У кого как... - Корсунская Жанна (читать книги без регистрации .txt) 📗
– Понятно. Ивритом не владеете.
– Абсолютно. Я говорил с русскоязычным директором проекта, который живет здесь тридцать лет. Этот директор принимал активное участие в поисках российских партнеров и подписании договора о запуске... Он очень самоуверенный молодой человек. В общем, Дов сказал мне, что, если я не перестану говорить глупости, он меня уволит.
– Жаль. Полгода в стране – и уже имеете работу по специальности. Это большое везение, Вячеслав Семенович.
– Да, но меня ничто не остановит. Я специалист и прекрасно понимаю, что деньги, выделенные на спутник, заметьте, огромные деньги, будут пущены на ветер в прямом смысле этого слова... На ветер в верхних слоях атмосферы.
– Но, может быть, есть хоть какой-то шанс?
– Никакого. Ноль.
– Зачем же они подписали этот договор с русскими?
– Я же вам объяснил – их облапошили.
Звонит Ури.
– Извините. Да, Ури, записываю адрес. Все ясно. Буду там через полчаса.
Беру номер телефона у Вячеслава Семеновича, Выхожу из кухни, чтобы попрощаться с Витей. Он сам идет мне навстречу.
– К кому тебе нужно ехать? Редактор сообщил уже? – Витя сосредоточенно смотрит на меня, какая-то мысль, кажется, не дает ему покоя.
– Да. Погиб молодой парень. Иностранный рабочий. Украинский. Нужно поехать по адресу, где он жил.
– Так я и думал. Я знаю этот маршрут. В этом автобусе обычно едут иностранные рабочие утром. Только, как правило, в семь утра. А этот задержался. Я поеду с тобой. Разреши мне...
– Зачем?
– Тебе нежелательно появляться в этом квартале одной. Там трущобы... Много грубых мужчин. Ну, работяги, без жен... Возьми меня. Я не буду тебе мешать.
– Хорошо. Спасибо, Витя.
Сообщение Швыдко о спутнике не дает мне покоя. Если подписали договор, не разобравшись, то почему не могут расторгнуть его и уличить Россию в обмане? Может, уже нельзя расторгнуть? И разве русские не должны будут платить компенсацию за нанесенный ущерб? Интересно, Витя знает что-то об этом? Наверняка. Надо поговорить с ним, прежде чем идти к руководителю проекта.
– Я знаю, что рассказал тебе Швыдко, – говорит Витя, как только мы выезжаем из здания Техниона.
– Да? И что ты про это думаешь?
– Если бы мы не учились с тобой в одном классе...
– Знаешь, Витя, давай поговорим на эту тему после встречи с украинскими рабочими. Я не очень хорошо вожу машину. Дорога петляет. А разговор серьезный.
– Да. Ты права. Разговор действительно серьезный. Через двадцать минут живописный склон горы неожиданно превращается в захламленные дворы и странные строения непонятной формы. Трущобы...
Странно, но Витя ориентируется здесь довольно легко.
Оставляем машину. Идем к трехэтажному дому, облепленному по бокам пристройками. В подъезде пахнет мочой. Дыры в стенах залеплены обрывками бумаги, газет и полиэтиленовых пакетов. Уцелевшая половина обнаженной улыбающейся девушки с плаката на стене исписана русскими матерными словами.
– Мы на правильном пути, – усмехаюсь я.
– Да.
На втором этаже каменная лестница неожиданно кончается, но сбоку есть узкая железная. Обе лестницы соединяет деревянная доска.
– Каскадерская работа у тебя, Фира.
Витя первым проходит по доске. Подает мне руку. Железная лестница ведет к нужной двери. Стучим. Ни кто не открывает.
Стою за Витей. Смотрю на его огромную спину. Слава Богу, что он поехал со мной. Наконец на пороге появляется пьяный мужик в тельняшке, обрезанной под майку. У него красные глаза, то ли от водки, то ли от слез. Шорты перепачканы белой краской.
– Вам чего? – Смотрит на Витю. – Мы на иврите не понимаем.
– Мы говорим по-русски. Войти можно?
Мужик некоторое время молчит. Рассматривает.
– Входите...
Жилье состоит из одной комнаты. Четыре кровати. Посередине пластиковый круглый стол и стулья. На столе бутылки пива, водка, половина арбуза, хлеб, селедка, картошка с зеленым луком, сосиски в пластмассовом тазу.
За столом сидит детина, голый по пояс, с якорем на руке, и женщина лет пятидесяти. Глаза у женщины злые. Сверлят нас, будто насквозь.
– Чего надо вам? – говорит она наконец.
– Мы из газеты. Ищем родственников или знакомых Александра Степаненко, который погиб сегодня во время террористического акта.
– Из газеты? Какой газеты?
– Центральной, израильской.
– Израильской? Падлы! Пришли! А я мать его! Мать Сашко! Сыночка повидать приехала третьего дня. Повидала!..
– Шо приперлись сюда, жиды пархатые? – вдруг поднимается из-за стола детина, хватает арбуз, швыряет в Витю, но тот успевает отстраниться, и арбуз попадает мне в грудь.
Детина подскакивает к Вите, хватает его за рубаху, но тот с размаху ударяет его в скулу. Женщина закрывает лицо руками, начинает выть:
– Жиды недорезанные, мало вас били на Украине, не добили гадов! Сейчас бы сыночек мой живой был. Сашко мой...
Детина снова бросается на Витю. Мужчина, что открыл нам дверь, хватает детину:
– Петро, хватит! Очумел! Идите, жидки, отседова, пока он вас не прикончил. Идите по добру...
Хватаю Витю за руку, силой тащу к двери. Он поворачивается ко мне. Ненависть в его глазах обжигает меня.
– Витенька, умоляю, пошли! – Но он разворачивается и снова ударяет детину в челюсть.
Я ору.
Паралич от моего звериного крика наступает мгновенно. Мужик, оставив еще не очухавшегося детину, подбегает к Вите:
– Идите, браток, уходите. Дядька он Сашка, вместе работали. Дядька родный. А цэ мать его. Пьяные они от горя, от водки пьяные. Уходите от греха...
Вдвоем с мужиком нам удается вытолкнуть Витю в тот момент, когда детина, очухавшись, бежит с кулаками к дверям. Мужик в тельняшке успевает захлопнуть их.
Я слышу перебранку за дверью, но Витя, кажется, уже пришел в себя. Спускается за мной по лестнице, наконец вырывает свою руку из моей: – Да не держи ты меня, Фира, не пойду я туда снова. Все! Хватит!.. Выбираемся на свет Божий. Солнце ударяет в глаза.
– Умыться бы надо, – прикладываю салфетку к струйке крови на Витином подбородке.
– Тебе тоже.
Только теперь чувствую тупую боль в груди. Моя футболка залита розовым соком арбуза. На джинсах тоже противные пятна.
– Больно?
– Ничего. Хорошо, что не в глаз.
– Да уж! Как в газету напишешь?
– Скажу: нет у него ни родственников, ни знакомых. Позвоню строительному подрядчику, у которого он работал, возьму какие-нибудь данные, может, фото.
– Все шито-крыто, да? Как будто ничего и не было?!
– А что ты предлагаешь, Витя?
– Депортировать их из страны. Зачем в Израиль антисемитов привозить! Мы же им работу даем, чтоб не загнулись на Украине с голоду, а они нас ненавидят.
– Витя, у людей горе. Люди в горе по-разному реагируют.
– В горе, в радости они бы нас всех с удовольствием прикончили. Как арабы.
– И украинцы разные бывают, и арабы...
– Бывают разные. Только мы для них все одинаковые – жиды пархатые.
Солнце невыносимо режет глаза. Только теперь понимаю, что забыла в том доме темные очки.
Силы окончательно оставляют меня. Изможденно опускаюсь на траву. Не могу сдержать слез. Наверное, это запоздалая реакция.
– Фира... ты чего, ну, хватит! Прости. Все, поехали, поехали ко мне. Я за руль сяду.
– У меня страховка только на одного человека.
– Ну хорошо, ты за руль сядешь. Поехали. У тебя другая одежда есть?
– – Есть, конечно. В багажнике.
– Ну вот и хорошо. Приедем, примешь душ, переоденешься, позвонишь, кому надо, статью свою приготовишь. У меня компьютер есть. Отдохнешь, переночуешь, а завтра утром поедешь.
– Мне сегодня в Иерусалим надо вернуться.
– Хорошо, сегодня вернешься. Еще всего десять утра. Вставай, поехали.
Через сорок минут испуганная Двора встречает нас возле дома. Витя пытается ей рассказать, что произошло, но вдруг останавливается на полуслове:
– Не могу «жиды пархатые» на иврит перевести.
– Потом, Виктор, потом слово подыщешь. Главное – живы, здоровы, – успокаивает его жена.
