И телом, и душой (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Что-то произошло.
Максим прикрыл глаза, откидываясь на спинку сидения в своем автомобиле.
Да… произошло. Девять лет назад.
Тяжелый вздох вырывается из груди сквозь плотно сжатые губы.
Проклятие какое-то!
Не забыть, не вычеркнуть из памяти, как ненужные исписанные листки из блокнота, не вернуть того, что было… Пошлое не вернуть…
Потому что прошлого у них с Леной никогда и не было?…
Девять лет. Девять лет ада на грешной земле.
Куда делись эти годы? Как пролетели? Что изменили? Или не изменили ничего?!
Даже при желании Максим не смог бы вспомнить, как они прошли.
Пролетели, словно птицы, и исчезли в неизвестности.
Однообразные, серые, пустые, бесполезные годы…
Девять лет пустоты и одиночества.
Одиночества вдвоем?!
Каждый день, как по замкнутому кругу, стрелкой пробегает от начала до конца все девять лет, описывает боль, застывшую на острие ножа, и вонзает ее в податливую и неспособную к сопротивлению плоть уже никому не нужным раскаянием и осознанием собственного бессилия.
Каждый новый день, похожий на следующий, как предыдущий. Серый, пустой, бесполезный, наполненный горечью и гнилым осадком от сожженной любви. Жизнь, как река, текущая вперед…
Жизнь в аду, который они устроили на земле…
Острыми иголками вонзились дождевые капли в стекло машины, заставив Макса вздрогнуть и нахмуриться от этого звука, и заструились вниз извилистыми дорожками.
Мужчина поджал губы.
Он не любил осень. На его взгляд, это было самое безобразное время года. Бесконечные дожди, серые туманы, слякоть и грязь повсюду. Потоки машин с хлюпающими «дворниками» на переднем стекле, отгоняющие надоедливые дождевые струи. Люди, спешащие на работу, или ползущие домой с разноцветными зонтиками в руках. Влюбленные парочки, обнимавшиеся на скамейках в парке под шелест желтой листвы старых кленов.
Максим был раздражен лишь тем, что настоящая осень, обдавшая его своей противной сырой моросью и слякотью, только началась, и терпеть ее присутствие придется еще почти два месяца. Или до тех пор, пока не выпадет прочный снег, предвещающий скорую зиму.
А вот зиму Максим любил. Несмотря на суровые морозы, огромные сугробы и снежные метели, он любил зиму. Любил сидеть в тишине гостиной или в кабине огромной квартиры, или смотреть в окно. На то, как падает снег, или бушует ветер, поднимая с земли снег и кружась с ним в свежем морозном воздухе. На то, как дети лепили снеговика или снежную «оборонительную крепость» для игры в снежки. На то, как мамаши ругали свои чада за то, что те плохо завязали шарф или надели шапку, грозясь простудиться. Или на то, как влюбленные подростки, у которых голова кружилась от первой любви, кидались друг в друга снежками, а потом, упав в сугроб, целовались на морозе и смеялись счастливым беззаботным смехом.
Эти неумелые поцелуи и невинные объятья иногда вызвали на лице Макса улыбку. Первая любовь! Беспечная, беззаботная, дурманящая и, конечно же, невечная.
А сейчас стояла хмурая серая осень, которую Макс так не любил, с промозглыми дождями и скользкой непогодой, которые толкали на размышления гораздо чаще, чем он мог себе позволить, и намного острее и яростнее, чем он мо выдержать.
И сидя в салоне автомобиля и уныло глядя на то, как дождевые капли начинают барабанить в стекла, он хмурился, ощущая внутри дикую, безумную потребность оказаться сейчас рядом с Леной. Но он один…
Черт, он всегда один!
Точнее, он не один. Он постоянно окружен людьми: друзьями, родственниками, коллегами по работе и просто сотрудниками компании, знакомыми, многочисленными женщинами, вьющимися вокруг него. Но эта безликая толпа не спасала его. Он все равно ощущал себя одиноким. И задыхался от одиночества.
Потому что та, что находилась рядом и, казалось, должна была помочь ему справиться с отчаянием и болью, охватившими все его существо, страдала.
Потому что она была так же одинока, как и он…
Он сделал ее одинокой. Убил в ней смех. Подавил улыбку. Поработил ее волю.
Максим стиснул зубы и зажмурился.
Сердце понеслось вскачь, как сумасшедшее, болью отдаваясь в висках, и пульс затрепетал, как безумный, нервно постукивая в вены. Грудь сдавило свинцовой тяжестью, удушающей веревкой стягивая горло, в котором застыл острый комок.
Глупец! Негодяй! Ублюдок…
Как же ты мог?!!
Единственная женщина, которая была достойна любви! И которая ее не получила… Из-за него.
Ты не достоин ее. Не достоин, и понимаешь это. Она выше, благороднее, лучше тебя.
Она ангел. А ты заставил ее упасть с высоты небес.
Она ангел… и ты ее не достоин. Но она твоя…
ТВОЯ!
И ты знаешь, что уже никто и никогда не сможет отнять ее у тебя. Ты и сам не сможешь ее отпустить. Как и говорил отец. Он был прав, как всегда. А ты — опять ошибся. Вновь наступил на одни и те же грабли, наивно полагая, что не умеешь ошибаться, и вознося себя на пъедистал.
Но ты ошибся. Боже, как же ты ошибся!!
Ты проследил за ней.
Ты уже смирился с тем, что сошел с ума, поэтому ничего другого, как смириться с тем, что ты психопат, тебе не оставалось. И ты смирился и с этим.
Когда она выходила из дома, чтобы направиться на запланированную встречу, ты уже был около дома и наблюдал за ней. Психопат?! О, да! И даже больше… А потом, словно в доказательство этого, проводил ее до самого кафе, медленно двигаясь вперед за ее удаляющейся спиной, едва удерживая себя оттого, чтобы стремительно выскочить из машины, подбежать к ней, крепко обнять, прижать к себе ее холодное маленькое тело и согреть поцелуями ее подрагивающие от дрожи губы. Схватить, сжать в объятьях и не отпускать! Никогда не отпускать от себя!
Но он сдержался. Не посмел выдать себя. Не решился заявить всему миру о том, что свихнулся.
Сдерживая боль в груди, проводил ее до самого кафе, грубо чертыхаясь в голос, хмурясь и исподлобья наблюдая за тем, как холодный ветер терзает ее пальто и раздувает светлые локоны в разные стороны.
Лена, в отличие от него, любила осень. Она пребывала в бешеном восторге от того, как кленовые листья осыпаются с деревьев, а потом шелестят под ногами. Она радовалась дождю, как маленький ребенок, которого угостили конфеткой, и любила сидеть в темноте и тишине, слушая, как капли стучат по стеклам; этот звук ее успокаивал. И еще ее глаза загорались светящимся племенем, когда она видела влюбленные парочки на скамейках в старом парке и украдкой наблюдала за ними. А он наблюдал за ней…
И видел сейчас…
Она больше не радовалась осени, как не радовалась больше унылому дождю.
И сейчас Лена должна была особенно не любить противную осень.
Она промокла. Почти до нитки, хотя и взяла с собой зонт.
Хотелось на нее закричать за такую опрометчивость. А потом…
Черт, она же простудится! Заболеет… Сжать бы ее в горячих объятьях и не отпускать!
Наблюдая за женой из окон своего автомобиля с включенным обогревателем и сжимая руки в кулаки, Максиму отчаянно хотелось выскочить на улицу под освежающе холодные струи дождя, метнуться к Лене, подхватить ее на руки и унести прочь от непогоды. Согреть пламенем горящего огнем тела, успокоить бешеным биением собственного сердца, беспокоившегося о ней, защитить ее от дождя, как не защитил от себя самого.
Сердце предательски дрогнуло. Сухой и твердый комок застыл в горле режущей болью.
Максим сглотнул.
Как много ошибок он совершил!
И, кажется, совершал одну за другой сразу после того, как услышал, что Лена договорилась с кем-то о встрече и не сказала ему об этом ни слова. Хотя раньше… никогда ничего от него не скрывала.
Как же он извелся, ожидая этой поганой минуты! Он чуть не сошел с ума, с болью в груди наблюдая за тем, как ночь медленно переходит в день, встречая его рассветом.
Да, он не сомкнул глаз этой ночью. Просто лежал и смотрел в потолок, на хлеставшие в стекла капли дождя, на черные тени, плясавшие на стенах. И прижимал податливое сонное тело жены к себе, словно боясь потерять ее в любую минуту. Носом проводил по ее шее вверх и вниз, ощущая кожей биение ее пульса и пробуя на язык восхитительный аромат ее тела.
