Королева сплетен - Кэбот Мэг (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
15
Человек, воистину говорящее животное, единственный, кому для продолжения рода нужны разговоры… В любви разговор важнее, чем что-либо еще. Любовь – самое словоохотливое из всех чувств и в большой степени состоит из разговоров.
Прекрасно. Еще только полдень, а я уже пьяна. Но не по своей вине! За весь день я выпила кружку капуччино и съела шоколадный бутерброд да несколько пыльных и не очень спелых виноградин, которые месье де Вильер сорвал для меня, пока мы осматривали виноградники.
А потом, когда мы перешли в винодельню, отец Люка все наливал и наливал мне вино из разных дубовых бочонков, заставив перепробовать все. Через некоторое время я попыталась отказаться, но у него был такой огорченный вид!
И он был так добр ко мне – провел по всем виноградникам и по ферме. Терпеливо ждал, пока я гладила бархатный нос лошади, высунувшей голову через каменную изгородь. Я визжала от восторга, обнаружив обладателей тех колокольчиков, которые слышала раньше (это и впрямь оказались коровы – целых три штуки, – снабжающие молоком шато).
Потом появились собаки, жаждущие поприветствовать хозяина – бассет-хаунд по имени Патапуф и такса Минуш. От меня потребовали покидать им палку – хотя бассет, бросаясь за ней, запутывался в собственных ушах. Я узнала в подробностях всю историю жизни друзей человека.
А еще надо было поздороваться с фермером, пожать мозолистую руку и выслушать его абсолютно непонятный французский. Позже месье де Вильер спросил, поняла ли я хоть что-нибудь, и дико хохотал, когда я ответила, что ни слова.
Потом надо было покататься на тракторе и узнать историю здешних мест – не удивительно, что я захмелела. А ведь было еще десять сортов вина! И все такие потрясающе вкусные.
И вот теперь у меня слегка кружится голова.
Или это из-за близости Люка? К сожалению, он сходил в дом, переоделся в свежую рубашку и джинсы и только потом присоединился к нам.
Но волосы у него по-прежнему влажные, и мокрые пряди так маняще прилипают к загорелой шее, что когда мы катались на тракторе, мне нестерпимо хотелось его обнять. Даже сейчас, в полумраке винного подвала, я то и дело смотрю на его обласканные солнцем руки и гадаю, каково это будет прикоснуться к ним кончиками пальцев…
О господи, да ЧТО ЭТО СО МНОЙ? Наверное, я точно напилась. Ведь он же ЗАНЯТ. Причем занят девушкой, гораздо красивее и совершеннее меня.
К тому же я ведь только-только рассталась с Энди.
И все же не могу отделаться от мысли, что Доминик не подходит Люку. И дело тут вовсе не в ее сандалиях. В конце концов многие в общем-то приятные люди носят чрезмерно дорогую обувь.
И не в том, что Доминик собирается переделать Мирак в отель. И не в том, с каким презрением она относится к мечте Люка стать врачом (конечно, он не делился со мной своей тайной мечтой, поэтому приходится верить Доминик на слово, что такая мечта вообще есть).
Нет, просто Люк так трогательно относится к отцу, так безгранично терпелив к увлечению старика виноделием, его историей… Как он следил, чтобы отец не споткнулся и не зацепился за что-нибудь, взбираясь на всевозможные агрегаты и демонстрируя мне их действие. А как он приказал Патапуфу и Минушу сидеть, когда собаки слишком долго, ласкаясь, бросались к отцу. И как он мягко тянул отца за рукав, оттаскивая от огромной лошади.
В наши дни не часто встретишь такое чуткое отношение сына к отцу. Например, Чаз со своим отцом вообще не разговаривает. Хотя, конечно, Чарльз Пендергаст-старший – тот еще сукин сын.
Но все равно.
Такой парень – внимательный, терпеливый и милый – заслуживает большего, ему нужна девушка, которая поддерживает его мечты…
– Ты старомодна, – говорит месье де Вильер, вторгаясь и мои недобрые мысли о девушке Люка. Мы втроем сидим в тишине, прислонившись к бочке, и потягиваем каберне совиньон. Как сказал отец Люка, оно еще очень молодо… слишком молодо, чтобы разливать его по бутылкам… Как Вуд го я знаю, в чем разница.
– Простите? – Я знаю, что пьяна, но не до такой же степени. Что он такое говорит? И вовсе я не старомодна.
– Платье. – Месье де Вильер показывает на мой сарафан. – Оно же очень старое, нет? Ты старомодна для американской девушки.
– А. – Я наконец понимаю, что он имеет в виду. – Вы хотите сказать, классическое. Да, это платье очень старое. Может, даже старше меня.
– Я уже видел такие платья раньше, – добавляет месье де Вильер. По тому, как он отмахивается от мухи – не очень-то уверенно, – понятно, что он тоже хлебнул лишку своего собственного вина. Что ж, день жаркий, и от такой беготни по полям пить-то захочется. А в подвале нет кондиционера.
Хотя здесь стоит приятная прохлада. Это необходимо, поясняет месье де Вильер, чтобы вино правильно ферментировалось.
– Наверху, – продолжает он, – в этом… – Он вопросительно смотрит на Люка. – Grenier?
– На чердаке, – подсказывает Люк и кивает. – Точно. Там есть куча старой одежды.
– На чердаке? – я тут же трезвею, забыв о количестве выпитого и неотразимости Люка. Я выпрямляюсь и смотрю на них обоих, прищурившись. – У вас на чердаке есть классические платья Лилли Пулитцер?
Месье де Вильер немного смущается.
– Это имя мне незнакомо. Но я видел там такие платья, – говорит он. – Наверное, это вещи моей матери. Я собирался отдать их бедным…
– Можно мне посмотреть? – спрашиваю я, стараясь не выдать волнения.
Думаю, мне это не особо удается, потому что отец Люка хмыкает и говорит:
– А! Ты любишь старую одежду так же, как я люблю свое вино!
Я краснею – боже, как неловко! Не хотелось показаться такой корыстной.
Но месье де Вильер кладет мне руку на плечо и говорит:
– Нет, нет, я вовсе не смеюсь над тобой. Просто мне очень приятно. Я люблю, когда люди проявляют свою страсть к чему-либо, потому что у меня самого есть страсть. – И он поднимает повыше бокал вина, демонстрируя, в чем состоит его страсть, – на тот случай, если я еще не догадалась.
– Но особенно приятно видеть страсть у молодой особы, – продолжает он. – Многие молодые люди сегодня не интересуются ничем, кроме денег!
Я кидаю встревоженный взгляд в сторону Люка. Потому что если Доминик сказала правду, и он предпочел изучать бизнес вместо медицины, то он – как раз один из тех «молодых людей», о которых говорит его отец.
Но насколько я вижу, Люк не терзается чувством вины.
– Я отведу тебя на чердак, если хочешь взглянуть на это старье, – вызывается он. – Только в прошлом году у нас сильно протекла крыша. Многое наверняка испорчено.
– Не испорчено, – поправляет его месье де Вильер. – Просто немного заплесневело.
По мне так лучше уж заплесневевшая Лилли Пулитцер, чем вообще никакой.
Люк, должно быть, почувствовал мое нетерпение.
– Ладно, пошли, – говорит он со смешком. А отцу добавляет: – Может, вернешься в дом и выпьешь немного кофе? Тебе бы надо протрезветь немного до приезда мамы.
– Твоя мать. – Месье де Вильер округляет глаза. – Да, пожалуй, ты прав.
Вот так и вышло, что через пару минут, поблагодарив старшего месье де Вильера за интереснейшую экскурсию и оставив его возле огромной кухни, я оказываюсь на пыльном, затянутом паутиной чердаке вместе с месье де Вильером-младшим и копаюсь в сундуках со старой одеждой, безуспешно пытаясь скрыть свой восторг.
– О боже! – восклицаю я, открыв первый сундук и обнаружив под китайским чайным сервизом юбку Эмилио Пуччи. – Чьи, твой папа сказал, это вещи? Его матери?
– Трудно сказать, – отвечает Люк. Он осматривает потолочные балки, видимо, выискивая следы новой протечки. – Некоторые сундуки старше меня. Де Вильеры, с прискорбием должен признать, те еще сундучники. Бери все, что понравится.
– Я не могу, – говорю я, а сама тем временем прикладываю юбку к бедрам, проверить, подойдет ли. – Вот взять эту юбку. Да за нее легко можно выручить двести долларов на интернет-бирже. – Я издаю зачарованный вздох и снова ныряю в сундук.