Пастор (ЛП) - Симон Сиара (книги бесплатно без .TXT) 📗
Но сначала.
Я развязал её запястья, поцеловав неглубокие бороздки, оставленные верёвкой, а затем потянулся к ней и расстегнул платье. Оно упало к её ногам, оставив Поппи абсолютно голой, за исключением её шпилек. Я минуту глазел на неё: на созревшие слезинки её грудей, достаточно больших, чтобы их сжать, и достаточно маленьких, чтобы поддерживать свою форму. На её гибкий живот, худенький и мягкий, немного округлый; на такие бёдра, в которые можно впиться своими пальцами. На обнажённый треугольник её киски — совершенно гладкой — и на неотразимый изгиб её попки.
— Я только сейчас поняла, что ты без… — она указала на своё горло.
— Выходной день, — мой голос был хриплее, чем я ожидал.
Я завёл руку за свою шею и захватил ткань футболки, через голову стаскивая ту со своего тела и наслаждаясь тем, как губы Поппи приоткрылись, а рука скользнула ко рту, пока она пялилась на меня. Я расстегнул ремень, протащил кожу через петли моих джинсов и бросил его на пол. Затем скинул туфли и снял джинсы.
Обычно я любил оставаться хотя бы частично одетым во время секса, но мне хотелось преподнести ей это — мою наготу — в качестве подарка. И хоть это и эгоистично, но я желал чувствовать каждый дюйм её кожи на своей. Это мой первый трах за три года, и я ничего не собирался упускать.
— Иди сюда, — произнёс я. — Становись на колени.
Она исполнила приказ, встав передо мной на колени, скрестила позади себя лодыжки, тем самым дразня меня этими каблуками, и теперь мне стало слышно её дыхание.
— Сними их, — сказал я, указывая подбородком вниз на свои чёрные боксёры-брифы (прим.: представляют собой обтягивающие трусы в виде шортов, гибрид трусов-боксёров (англ. boxer shorts) и трусов-брифов (англ. briefs)).
Поппи повиновалась, нетерпеливо сдёргивая их с моих бёдер, а я застонал, когда моя эрекция наконец-то оказалась на свободе. Она прижала мягкие красные губы к шелковистой коже моего члена.
— Дай мне пососать тебя, — выдохнула она. — Дай мне заставить тебя почувствовать себя лучше.
Я приложил свой большой палец к её губам, провёл им вдоль нижней из них, оттянув ту вниз, чтобы открыть шире её рот.
— Сиди спокойно, — приказал ей, а затем направил свой ствол в её ждущие уста.
Святое дерьмо.
Святое дерьмо, это чувствуется так хорошо.
Такое происходило только в субботу, но я уже забыл, что рот этой женщины похож на кусочек неба, тёплый и влажный, с этим щёлкающим, порхающим язычком, танцевавшем вдоль нижней части моего члена.
Я запустил руки в её волосы, портя любую прелестную укладку, бывшую у неё, и медленно потянул назад, смакуя каждую секунду того, как её губы и язык целовались с моей кожей. Затем я скользнул внутрь снова, но на этот раз не так мягко, мой взгляд метался от её губ к каблукам, к её руке, кружившей на клиторе, пока я медленно трахал её ротик.
Она не сводила своих глаз с моих, вглядываясь в меня через длинные, тёмные ресницы, и я вспомнил обо всех тех моментах, когда они меня чертовски отвлекали, и о тех случаях, когда хотел её трахнуть (а затем отшлёпать её сладкую попку, от которой я был без ума).
Я усилил хватку в её волосах. Я хотел жёстче, хотел заставить её плакать, хотел вколачиваться в неё, пока не достиг бы точки, когда едва смогу сдерживаться, чтобы не выстрелить ей в горло.
— Готова? — прошептал ей, по-прежнему желая соблюдать осторожность и получать согласие. Но затем она раздражённо застонала, будто была недовольна тем, что я снова спрашивал. — Плохой ягнёнок, — сказал я и грубо вонзился в её рот.
Было слышно, что она начала задыхаться, когда мой член достиг задней части её горла, но я дал ей всего минуту до того, как начал толкаться снова и снова. Я знал, что длиннее и толще большинства мужчин и что меня сложнее принять, но не собирался давать ей поблажку, только если она сама не попросит об этом, не после того выпада.
— Тебе нравится быть плохой? Тебе нравится, когда я тебя наказываю?
Ей удалось кивнуть, её слезящиеся глаза смотрели на меня в этом искреннем, отрешённом порыве, и я знал, что это правда.
Клянусь.
— Ты сводишь меня с ума.
Она улыбнулась вокруг моего члена, и, блядь, я должен быть прощён за все эти грехи, потому что Святой Петр сам бы не смог отвергнуть такую женщины. Я ещё несколько раз толкнулся в её рот до тех пор, пока не почувствовал хорошо знакомый узел в животе, но затем я вытащил свой ствол, моё дыхание было рваным от усилий, потребовавшихся мне, чтобы не кончить на её прекрасное лицо.
Вместо этого я использовал свой большой палец, чтобы вытереть глаза Поппи, испачканные теперь макияжем и слезами. Слегка размазанную помаду я оставил так, как было.
На самом деле было слишком заманчиво поцеловать, облизать и укусить её, поэтому я поднял Поппи и смог осуществить это, когда понёс её к алтарю. Её губы припухли от моего натиска, но всё же были такими уступчивыми к моему поцелую, такими восхитительно мягкими. Я застонал ей в рот, когда она, проскользнув мимо моих зубов, попробовала мой язык, и после этого прижался к ней ещё плотнее. Жёстче и сильнее, и я едва мог дышать, целуя эту женщину.
Я усадил её на алтарь, но не прервал поцелуй, поглаживая её груди и бёдра. Было, чёрт возьми, практически невозможно остановиться, но я достиг точки, где мало что имело значение, за исключением проникновения в неё, поэтому я отстранился.
— Ложись на спину, — сказал я, разрывая наш поцелуй и держа свою руку на её затылке, чтобы она случайно не ударилась.
Алтарь был длинным, а Поппи не была высокой женщиной, поэтому смогла комфортно расположиться, даже оставив свободное пространство. Я провёл рукой по её животу, обходя заднюю часть алтаря и таким образом находясь лицом к святилищу, как если бы начинал обряд причастия (прим.: заключается в освящении хлеба и вина особым образом и последующем их вкушении. Согласно апостолу Павлу, при этом христиане приобщаются Тела и Крови Иисуса Христа (1Кор. 10:16, 1Кор. 11:23-25); также «Евхаристия»). За исключением того, что вместо Тела и Крови Христа, расположенных передо мной, у меня была Поппи Дэнфорс.
Я пробежался кончиком носа вдоль её челюсти — ох, так медленно — и вниз по её телу, любя то, как ненасытно она выгибалась и льнула к моему прикосновению.
Она была для меня пиром - складочки, и впадинки, и мягкие изгибы - а такое обладание ею было словно первый - мощный и инстинктивный - глоток воздуха после всплытия на поверхность воды, и мне было плевать на все грехи, которые совершались мной в данный момент, я собирался упиваться этим каждую минуту.
Я покусывал внутреннюю сторону её бёдер. Кружил языком по каждому дюйму её киски. Мял её груди своими грубыми руками, пока она хныкала, куснул впадинку её пупка, пососал каждый её сосок, пока она извивалась на алтаре. Я брал поцелуи от неё, нежели делился ими с ней. Я скользнул пальцами в её щёлку, но не для того, чтобы заставить Поппи почувствовать себя хорошо, а для того, чтобы я смог насладиться ощущением влажности на кончиках моих пальцев.
Мне было известно, что она получала удовольствие от всего этого, и, пока Поппи со мной, я хотел заставлять её кончать часто и сильно. Когда я ласкал, и трогал, и вдыхал её запах, и питался её вздохами? Всё это было для меня.
И после, когда закончил получать то, что хотел, когда был настолько твёрд, что не мог мыслить здраво, я взобрался к ней на алтарь, встав на колени между её разведённых ног.
Я ждал ничтожные доли секунды, ждал громоподобно сошедший голос Бога, ждал такого же небесного вмешательства, как было тогда, когда Авраам связал своего единственного ребёнка и был готов к жертвоприношению. Но этого не произошло. Здесь была лишь шепчущая Поппи с трепещущей грудью:
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Я не знал, как кто-то мог так бесчувственно оттолкнуть Поппи: будто простую женщину, всегда желавшую такое, будто не более, чем шлюху, родившуюся в теле дебютантки. Потому что прямо сейчас, когда её глаза потемнели, а кожа пылала, она была самой священной вещью, которую я когда-либо видел. Чудо из плоти, ожидающее мою плоть, чтобы соединиться с ней.
