выбираю, потому что проводить столько времени в компании людей, которые мне противны, никогда не стану. Для них же нет ничего святого. Ни семья, ни жена и дети их не держат. Они сорят бабками, считая себя царьками мира сего. И ты становишься таким же! Похожим на них. Не замечаешь, как скатываешься на их уровень. Тебе кажется, ты поднимаешься выше, но не в моих глазах.

Теперь выдыхает Матвей, нервно проводит ладонью по волосам и резко сокращает между нами расстояние.

— Я говорил тебе, что это временно. Необходимая мера. Я разберусь, и все будет как раньше. Я же для нас все это делаю, Рина, для тебя и меня. Я люблю тебя!

Отчаянно мотаю головой, задирая ее, потому что он уже стоит прямо передо мной так близко, что меня уносит родным и близким запахом. К горлу подступает спазм, а в глазах собираются слезы.

— Любишь. Любишь, как привычную часть жизни, а не той любовью, которая когда-то вызывала в тебе огонь. Мы хотим с тобой разных вещей. Мне не нужны тусовки, мерс твой, все эти сумасшедшие будни. Сколько тебе раз повторять? Я тебя хотела. Тебя, — собравшиеся и долго хранившиеся в ящике откровения прорываются наружу. — Кататься на байке, в глаза твои смотреть, сидя на нем и разделяя бутылку пива на двоих, — больше не удерживаясь, из уголков начинают стекать слезы, стоит вспомнить, как нам было хорошо вдвоем в нашем маленьком сумасшедшем мире, оставшемся в прошлом. — Хотела, как раньше залезть на ринг и драться с тобой, а потом заняться там же сексом и долго смеяться, отлипая от влажных матов, как тогда было, помнишь? Хотела просто, чтобы мы были вдвоем без твоих бесконечных звонков, без гребанного «Кэш», без «антуража», пойми наконец. Все, что ты делаешь, мне это не нужно, — всхлипываю, в расплывающемся фокусе встречая изменившийся взгляд. — А тебе да. Признай это уже, и тогда тебе самому станет проще понять почему все так.

Меня начинает трусить после всего высказанного. Никогда раньше не открывалась настолько, чтобы выворачивать себя наизнанку, оголяя внутренности и становясь ранимой. Даже Матвею. Считала, что если открыть все, значит показать слабость. И сейчас именно это и происходит. Чувствую себя слабой и незащищенной. Становится дико больно и хочется закрыться в скорлупу как и раньше, чтобы не испытывать этих отвратительных эмоций.

Из глаз Матвея исчезает ярость и огонь. Он смотрит на меня долго-долго, а потом поднимает руку и стирает со щек слезы.

— Ри, все не так. Если бы ты была просто удобной, я бы уже давно перестал быть зацикленным на тебе, и ничего бы меня не остановило перед тем, чтобы уйти в полный кураж, бухать и трахаться.

— Ты уже на половине пути к этому всему, — говорю тихо, дрожа от прикосновения любимых пальцев, — и не заметишь как в один из дней рядом с тобой окажется другая.

— Нет. Есть мы с тобой!

Качаю головой, отворачиваясь и оплетая себя руками.

— Нас больше нет, Матвей. Нас нет.

Шумно выдохнув, Кешнов вдруг обхватывает мое лицо горячими ладонями и начинает покрывать лихорадочными поцелуями заплаканные глаза и щеки.

— Есть. Есть, Рина, — находит мой рот и глубоко целует. На языке расплывается до боли любимый вкус с примесью соли, но я не отвечаю. Не могу…

Сильные руки до хруста сжимают меня, пальцы путаются в волосах, я же как будто не я вовсе. Всегда так остро реагирующая на даже легкое его прикосновение, сейчас испытываю только тяжесть и огромную пустоту, потому что знаю, что если прощу, все равно ничего не изменится. Я просто вдыхаю его запах, позволяя гладить себя, шептать что-то, целовать. Можно было бы сказать, что я таким образом запоминаю его, но нет. Я просто существую в этот момент, ведь забыть все, что было между нами, невозможно. Самые лучшие моменты в жизни не забываются. А они были у меня только рядом с ним…

Спустя несколько секунд Матвей, не получив ответной реакции, отстраняется, и мне сразу же становится холодно. Тяжело дышит, смотря мне прямо в глаза, а потом закидывает назад голову и стоит так какое-то время. Вена медленно пульсирует на массивной шее. Знаю, что ему тяжело. Но это временно. В ритме его жизни все очень скоро пройдет и забудется.

Не знаю, сколько мы так стоим. Несколько секунд или минут. Счет времени потерялся. Наверное, просто пытаемся удержаться на поверхности, барахтаясь как утопающие в реке с быстрым течением. Первой нарушаю это бессмысленное барахтанье я.

— Тебе пора, Матвей.

Кешнов опускает голову, снова встретившись со мной взглядом. С секунду пробегается им по моему лицу, а потом разворачивается и идет к двери. На выходе из зала останавливается и бросает через плечо:

— Я не отпущу тебя, Рина.

Входная дверь хлопает, а я прикрываю глаза, оседая на диван. Ненавижу слезы. Ненавижу… Но они не переставая текут по лицу, а я не могу их остановить. Чувствую себя жалкой и пустой, как будто что-то важное только что покинуло мое тело, оставив его пустой оболочкой.

Глава 33

Матвей

Нога с силой давит на педаль газа. Дневной город проносится мимо, пока я, уперевшись вытянутыми руками в руль, смотрю прямо перед собой. Капли дождя врезаются в лобовое и, разгоняемые дворниками, разлетаются в разные стороны. Ощущение, что меня разодрали на ошметки. Резко окунули в ледяную воду и оставили подыхать на морозе. Тело покрылось коркой льда и окоченело.

Ни хрена не верю, что Рина ушла. Единственное, что заставляет внутри все еще теплиться жизни, это полные слез глаза моей девочки. Наверное, только поэтому я силой не вытащил её из квартиры. Блядь, она же никогда не плачет. Она сильная, с таким стержнем, что любой мужик позавидует. Единственный раз, когда я видел ее слезы — это когда мудак папаша сказал ей, что она ему не нужна. У меня тогда сердце чуть не разорвалось от того, как она рыдала в моих объятиях, чувствуя себя ненужной и одной во всем мире. И что теперь? Получается, сейчас эти же ощущения вернулись? Сейчас она чувствует себя ненужной из-за меня? Неужели ей было настолько хреново?