Проект Ворожея (СИ) - Чередий Галина (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Влада перестала раскачиваться и выпрямилась, становясь словно деревянной.
– Потом следствие. Каждый опрос – как сеанс откровенного издевательства. Отец одного из этих отморозков оказался каким-то чиновником.
– Твою же ж мать, – пробормотал я, хотя что-то такое и предполагал. Стыд – жгучий и удушливый – подступил тошнотворным комом к горлу, как всегда со мной бывает, когда я сталкиваюсь вот с таким бессилием или откровенной продажностью в системе, частью которой являюсь и сам. Умом понимаю, что не могу нести ответственности за все и всех, но и отгородиться совсем не получается.
А Влада продолжала теперь уже короткими, рубленными фразами, почти лишенными эмоций.
– Следователь нам сразу сказал – ничего им не будет. Они малолетки. Ровесники Евы. Максимум – условный срок. Берите деньги. А потом начались звонки. Гадкие надписи на заборе. В сети писали. Присылали куски видео… А я не знала, Антон! – Влада посмотрела на меня беспомощно и отчаянно-виновато, как будто у меня вымаливала отпущения грехов. – Ева молчала, только плакала и замыкалась все больше. Мне казалось, ей нужно общение со сверстниками, хотя бы такое дистанционное. Как я могла не знать? Как пропустить это могла? В комнате ведь ее спала, стерегла. К психологу за руку водила. Работу практически бросила. А потом в один из дней стала видеть это… Я тогда не знала, не понимала, что это. Аура самоубийцы. Неделя за неделей она становилась все насыщеннее. И у других людей тоже стала замечать что-то. Но я думала, что это у меня уже глюки от усталости, недосыпа и нервов. Эмиль… он сначала просил прощения, помогал мне, а потом сдался. Сказал, что его все это достало, что мы молодые и должны нормально жить. Нужно Еву в клинику, и пусть специалисты ее реабилитируют. Скандал устроил, признался, что у него давно есть другая, а все потому, что я сама виновата. Что замуж за него только из-за сестры вышла, что все внимание ей, а теперь вообще меня не видит, и даже в одной постели не спим. А он живой мужчина и все такое. Ева все это слышала. Я в тот день сломалась. Выпила, когда Эмиль ушел, и просто отключилась. Уснула как убитая, а когда проснулась… поздно было уже.
Влада слезла с подоконника и, развернувшись, уперлась лбом в холодное стекло, глядя в сумерки снаружи широко распахнутыми невидящими глазами.
– Но последней каплей было то, что эти сволочи на похороны пришли, – сипло продолжила она. – Якобы вина их мучала, но я видела, видела, как они ухмылялись самодовольно, едва в сторону отошли. И с ними были девочки, они себя подругами Евы называли и ходили к ней, сочувствовали, а за воротами кладбища они обжимались с этими… и хохотали. А еще в тот момент я поняла, что за мерзкие кляксы их окружают. Моя сестра была первой, причиной чьей смерти они стали, но не последней. Они бы насиловали, а потом и убили еще. Они сотворили это, и им понравилось. Чувство власти над кем-то беззащитным, безнаказанность, тайное и явное одобрение других таких же уродов с извращенным понятием о силе и превосходстве над другими людьми. Это как словно в головах у них поменяли полярность, причем безвозвратно, а я была единственной, кто знал это. Понятия не имела, откуда пришло подобное откровение, но ни секунды сомнений у меня уже не было с того дня.
Влада надолго замолчала, и даже ее дыхание я едва мог расслышать. Мне так хотелось сказать или сделать что-то, что принесло бы хоть какое-то облегчение. Но за все годы постоянных соприкосновений с людской жестокостью и горем я так и не научился находить нужные слова, а просто сотрясать воздух – только добавлять боли, оскорбляя фальшью, уж я сам это знаю на своей шкуре.
– Ну, а в остальном, в принципе, ничего интересного, – глубоко вздохнув, ожила Влада, теперь уже явно подводя черту под своим рассказом. – Двое в могиле, один калека. Я сначала в СИЗО, а потом в психушке… этот момент я почти не помню, если честно. Почти год я как в сумерках металась. Училась различать реальность и видения. И это не так уж и легко в месте, где ты окружен таким количеством людей, в мыслях которых царит нечто сумбурное, а часто даже до дрожи жуткое, и где не у кого спросить совета. И давай закончим обо мне на этом.
Она забрала из моих рук чашку с давно холодным чаем и вылила его в раковину.
– Не жди от меня осуждения и речей в стиле – надо уметь прощать и закон наше все. К сожалению, я сам, работая столько лет в системе, как никто знаю, насколько она несовершенна, как легко ее прогнуть, обойти и даже нагло поиметь. И тогда обычным людям приходится брать на себя ее функции, насколько бы противозаконно это ни было. Я не скажу, что твой поступок был правильным, мне вроде как не полагается даже так думать. Но иногда, сталкиваясь с подобными случаями по работе, мне кажется, что лучше так, чем остаток жизни жить, ощущая унижение свое и близких и вину за то, что подонки ходят дальше по земле и сеют несчастья вокруг себя.
– Я не сожалею о своем поступке. Нет. Я никогда себе не прощу невнимательности, слабости, считай, предательства близкого человека, которому была нужна. У меня было так много, на самом деле, настолько больше, чем есть у большинства людей, и я разменяла это все на суету, рутину, гордыню, а потом на жалость к себе, когда все разрушилось. Я и сейчас все еще такая.
– Так, стоп! – решительно прервал я ненужный поворот в разговоре и невольно поморщился от резкой боли в плече, пострадавшем от бутылки. – А вот это лишнее, Влада. Обвиняя себя в чем-то, ты разве повернешь время вспять и все исправишь? Распиная себя, компенсируешь хоть каплю нанесенного ущерба? Не ты инициировала цепь этих событий, не ты повинна во всех обстоятельствах, и не тебе брать на себя всю вину. Суть не в том, как для всех вовлеченных закончилась эта история. Обрекать себя на всю ответственность абсолютно неверно. Мне стыдно сейчас пользоваться таким избитым и немного нечестным приемом, но вспомни – твоя сестра тебя хоть раз в чем-то обвинила?
Возможно, я говорю резче, чем стоило бы, но вот этот момент, когда люди, по сути жертвы ситуации, начинают навешивать на себя груз вины, всегда выводит меня из себя. Почему всякие подонки и реальные преступники никогда не страдают желанием самобичевания и живут, не парясь, пока не прижмешь их к ногтю, а порядочные люди ковыряют себя, выискивая свои косяки? Может, это как-то и обусловлено психологически и где-то правильно, но я плевал на это и не хочу принимать подобную точку зрения. В гробу я такую психологию видал!
– Нет, Ева никогда не стала бы… – затрясла головой Влада. – Но я и сама…
– Сама что? Сама вынесла себе приговор, сама его и приводишь в исполнение столько лет, разрушая то малое, что осталось от твоей разодранной в клочья души? Думаешь, Ева, которая тебя любила, смогла бы перенести это? Не ты ее убила, а те подонки. Не ты потеряла мужа, а его собственная слабость и эгоизм разрушили вашу семью. Не твоя вина, что система правосудия гнилая и равнодушная, и всякие твари не только не получают по заслугам, но и становятся гребаными символами нашего времени и примером для подражания для таких же порченных и убогих умом и душой. – Рассердившись, я заходил по кухне, кривясь от все усиливающейся пульсации в районе ключицы.
Влада следила на мной, и ее поза стала немного оборонительной, но уже без тени прежнего отчаянья, и я считаю, что так и надо. По мне всегда лучше злиться, чем окунать себя в дерьмо собственными же руками, причем по большому счету незаслуженно.
– Почему тогда если ты так считаешь, то сам не отпустишь себе грехи? Отчего не уйдешь из системы, в которую не веришь и презираешь? – Ага, а вот и ответный выпад. Браво, Влада, мне нравится, когда ты показываешь зубы.
– Потому что поучать других всегда проще, чем что-то сделать самому. Не замечала разве? – усмехнулся я. – И если я и другие, сохранившие хоть каплю совести, уйдут из органов, кто там останется, кроме взяточников, тайных властолюбцев или безразличных ко всему бюрократов?
Влада опустила глаза и нахмурилась, кивая.
