Предатель. В горе и радости (СИ) - Арская Арина (книги бесплатно без регистрации полные txt, fb2) 📗
Нам надо признать друг перед другом свои ошибки, согласиться, что многое упустили и что наша новая жизнь должна очень отличаться от прежней. Очень многое надо персмотреть, перестроить и обновить.
Молчание - не решение.
— Мы сейчас поедем за детьми, — Гордей выходит из-за стола. — Я не хочу, чтобы они были сейчас в том доме.
— А твоя мама?
— Даже не думай, — Гордей качает головой, — не будет с нами она жить. С ней будет отдельный разговор, как и что она теперь.
Я не знаю как, но мы должны с Алисой разрулить ситуацию с минимальными потерями.
Она будет, например, точно возмущена тем, что Гордей начнет отказываться поддерживать разговоры, каким прекрасным человеком был Вячеслав. И тем, что в нашем семейном архиве больше не будет его фотографий.
— Ты же понимаешь, что она не примет твоей резкости без объяснений… но и говорить ей правду… тоже не надо…
— Буду плохим неблагодарным сыном, — лицо Гордея сминается в жуткий оскал улыбки, — не в первый раз.
Глава 53. Разделимся
Обнимаю детей так, как не обнимала прежде.
Будто я умерла и воскресла. Целую в макушку сначала Яну, а потом Левочку, а они терпят.
Они ведь уже взрослые для того, чтобы приходить в восторг нежностей от мамы. Отстраняюсь, заглядываю в заплаканные лица, и Яна тихо спрашивает:
— Мам, что-то случилось?
И настороженно косится на Гордея, от которого хорошенько так веет едкими парами домашнего самогона.
— Все нормально, — Гордей делает к нам шаг и рывком привлекает к себе испуганную Яну.
— Папа, блин!
Гордей ее обнимает, прижимает к себе и тяжело вздыхает. Лева с нарастающим подозрением смотрит на меня:
— Точно все в порядке.
Я киваю. Может, выходит неуверенно и с небольшой задержкой.
— Папа, от тебя воняет, — Яна морщит нос, но не вырывается. Затихает в отцовских объятиях и недовольной, бурчит. — Фу, блин, пап. Что ты пил?
— Самогон, — честно отвечает Гордей.
За нашими обжимашками и объятиями с детьми с крыльца наблюдает Алиса с платком у опухшего красных глаз.
— Самогон? — удивленно фыркает Яна. — Папа! Серьезно? Самогон?
Гордей выпускает Яну из захвата и переводит взгляд на Льва:
— Теперь ты. Давай, — раскрывает руки для объятий, — и не выпендривайся. Отец вернулся и надо его обнять.
— Может, руку пожать? — Лев пытается избежать неизбежного, но голос, я слышу, немного оживился, — Со всем уважительным уважением.
Удивительно, как дети подстраиваются под детей. В нас нет сейчас горя и скорби по Вячеславу, и она из наших детей вытягивает черные клыки.
— Ладно, хоть руку пожми, — с наигранной печалью вздыхает Гордей и протягивает ладонь, — твой старик уже и на такое согласен.
Алиса продолжает наблюдать. Всхлипывает, слезы вытирает и губы закусывает. Не подходит и не вмешивается. Лишь смотрит со стороны.
Может, глядя на нас, она вспоминает свое прошлое, в котором ее муж возвращался домой к ней и сыну.
Я очень стараюсь сейчас задавить в себе подозрения и на ее счет. Она была типичной мягкой домохозяйкой, которая обожала мужа и во всем ему подчинялась, ведь все его решения были всегда направлены на улучшения благосостояния семьи.
Он никогда не кричал, руку не поднимал, не изменял, не пил и очень ее любил.
И каким для нее станет ударом, что наша семья откажется чествовать ее мертвого мужа.
Она не поймет.
И ее горе, возможно, углубится.
И сказать всей правды мы не сможем. Я думаю, что она в нее не поверит. Сработает защитный механизм психики, и ей будет легче выставить нас лжецами и сволочами, которые из-за своих личных интересов решили опорочить мертвого патриарха.
Наверное, я бы на ее месте тоже не поверила и еще ко всему прочему поймала удар.
Лев протягивает руку. Гордей крепко и уверенно пожимает ее, а затем после решительного рывка и обманного маневра Левку ловят в тесные объятия.
— Я так и знал, — сдавленно отзывается он. — Так и знал, что ты так сделаешь.
— Тебе и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят придется обнимать своего отца, — вздыхает Гордей.
— И в шестьдесят, — тихо отвечает Лева, — и… в семьдесят.
— Ох, ты думаешь, я до этого доживу?
— Придется, — Яна шмыгает и вытирает выступившие слезы. — И тебе тоже, — с вызовом смотрит на меня. — Ясно?
— Ясно, — с готовностью киваю я. — Вот только обнимать нас придется побольше, если у нас такие планы. Давно доказано, что объятия продлевают жизнь.
Яна опять всхлипывает и со слезами кидается ко мне. Очень велик шанс того, что нас теперь с Гордеем просто не будут выпускать из объятий, чтобы мы прожили как минимум до ста пятидесяти.
— Вы куда-то оба уехали, — шепчет Яна. — Я волновалась!
— Но мы же тут и все хорошо, — поглаживаю ее по спине. — Все хорошо.
На крыльцо к Алисе выходят мои родители. Мама вытирает руки о полотенце, а папа переводит цепкий взгляд с меня на Гордея, оценивая ситуацию.
Он, наверное, посчитал, что мы с ним рванули к адвокатам обсуждать развод и ждет, когда мы решим всех шокировать еще одной “прекрасной” новостью.
— Идите и соберите вещи, — говорит Гордей, когда Лев отступает от него. — Мы сегодня возвращаемся домой.
— Но пап… — Яна вытирает слезы с челюсти и недоуменно прижимает ладонь к влажной красной щеке, — а как же бабуля?
— С бабулей я отдельно решу вопрос, — Гордей напряженно поправляет галстук, — а ваша задача сейчас послушать меня.
Яна и Лева растерянно переглядываются, и я решаю, как настоящая мудрая женщина, подать голос:
— Да, давайте сейчас без лишних вопросов. Потом дома поговорим.
Кошусь на Гордея в ожидании его оценки моей поддержки, и он коротко, но одобрительно кивает.
Лева и Яна торопливо идут к крыльцу, через несколько шагов оглядываются на нас. Вероятно, они уловили в нас метаморфозы, в которые мы нырнули через боль, страх и отвращение.
— Тебе придется и со своими родителями переговорить, — Гордей приобнимает меня за плечи и не спеша ведет меня к дому. — Моя мама обязательно пожалуется им, а они полезут к нам.
Под ногам шуршит мелкие белые камушки, в которых с хрустом утопают тонкие каблуки моих туфель.
— Тогда предлагаю разделиться, — соглашаюсь я с невеселыми прогнозами мужа, — или ты хочешь, чтобы я присутствовала при разговоре с твоей мамой?
— Нет, это должен быть мой личный с ней разговор, Ляль. И он должен был случиться очень давно.
Глава 54. Где твоя благодарность?
— Мам, мы сегодня домой, — стараюсь говорить спокойно и уверенно.
Бессмысленно сейчас взрослому мужику обижаться на женщину, которая не заметила в своем муже тихого извращенца и тирана.
Или не хотела замечать?
Или для нее тоже было нормой то, что я находился в тени ее мужа, который мягко унижал и прессовал на протяжении долгих лет?
Но, может, она сама забита мои отцом? И тоже этого не осознает, как не осознавали мы с Лялей?
— И я… и я бы хотел, чтобы ты кое в чем меня послушала, мам, — вздыхаю я.
Она молчит и плачет.
Сидим в малой белой гостиной, которая соединяется с зимней оранжереей.
— Я не хочу, чтобы ты жила в этом доме. Ты как-то говорила, что хотела бы не пригороде жить, а в квартире.
— Что ты такое говоришь? Как я отсюда уеду?
— Просто возьмешь и уедешь, — тихо отвечаю я.
Прекрасно понимаю, что без объяснений я выгляжу самодуром, однако я не хочу, чтобы мои дети приезжали к бабушке в этот дом, который я теперь хочу разнести по кирпичиками и сжечь дотла.
— Твой отец был против…
— И еще, мам, — я не отвожу взгляда, — я не хочу слышать ничего в подобном ключе. Я не буду тебя поддерживать в разговорах, в которых ты будешь рассуждать, против чего бы выступил отец. Или каким он хорошим был.
— Гордей, — мама стискивает в пальцах платок, — конечно, ты по-своему проживаешь горе, но не надо так. Ты так не справишься со скорбью.
