Служебный брак (СИ) - Романова Наталия (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Лилия Котёночкина-Абалденная показала себя ответственным сотрудником, с успехом выполняющим обязанности жены. Она была обстоятельна, пунктуальна, всегда тщательно выполняла все пункты соглашения, даже совещалась с Вадиком — этим весьма странным молодым человеком, — какой комплект одежды выбрать, предварительно уточнив у Аарона ближайшие планы и формат мероприятия, куда они направлялись.
Аарон Эрнестович был почти уверен в том, что и в суде Лилия Михайловна проявит себя с лучшей стороны, в конце концов, нет никаких сомнений в искренности чувств Аарона, а именно на этом настаивают строчки завещания. А он абсолютно искренне, истинно и порой неистово любит три процента акций «Супервайзинг строительства скважин нефти и газа».
Но всё же, всё же… Представить свою Зайку в суде он не мог, трогательного зайчишку, смущённо краснеющего, беря в руки щипчики для улиток или… дальше Аарон Эрнестович предпочёл мысль не развивать, это грозило лишить его работоспособности и здравого смысла на неопределённое время.
Какой суд? Страшно даже представить Зайку в зале суда, а уж отданную на растерзание адвокатам истерички Пенелопы Анжелы Муракко — тем более! Идиоты чудовищно некомпетентны, если на полном серьёзе взялись судиться с Абалденным. А ничто так не пугало Аарона Эрнестовича, как некомпетентность.
— Она сможет дать показания, — выдернул Аарона из внутреннего монолога Григорий.
— Я не могу этого допустить… — в несвойственной, нерешительной манере ответил глава транснациональной корпорации.
— Мальчик мой, ты можешь, а Лиля сможет дать показания и подтвердить искренность любви. Поверь, не возникнет никаких затруднений с этим вопросом, — Григорий Георгиевич уверенно похлопал по плечу Аарона, как бы передавая свою уверенность собственному руководителю, однако уверенней тот себя не почувствовал.
Какая всё-таки зыбкая почва у этой искренней любви… Никакого соглашения о намерениях, договора, протокола действий и штрафных санкций в случае невыполнения не предусматривается. Как, чёрт возьми, ориентироваться в подобной ситуации?
Как можно разглядеть хоть какие — то краски жизни, когда рядом, практически на руках, сидит Лиля и отчаянно смущается от вспышек фотокамер личных фотографов семейства Абалденных. Аарон думал отменить запланированную Григорием фотосессию на набережной, он всерьёз опасался реакции Зайки. Но, к сожалению, это не защитит от камер дурных папарацци Пенелопы Анжелы Муракко, и он вынужден предоставить как можно больше доказательств своей искренней любви и любования всеми красками жизни. Чтоб этой драной кошке — Анжеле Муракко — провалиться в преисподнюю к своему почившему муженьку!
Как можно наслаждаться какими-то закатами, рассветами, белыми берёзками под окнами и всем, что воспевают веками поэты всех времён и народов, благодаря которым в голове Аарона-старшего со стремительно покидающим разумом и появились крамольные мысли об искренней любви, когда светлая макушка жены щекочет нос Аарона, а восхитительная попка… не нос?
Возможно ли думать о чём-нибудь, видеть, слышать, существовать, когда Лиля прижимается к нему во сне, пытается обхватить двумя руками, словно за ней гонятся призраки, и успокаивается только после ответных объятий мужа.
Нет, он решительно не мог допустить, чтобы его трогательного зайчишку растерзали адвокаты Пенелопы Анжелы Муракко, провалиться ей в жерло вулкана Эйяфьядлайёкюдль!
Глава 24
Лиля уснула среди дня. Села в кресло — просто почувствовала резкую слабость, — устроила голову на мягком подлокотнике и неожиданно провалилась в царство Морфея. Скорее всего, сказалось напряжение от произошедших с ней событий, начиная от сомнительного разговора с собственным начальством, напугавшим несчастную Котёночкину аж до икоты, последующего сомнительного предложения вступить в брак за семь миллионов триста восемьдесят семь тысяч, до свадебной церемонии и всего, что произошло потом. Нервная система бедняжки попросту была не готова к таким нагрузкам, а особенно к хроническому недосыпу, который обеспечивал ей муж. Не то чтобы она жаловалась… Вовсе не жаловалась, только уснула.
Сквозь сон она услышала шаги в номере и даже успела испугаться, а потом вспомнить, что у дверей номера стоят два охранника, у лифта ещё парочка, да и в целом, где-то рядом обязательно должен находиться Аарон… Эрнестович, а значит, ей абсолютно точно нечего опасаться. Да и Пипа, дремавшая рядом с тёплым бедром разомлевшей Котёночкиной, не залаяла, а значит, точно кто-то свой.
Потом этот «кто-то свой» легко поднял Лилю на руки, куда-то понёс, уложил на кровать и укрыл одеялом, не удосужившись снять платье. Лиля, было, забеспокоилась — испортить тряпочку ценой в несколько зарплат ей совсем не хотелось. Конечно, в договоре был пункт о том, что все вещи, приобретённые для личного пользования Лилии Михайловны Котёночкиной, в браке Абалденной, являются личной собственностью Лилии Михайловны и возврату законному супругу не подлежат. Но всё равно не получалось чувствовать себя раскованно.
Да и не были они удобными, если уж совсем честно. Но Вадику с «девочками» она постеснялась это сказать, а уж Аарону… Эрнестовичу тем более. Неизвестно, как бы он отреагировал, а «девочки» работали на славу, хоть им и досталась нервная клиентка в лице Котёночкиной. А если бы он лишил их оплаты? Нечестно лишать средств к существованию людей, которые искренне пытались помочь, только потому, что не умеешь носить слишком вычурные наряды.
Может, стоило тихонечко экспроприировать одну из футболок мужа. Они не выглядели слишком пафосно, да и тактильные ощущения весьма приятные. Впрочем, велика вероятность, что дело вовсе не в футболках, а в самом Аароне.
Лиля повозилась на шелковистой простыне, источающей тонкий запах свежескошенной травы, перевернулась на бок, обняла подушку и благодарно улыбнулась в ответ на подоткнутое одеяло.
— Ты сам всё видишь, — раздался шёпот Аарона. — Не может быть и речи о присутствии Лилии.
— Ты серьёзно рискуешь, — это уже был голос Григория Георгиевича. Лиля не на шутку смутилась, даже во сне, а потому завернулась в одеяло покрепче, как в кокон. Точно куколка, даже немного жаль, что из бедняжки Котёночкиной вряд ли получится бабочка.
— Пусть так, — отозвался Аарон и сел на край кровати, что это был именно он, Лиля почувствовала сразу. Как? Наверное, как любой служащий чувствует близкое присутствие начальства. Правда, по логике вещей, Лилии Михайловне Котёночкиной следовало бы напрячься, как минимум, и испугаться, как максимум, а она только счастливо улыбнулась и зарылась носом в подушку.
— Папочка! — дверь в спальню громыхнула, хотя обычно не могла поспорить силой звучания с Людмилой Зыкиной в сопровождении симфонического оркестра.
— Тс-с-с-с, — прошипел Аарон.
— Юная леди, — ещё тише прошипел возмущённый отец. — Во-первых, не принято врываться без стука, тем более в личные комнаты, а во-вторых, что ты тут делаешь? — продолжал устрашающе шипеть Григорий Георгиевич. Чисто наг, Лиля даже испугалась самую малость, но потом вспомнила, что рядом муж, и бояться передумала.
— Валентина Владимировна меня привела, — кажется, даже шёпотом Клава могла переговорить кого и что угодно, в том числе грохот двери, не уступавшей Зыкиной с симфоническим оркестром.
— Клавдия! — цыкнул Аарон, Лиля даже наморщила лоб. Надо же, её муж умеет раздражаться на девочку. До этого момента она полагала, что этой участи удостаивалась только героическая Пипа, да и то, когда по старой привычке справляла нужду ему под ноги.
Тут же матрас покачнулся — Аарон встал, и, под возмущённое шипение Клавдии, люди, окружающие ложе, на котором спала Абалденная Лилия Михайловна, покинули помещение.
О каком присутствии говорил Аарон… Эрнестович, и чем он рискует, девушка решила узнать позже, если, конечно, наберётся храбрости. Что ни говори, а порой Аарон пугал Лилю.
— Хорошо, что мой папочка мёртв как мужчина! — услышала Лилия Михайловна, когда отошла от дневного сна, посетила ванную, даже переоделась к ужину, быстренько посовещавшись с Вадиком. Тот указал на маленькое коктейльное платье и ткнул пальцем с кровавым маникюром в туфли с неудобной колодкой и на таких каблуках, что попади Котёночкина в средневековье, выторговала бы приличные деньги у инквизиторов, настолько изощрённой была пытка — ходить в этой «обуви».
