Чужая невеста - Волчок Ирина (первая книга .txt) 📗
Глава 17
Все-таки такой хороший дом получился. Алексей остановился в нескольких метрах от крыльца, с удовольствием оглядывая гладкие светло-кремовые стены, и резные перила веранды под золотистым лаком, и белый стол на веранде, и черную стеклянную вазу на том столе, и охапку рябиновых веток в той вазе… Хотя стол, ваза и ветки — это не его заслуга и, строго говоря, к делу не относится. Но сейчас, любуясь домом, который, конечно же, был в огромной степени именно его, Алексея, заслугой, он почему-то гордился не только планировкой и отделкой этого замечательного дома, но и столом, и вазой, и даже ветками рябины в этой вазе. Алексей постоял, полюбовался, порадовался и громко сказал сам себе:
— Ну что, друг Леший? Молодец ты, не будем скрывать.
И вздрогнул от неожиданности, услышав совсем рядом внезапный, короткий, заразительный Ксюшкин смех. Он обернулся на этот смех, невольно улыбаясь, а когда увидел ее, и вовсе расплылся до ушей. Ксюшка была в знакомом ему черном купальнике, в черных же высоких резиновых сапогах и в огромном цветастом клеенчатом фартуке, полном чего-то, по-видимому, тяжелого, потому что завернутый вверх край фартука Ксюшка поддерживала обеими руками с заметным напряжением. Она была очень загорелая, очень румяная, очень лохматая, очень красивая, очень нелепая, очень смешная, очень милая… Она была очень Ксюшка, очень-очень Ксюшка, просто до такой степени Ксюшка, что даже отсутствие ужа и шляпы из рекламного плаката кока-колы не портило впечатления.
— Ты что это тащишь? — поинтересовался Алексей, привычно утопая в ее медовых глазах. — Это ты ужей столько наловила?
— Это я огурцов столько насобирала, — гордо сказала Ксюшка и оттопырила край фартука, показывая ему кучу маленьких пупырчатых огурчиков. — Красивые, правда? Солить буду. Сама.
— Молодец, — одобрил Алексей и шагнул к ней, подхватывая край фартука. — Дай-ка мне… Вон как нагрузилась, надорвешься еще.
— Не-а, — весело ответила Ксюшка, но охотно отдала ему край фартука и стала распутывать узел завязок, туго стянувших тоненькую талию, и стаскивать через голову грубое клеенчатое оплечье, а Алексей, одной рукой придерживая огурцы, другой помогал ей выпутаться из этой пестрой клеенки и все время касался ее рук, и волос, и плеча, и щеки… И был счастлив большим, теплым, спокойным счастьем. И чего он, дурак, метался-то? Ксюшка не уехала. И не собиралась уезжать. Но если бы даже и уехала, внезапно понял он, вряд ли что-нибудь изменилось бы. То есть, конечно, все изменилось бы, но самое главное осталось бы прежним: Ксюшка осталась бы Ксюшкой. На другом конце земли, на другой планете, в другой галактике — все равно Ксюшка была бы сама собой. И это было удивительно и прекрасно. Но все-таки хорошо, что она не уехала…
— Как-то уж очень быстро ты столько огурцов собрала, — удивился Алексей, волоча тяжелый узел в дом. — За пятнадцать минут! Может, ты чемпионка по собиранию огурцов?
— Ага, чемпионка, — охотно согласилась Ксюшка. — Только я их еще утром собрала… А сейчас просто несу из пункта А в пункт Б.
— А чего ты сапоги напялила? Может, между пунктами болото было?
— Крапива, — объяснила Ксюшка. — И к тому же, когда босиком, я все время на что-нибудь острое напарываюсь. А тапки опять потеряла.
— Собаку надо срочно заводить, — посоветовал Алексей. — Чтобы тапки искала. И корову — чтобы крапиву ела.
Он болтал, болтал, болтал какие-то глупости, что в голову придет, потому что не решался задать самый главный вопрос. Но Ксюшка этот незаданный вопрос каким-то способом, наверное, сама услышала. У крыльца остановилась, стряхнула с ног сапоги, поднялась на веранду и у самой двери, не оглядываясь, сказала:
— Сначала собаку. А корову — весной. А то на зиму кормов нет, что я с ней зимой делать буду?
— А что ты вообще зимой делать будешь? — не выдержал Алексей, радостно представляя Ксюшку в черном купальнике, в пуховом платке и растоптанных валенках, топающую из пункта А в пункт Б через огромные сугробы.
— Да мало ли… — Ксюшка помолчала и так же не оглядываясь нерешительно сказала: — В институт готовиться буду.
Нет, она его с ума сведет. Не считая того, что уже свела. Одно дело — радоваться тому, что Ксюшка вообще есть на белом свете, точно зная, что она есть не где-нибудь, а рядом… Совсем другое дело, если она все-таки уедет. Совсем, совсем другое дело…
— Значит, все-таки Америка, — сухо сказал Алексей. — Я понимаю. Такие возможности…
Ксюшка резко повернулась к нему, сердито тараща глаза и хмуря тонкие коричневые брови, и почти закричала:
— Что хоть вы все с этой Америкой ко мне привязались?! Что хоть вам всем так хочется меня куда-нибудь отправить?! Я здесь хочу жить! Мне этот дом нравится! И я никуда не поеду, даже и не надейтесь!
— А я даже и не надеялся, — глупо сказал Алексей. — То есть, я что хотел сказать… Я не хочу, чтобы ты уезжала. И даже наоборот… Просто ты сама говоришь: учиться, учиться… В институт готовиться… Ну вот я и подумал…
— Я в нашем сельскохозяйственном учиться хочу, — по инерции сердито сказала она. — На ветеринара. Я уже давно решила. А все как с ума посходили: Америка, Америка! Чего я там не видела?
— Действительно, — с готовностью подтвердил Алексей. — Чего ты там не видела? Все, что надо, ты там уже видела. Правда ведь?
— Правда, — сердито отрезала Ксюшка, глядя на него, и хотела еще что-то сказать, но вдруг замерла с открытым ртом, захлопала ресницами, расплылась в улыбке до ушей, фыркая и кусая губы, и не выдержала, начала хохотать, отворачиваясь от него и закрывая лицо руками.
Алексей сначала не понял причины ее внезапного веселья, но вдруг увидел себя будто со стороны — как он стоит столбом, нежно прижимая к груди узел с огурцами, затаив дыхание и улыбаясь изумленной, недоверчивой, счастливой улыбкой паралитика, которому сам Иисус Христос только что сказал: «Встань и иди».
— Ксюш, я совсем дурак, да? — виноватым голосом спросил он, когда она отсмеялась.
— Совсем, — охотно подтвердила она и распахнула дверь. — В большую кладовку неси, я там с ними возиться буду.
Он вошел в дом и свернул к «большой кладовке», ориентируясь, как у себя, и чувствуя свою причастность к этому дому, как к своему собственному, и уже нисколько не думая о том, что он был только приказчиком на стройке… Он шел, а сам все оглядывался на идущую за ним Ксюшку, жадно высматривая: а для нее-то этот дом — что? Она-то в этом доме — как? Ему так хотелось, чтобы придуманный им для нее дом не просто понравился ей, а… привязал ее. Так, чтобы она не смогла отсюда уехать.
Размечтался. В конце концов, она еще слишком маленькая, чтобы придавать такое значение каким-то там домам… Не считая того, что в этой своей Америке, наверное, и не такие дома повидала. И не только дома.
— Ксюш, а почему я такой дурак? — с интересом спросил он, высыпая огурцы в большой эмалированный таз и отдавая ей клеенчатый фартук.
— Даже и не знаю, — задумчиво сказала она, подчеркнуто внимательно рассматривая какую-то царапину на клеенке и ни разу не взглянув на него. — Даже просто и ума не приложу. Папа умный, мама так даже очень умная… Наверное, ты не в них пошел. Наверное, ты пошел в какую-то дальнюю родню. У тебя дальняя родня есть? Какая поглупее…
— Не груби, — сказал Алексей строго, глядя сверху вниз на ее лохматую макушку и мечтая о том, чтобы она посмотрела на него своими медовыми глазами. — Никогда не груби страшим. Особенно когда они глупые.
Она подняла лицо и посмотрела на него странным взглядом, будто виноватым, и в то же время — немножко снисходительным. И еще ему показалось, что в глубине ее глаз таятся печаль и страх.
— Ксюшка… — Алексей не выдержал, шагнул к ней, обхватил ладонями ее щеки и чуть тронул большим пальцем кончик ее загорелого курносого носа. — Ксюшка, маленькая… Ты ведь не боишься меня, правда?
Она долго растерянно смотрела ему в глаза, напряженно молчала, а потом уверенно и спокойно сказала: