Безбашенный (СИ) - Шарм Кира (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Девочка просто решила развеяться перед тем, как всю жизнь потом будет спать только с одним мужчиной! Так, между прочим, поступают многие! Но, блядь, — никогда и близко не мог представить, что моя Мира — из таких!
Блядь, — какая моя, на хрен! Что я несу? Я для нее — мимолетное развлечение, постыдная игрушка, грязная тайна, которую легко от всех спрятать, — ну, естественно, судя по уровню ее жениха, наши дороги никогда не смогут пересечься. И сейчас я, как клоун, буду развлекать ее и их окружение! Это пиздец…
Впиваюсь руками в волосы, дергая их до боли. Чтобы через эту легкую боль хоть немного очнуться, прийти в себя!
На хрена тогда? На хрена все эти «люблю»? На хрена «ты лучшее, что было в моей жизни»?
Блядь, — так бы и написала, — прости, Антоха, я просто хотела повеселиться перед свадьбой. Ощутить внутри себя другой член, почувствовать разницу. Срать мне на тебя и на твои чувства, и вообще — у меня жених есть. Так что подавись и закатай губу.
Я б тогда — не искал.
Больно бы было, — пиздец, как больно, — но хотя бы понял, кто она на самом деле. А так…
Блядь, — сердце раскурочивается, разваливается на рваные куски, — потому что так и стоят ее глаза перед мысленных взором, так и вижу эту любовь в них, совершенно пьяных, и голос ее набатом гудит в висках…
С ним так же?
Так же пьянеет и комкает простыни? Так же рвет ногтями его кожу на плечах и спине?
Блядь, — это становится почти навязчивой идеей, — один порыв сейчас — подойти к заказчику и рвануть на нем рубашку, чтобы в этом убедиться. Чтобы увидеть на нем рваные следы ее ногтей.
Они свежее, чем мои? С сегодняшней ночи, в которой я, как собака, свернувшись калачиком под дверью, вздрагивал от каждого шороха, как идиот, ожидая, что она появится снова? А она в этот момент полосовала ЕГО спину, выкрикивая его имя, извиваясь в оргазме?
Глава 48
— Антон? — тревожный голос Эда заставляет меня вынырнуть в реальность. — Тебе плохо? Скорую, может? Брат, ты меня пугаешь!
— Нормально все, — сжимаю челюсти так, что зубы начинают трещать. — Все нормально, Эд. Правда. Начинаем.
— Да ну на хер, — какое нормально? Тох, я вытяну, ты пойти присядь. Если лучше не станет, — реально скорую вызываю.
— Нормально, сказал, — подымаюсь, сжимая и разжимая кулаки.
Что ж, — каждый должен знать свое место.
Мое — быть шутом для чужой невесты. И не только на сцене, на празднике — но и по части чувств. Пойду отрабатывать свою роль.
Решительно отстраняю Эда и первым выхожу на сцену, натягивая на лицо привычную улыбку.
— Добрый, добрый, добрый вечер, дамы и господа! — весело звучит на весь зал мой голос, тут же утопая в аплодисментах. За натренированным весельем не слышно яда, который меня убивает с каждым взглядом на нее.
Мочу какие-то шутки отработанным зажигательным голосом, кривляюсь, как самый настоящий клоун, — все взрываются хохотом и аплодисментами, а сам, блядь, — варюсь в котле с кипящей смолой, которая убивает и изнутри и снаружи.
Блядь, — ничего, кроме нее, не замечаю!
И замкнулся бы в этой боли, которая живьем с меня кожу сейчас сдирает, понимая, что боль эта — только моя, что моя прекрасная леди на деле оказалась просто пресыщенной дешевой девкой, которой острых ощущений напоследок захотелось, — но, блядь, — не могу!
Не могу, — потому что тогда бы она меня и не заметила, продолжала бы смотреть горящим фальшивым взглядом на своего жениха — такие ведь не любят, не умеют, на хрен, любить!
Так почему она дергается сразу же, как только слышит мой голос? Вспыхивает и глаз все время от меня не отводит, а ее грудь в полуоткрытом платье поднимается так высоко и так часто, что я даже отсюда, кажется, слышу, как судорожно сейчас стучит ее сердце!
Что это? Страх разоблачения? Боится, что ее жених все узнает о ее мимолетной интрижке? Или?
Блядь, — я выдаю, наверное, желаемое за действительное, — или совсем, на хрен, уже окончательно с ней помешался!
Потому что глаза, блядь, — они врать не умеют!
А в ее глазах я будто вижу отражение себя, — раздирающую пронзительную боль и любовь, которая искриться, причиняя еще больше боли… И какое-то убийственное отчаяние…
Она одна не смеется, — растянула губы в резиновой неживой улыбке и так и замерла.
Не соображаю, не вижу никого, кроме нее, кроме ее глаз, и, блядь, сплетенных с Асколовым рук, которые лежат на ее коленях.
Не понимаю смысла того, что выкрикиваю вслух, — это просто какие-то механические звуки, которые я выдаю просто на автопилоте, на автомате, кажется, перемешивая написанную для этого вечера программу с другими выступлениями, превращая все в смешанный коктейль.
Но это все, блядь — неважно.
Не важно, — понравлюсь я сидящим за столами людям или нет.
На хрена мне теперь эти бабки, этот успех?
На хрена, — если сердце вырвано и его теперь добивают, сжимая и выкручивая, эти их переплетенные руки?
— Я ведь люблю тебя, — кричу ей глазами, душой, сердцем этим полудобитым. — Люблю больше жизни! Ты — моя жизнь, Мира! Ты! Я ведь подыхаю сейчас на этой сцене под громкое ржание жующих салаты морд!
И мне кажется, что она слышит, что разбирает каждое слово, что ее глаза в ответ орут мне о той же любви, которую я видел там, у себя дома, в пустой комнате универа, на Побережье…
Блядь, — ну это же не может быть правдой!
— Зачем? Зачем все это было? — я полыхаю отчаянным непониманием!
Блядь, — насколько было бы проще не подходить к ней тогда в кафе!
Но у меня сердце дернулось, когда увидел ее, — такую неземную, такую прекрасную, до невозможности! А по щекам лились тихие безмолвные слезы…
— Я твоя, — бредом кричат мне в ответ ее глаза, — и я дергаю головой, чтобы избавиться от этого наваждения. — Вся твоя, Антон, — блядь, мне даже кажется, что ее голос звучит у меня в ушах.
И ни хрена уже не понимаю. Ни хрена. Бред и наваждение, — быстрее бы закончилась эта невыносимая пытка. Скорее бы попасть домой, — чтобы больше никогда ее не видеть, не читать этого всего в ее необъятных, невозможных глазах!
— Слишком пресно сидеть за столами и слушать шутки! — оглашаю под одобрительный гул. — Пора танцевать, — какое же веселье без танцев! Первый танец — именинника с его прекрасной возлюбленной!
Сжимаю кулаки, покрываясь испариной, глядя на то, как в довольной ухмылке расплывается Асколов. Как берет ее за руку, чуть коснувшись губами шеи. Как прижимает к себе, выходя с ней в самый центр зала… Лицо покрывается испариной, — на это смотреть реально выше моих сил.
Только почему Мира не улыбается счастливому возлюбленному?
А вместо этого так и продолжает смотреть на меня, — каким-то затравленным взглядом?
Нет, видно я все себе придумал, — и она на самом деле просто испугана тем, что я ему разболтаю.
Не переживай, Мира.
Твоя грязная тайна останется со мной. Я не стану портить тебе жизнь из-за какой-то ерунды, которая для тебя ровным счетом ничего не значила. Я не настолько подонок.
— У артистов всегда свои привилегии, — говорю в микрофон, когда их танец заканчивается. — Поэтому вторым красавицу приглашу на танец именно я! Вы ведь не против? — улыбаюсь Асколову так, что зубы сводит.
Он довольно кивает, — ну да, все любят с нами танцевать.
— Ваша невеста настолько прекрасна, что невозможно оставаться на сцене, — даже не поворачиваюсь в этот момент к Мире, — Асколов расплывается еще сильнее, проглатывая лесть. И ее все любят, чего уж. Ни разу еще не видел на корпоративах исключения.
Мира дрожит, когда я притягиваю ее к себе, обхватывая за талию.
Молчит и тяжело, надрывно дышит, — а я забываю все слова, которые хотел сказать, просто утопая в ее синих глазах. Тону в них. Тону и задыхаюсь от боли. Потому что никогда уже не выплыву. Это я, блядь, знаю точно.
— Не бойся, — мне удается очнуться только к концу танца. — Я никому ничего не скажу. Твоим отношениям с ним нет никакой угрозы.
