Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина (бесплатные онлайн книги читаем полные txt, fb2) 📗
Глава 19-1
Полмиллиона долларов. По-взрослому, правильно сказал этот подонок Райли. Лучше и не скажешь.
Я ничего не говорю Оливке, не хочу ее впутывать. Она была вместе со мной, она может свидетельствовать в мою пользу, что я не брала деньги. Но те, кто на меня поставили, и так знают, что я ничего не брала.
Как же я не поняла, что это ловушка? Прокручиваю в памяти каждую секунду и поражаюсь собственной тупости. Почему я не отказалась от ключа, почему не послала Райли, как только поняла, что надо открыть сейф? Не понимаю.
Единственное, что можно сказать в мое оправдание, что если бы я отказалась, то они бы все равно придумали, как меня подставить. Или подсунуть ключ и пакет с наркотиками, или подбросить деньги.
Для них это не проблема. Потому что по-взрослому, тут Райли прав.
И решать ее придется тоже по-взрослому.
Достаю телефон и пролистываю список контактов. Он до сих пор подписан как Шведов. И я ничего не могу с собой поделать, даже мысленно называю его Сергей Дементьевич.
Вхожу в переписку.
В последний раз мы списывались позавчера. Он спросил, как у меня дела, я ответила, что все ок. Шведов пишет мне примерно раз в три-четыре дня, старается не надоедать, и я это прекрасно понимаю. С мамой мы созваниваемся каждый день, и подозреваю, в те дни, когда Шведов не навязывается мне, он терроризирует маму.
В свою очередь я ему благодарна за ненавязчивость и периодически делюсь своими достижениями — отправляю фото таблиц рейтинга и успеваемости.
Наверное, сейчас лучше звонить, а не писать, потому что «по-взрослому». Я хорошо помню, когда по-взрослому было в последний раз. Сергей Грачев принес в лицей обрез и гранату, Шведов оттолкнул Никиту к лестнице, и это спасло их обоих. А мы с Андреем Топольским чуть не погибли.
Нажимаю на дозвон. Признаю, что заигралась и переоценила свои силы. Или недооценила местную элиту. Учредители Игр в нашей «сотке» по сравнению с ними смешные карапузы в детской песочнице.
Длинный гудок. Если я его отвлекла, извинюсь, в любом случае он поможет.
— Слушаю, — отвечает женский голос на родном языке, и меня на секунду охватывает паника.
Женщина? Что она там делает? Я не интересуюсь этой стороной жизни моего биологического отца, но признаю, что она есть. Он слишком интересный мужчина.
— Здравствуйте, — справляюсь с паникой и стараюсь, чтобы голос не дрожал, — я могу поговорить с Сергеем Дементьевичем?
— Кто его спрашивает? — голос в трубке звучит слишком сурово и официально, и паника накрывает новой волной.
— Это... Это его дочь, — лихорадочно облизываю сухие губы. — Простите, могу я узнать, с кем говорю?
— Дежурный врач приемного покоя областной клинической больницы. Ваш отец попал в ДТП, сейчас он в операционной. Назовитесь, пожалуйста, я должна зафиксировать ваш звонок для полиции.
На автомате диктую свои имя, фамилию и отчество, а сердце в груди разрывается на части.
— Доктор, скажите, что с ним? — кричу в трубку, перекладывая телефон от уха к уху, чтобы слезы не затекали на экран. Но в ответ слышу лишь уклончивое:
— Мы делаем все, что можем. Будем надеяться на лучшее.
Помертвевшим голосом выдавливаю из себя благодарность и сползаю по стенке на пол. Меня буквально прорывает. Слезы текут и текут, как будто внутри меня начал таять ледник, и теперь я тону в непрекращающихся потоках воды.
— Ты не можешь умереть, слышишь? — шепчу, слизывая с губ соленые капли.
Кликаю на аватарку и увеличиваю на экране фото. Такой же, каким я его видела в последний раз — прямой нос, поджатые губы, колючий взгляд. Но глаза нечужие, разве могут быть чужими глаза, которые каждый день смотрят на меня из зеркала?
И неужели тот раз был действительно последним?
Нет, так не может быть. Мотаю головой, отчего со щек срываются соленые брызги и разлетаются по сторонам. Он не может меня бросить. Снова...
И дело совсем не в деньгах, сейчас я о них вообще не думаю.
Просто я не успела сказать ему, как я рада, что это он, а не тот второй, Илья. И тем более, что не Топольский. Но не из-за мамы, а из-за того, что он именно такой. Джеймс Бонд.
А еще я им горжусь.
От одной только мысли, что я могу больше никогда его не увидеть, хочется кричать. Закусываю кисть и реву в голос, некрасиво завывая и хлюпая носом в согнутые колени.
Он так старался завоевать мое доверие. Он так хотел быть нужным, не понимая, что он и так мне нужен. Очень.
Но как я могла это ему сказать? Мне казалось, я тогда окончательно предам память папы Леши, которую и так предавала, думая о своем настоящем отце. Потому что, если бы не было моего папы Леши, о таком отце я могла только мечтать.
Из полузабытья вырывает сигнал вызова. Мама.
— Да, мам, — шепчу в микрофон, вытирая ладонью глаза.
— Доченька, ты плачешь? — я слышу в ее голосе слезы. — Ты уже знаешь о Сереже?
— Это все из-за меня, — хочу говорить громче, но из груди вперемешку со всхлипами вырывается лишь сипение, — это я во всем виновата.
— Что ты такое говоришь, Машуня, — уже в открытую плачет она, — не смей так говорить. Сергею бы это не понравилось.
— Это из-за меня, — повторяю упрямо, — это потому что я не хотела его прощать.
— Неправда, Машенька, ты давно его простила, — представляю, как мама качает головой, — и Сережа об этом знал.
— Знал? — сердце в груди замирает в отчаянной надежде. — Правда? Он сам тебе говорил?
— Конечно, мы не раз с ним это обсуждали.
— А... А ты, мам? Ты простила?
— Давно, доченька, я давно его простила. И он знает об этом, честное слово.
— Мама, скажи, что он будет жить, пожалуйста, — давлюсь слезами в трубку, и слышу в динамике резкий голос Андрея.
— Так, обе быстро прекратили истерику. Сереге это не поможет. Там сейчас лучшие врачи, у меня через два часа самолет. Я буду на месте, отзвонюсь. Все будет хорошо, Серега справится, если только вы не будете причитать.
— Я тоже, — сглатываю и шумно дышу, — тоже прилечу.
— Не вздумай срываться с учебы, — пресекает Топольский, — Сергей так тобой гордится! Давай еще завали сессию для полной картины. Ты все равно ничем не поможешь. Я говорил с профессором, там нужна не одна операция, но если делать все сразу, может не выдержать сердце. Восстанавливать сознание смысла нет, так что его ввели в искусственную кому.
— И как долго это будет, Андрюша? — судя по тому, что я слышу маму, она включила громкую связь.
— Как пойдет. Может и на месяц. Ну не плачь, Дашуня, Серега крепкий черт, выберется. Все, я поехал, как долечу, отзвонюсь.
Слышен звук поцелуя и быстрые шаги.
— Машенька, а ты там как? — мама всхлипывает, и из трубки доносится детский плач. Максик проснулся...
— У меня все хорошо, мамочка, не переживай, — шепчу, закусывая рукав толстовки. — У меня все просто отлично...
Глава 20
Маша
Все поменялось в одночасье. Эти изменения витают в воздухе, я слышу их, ощущаю кожей, чувствую рецепторами. Они пропитывают все вокруг, и мне все сложнее делать вид, будто ничего не происходит.
Вокруг меня словно сжимается невидимое кольцо, не могу объяснить, почему. Но я его слишком хорошо чувствую, чтобы предположить, что я просто себя накручиваю.
Еще и Топольский пропал. То мозолил глаза, я везде на него натыкалась. На него и на его девушек. Теперь его даже на лекциях нет, и машины не видно на парковке.
Не могу сказать, почему он меня интересует. Хотя тут я наверное кривлю душой, конечно же знаю. Он с самого первого дня, как появился в универе, делал все, чтобы меня выжить. Прогнать. Вынудить забрать документы и уехать. И теперь в глубине души меня не покидает догадка — может, он что-то знал? И если его попросить, может он поможет мне уехать?
