Вера в сказке про любовь (СИ) - Чепенко Евгения (книги бесплатно без .txt) 📗
Волк внимательно изучил мое лицо, затем ляган, выглянул на бастующего кота и сурово отчеканил:
— Проходите.
Заяц прошел без происшествий, мясо с алкоголем тоже. Коту повезло меньше. Он балдой в порог врезался. А поскольку хозяйка не оглядывалась, просто тянула его на поводке за собой и все, то совершил он еще и кувырок через голову. Свет тихо посмеялся и закрыл за нами дверь. Много позже он в красках опишет мне ту судьбоносную на его взгляд картину, а пока только наблюдал и веселился.
— Держи, — решила я продолжать быть смелой и протянула хозяину гостинцы. — А где Тём? За квартиру не переживай, потискают, и я его домой закину, чтоб не натворил ничего.
— Хорошо, — улыбнулся как-то непонятно Пересвет и понес на кухню все, что я ему сдала.
— Киса!
А вот и Тём.
Киса резко прекратила нервно вылизывать зад, выпучила глаза и попыталась дать деру. Но не тут-то было. Скорость у Тёма оказалась недетская.
— Киса, — прощебетал парень еще раз и попер явно тяжелую для него зверюгу к отцу.
На кухне меня ждал сюрприз в виде роллов.
— Ого! — восхитилась я. Логично. Каждая третья женщина любит эту разноцветную, странную на вкус фигню.
Свет оторвался от созерцания горки дымящегося мяса, которое успел развернуть, и взглянул на меня с надеждой.
— Значит, угадал?
А ты стремился угадать? С ума сойти… Конечно, угадал, да еще как! И я, похоже, угадала.
— Очень! Там сбоку отдельно завернуто — это Тёму.
По-моему, мне только что удалось смутить несгибаемого и непобедимого.
Пофиг издал нервное рычание, отвлекая нас обоих от игры в переглядки. Ничего криминального со зверем не делали, Тёмыч об него всего лишь щеку тер, но домашней избалованной кисе сложно понять такое непочтительное отношение. И если в первый раз он испугался, то во второй решил отстаивать свое право на свободу личности.
— Пофиг, терпи! — шикнула я на питомца. От моего сурового замечания хвост по полу застучал с удвоенной силой. Звук привлек Тёма. Вместо объятий, малой начал ловить подвижную часть тела Феофана, словно котенок бантик. Его и на хихиканье пробирало от такой незатейливой забавы. Кот снова выпучил глаза и забил хвостом сильнее, чем спровоцировал громкий детский смех.
Короче, в кису играли минут пятнадцать. Как по мне, так такого адреналина Феофан не находил ни в одной уличной битве. Он прижимал уши, впивал когти в кафель, пару раз клыки показал, с тройку — зашипел. Последняя кошачья суперспособность особенно восхищала юного исследователя, он даже спровоцировать шипение пытался искусственно. И все это под моим чутким наблюдением и на фоне накрывающего на стол Пересвета.
— Все. Закругляйтесь, вивисекторы. Люди за стол, кота мне. Ключи тоже, — последняя фраза ко мне относилась. Я это поняла по вопросительному взгляду и протянутой открытой ладони.
— Ну, — поторопил меня Свет. А я как, сидя на полу, смотрела на него снизу вверх, так и не пошевелилась. — От квартиры твоей, — уточнил он.
— Я сама!
Очнулась — уже хорошо. Раз не могу в его компании быть умной, соблазнительной и обворожительной, так хоть мелким достижениям радоваться надо.
Свет такое лицо сделал уныло-усталое. Весь его вид сейчас выражал недовольство.
— Дай ключи.
Стало очевидно, что игру под названием «взаимная вежливость» хозяин не любит. То есть понятно, что я искренне сама Пофига уносить собиралась, Свет тоже искренне. Мы оба это понимали, но кому-то придется уступить, и судя по всему, этот кто-то — я.
К тому моменту, когда Пересвет вернулся, Тём доедал мелко наструганное лично мной лично для него мясо, попеременно обильно поливая каждый кусочек кетчупом. Я боялась, что он не захочет кота отдавать, что заупрямится, и я останусь один на один с плачущим ребенком, но на удивление все обошлось. Стоило мальцу услышать про кетчуп, как зверь остался в прошлом. Сына Свет знал, как облупленного.
— Ест?
— Ест, — подтвердила я.
— А ты?
— Тебя жду.
Это уже личные убеждения. Если уж ужинать вместе, то действительно вместе.
Свет смущенно улыбнулся, помыл руки и присоединился к нам. Плохо помню, что именно происходило тогда за столом. Ели, о чем-то разговаривали, смеялись. Тём временами пристально меня рассматривал, но дискомфорта у меня его взгляд не вызывал никакого. Знания — сила. Когда ведаешь, почему гремит гром, перестаешь его бояться. Свет с удовольствием уплетал мясо. Хорошо запомнила, как испытывала при этом тихое удовлетворение. И дело не во мне, дело в нем. Точнее во всех его движениях в тот вечер, позах, даже в интонациях. Он действовал словно крадучись, осторожно, с опаской, и при этом с таким блаженством, с такой неподдельной самоотдачей, что у меня теплая волна по телу проходила одна за другой. И в груди тяжесть разрасталась. Ощущение, что я человеку сделала вселенское добро.
Нервничать я начала, когда Тёма спать отправили. Разговор продолжался, но не слишком клеился. Текила обжигала горло, но не отдавалась в голове… Свет снова стал непроницаем. Он сидел ко мне очень близко, лицом к лицу. Яркие глаза изучали меня медленно и неотрывно. Кажется, ничего особенного, да только в то мгновение я всем телом ощущала его. И это не просто пристальный взгляд, это твердое знание того, что со мной будут делать. Я готова была поклясться, что пошаговое знание. Ни пошевелиться, ни испугаться, ни подумать. Только затаить дыхание и ждать — его территория, его правила.
Словно прочитав мои мысли, Свет улыбнулся. Я заворожено наблюдала, как эта легкая улыбка появляется и исчезает на его лице. Только мгновение, и его дыхание на губах ощутила. Абсолютно, невозможно близко. Он по-прежнему не касался меня, не целовал, только терпеливо ждал. А я тонула в потемневших глазах и совершенно не могла понять, чего он ждет. Мысли парализовало. Все, что я видела, — это его черные расширенные зрачки. Все, что чувствовала, — его запах и частое прерывистое дыхание.
Он на доли секунды приблизил свое лицо сильнее, почти коснулся моих губ и вновь взглянул с ожиданием. И вот тогда я поняла. Словно в вязком тягучем сне исполнила его просьбу. Свет едва заметно вздрогнул и перестал дышать. Еще мгновение, и я потерялась в пространстве и времени. Это был не поцелуй, это был безмолвный рассказ, насколько сильно он меня хочет. Безумно сильно, так, что мне оставалось только принимать и быть ведомой.
Тело покалывало и жгло. Я толком не разбирала свои собственные ощущения, только его. Его желания, его удовольствие. Ловила каждый беззвучный стон, каждое движение языка. Я жаждала сделать все, что хочет он, все, что попросит.
Не прерывая поцелуй, Свет перетянул меня себе на колени. Я оказалась в далеко недвусмысленной позе прижата к нему. От резкого соприкосновения с моим телом он застонал вслух. Совсем тихо, но у меня желтые точки перед глазами запрыгали. Его ладони казались горячими, обжигающими, нежными. С каждым их движением, я прижималась к нему сильнее. До безумия хотела чувствовать его сильнее, больше, хотела быть для него. И с каждым моим движением, Свет прижимал меня сильнее, его поцелуй становился все безумнее. Это уже был секс, он уже кончал в меня, прямо сейчас.
Сначала на пол улетела моя майка, за ней юбка и сразу белье. С его одеждой оказалось сложнее. Снять чертовы джинсы, когда абсолютно не в состоянии оторваться от мужчины, ох как непросто. И когда вместо помощи, он не отпускает твои губы, а от прикосновений твоих пальцев вздрагивает и надломлено стонет.
И когда я избавилась от его одежды, когда вновь оказалась прижата к нему, когда почувствовала его в себе всего целиком, он вдруг замер и зажмурился. Недовольная таким поворотом дел, я едва заметно приподнялась и опустилась. Свет застонал уже не надломлено, а отчаянно и совсем дико. Он с силой удержал меня за бедра, не позволяя вообще шевелиться.
Никто еще не давал мне столько власти над собой. Осознания такого безграничного желания доставить мне удовольствие любой ценой, даже ценой своего собственного. Склонившись к нему совсем близко, не касаясь губ губами, я поймала его дыхание, заставила смотреть мне в глаза и, невзирая на все протесты и запреты, еще раз резко приподнялась и опустилась. Свет выгнулся, до боли прижал меня к себе и почти взвыл. Я со всепоглощающим безраздельным удовольствием наблюдала за его эмоциями. За отчаянием, виной, блаженством, стыдом. Казалось, его парализовало, он не шевелился. Или боялся пошевелиться.
