Святочный сон (СИ) - Тартынская Ольга (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
- А вот и есть чем убить вечерок. Едем к Мещерским, там нынче вся Москва!
Петруша взялся писать ответ на приглашение.
- Поезжай один, - мрачно проговорил князь. - Я сыт по горло московским гостеприимством.
- Нет уж, изволь! Без тебя и мне почета не будет, а я грешным делом заприметил несколько хорошеньких мордашек. Имею намерение нынче свести знакомства. - Коншин был настроен весьма решительно: - Там и Лопухин будет, сговоримся на арапчонка.
Горский оставался безучастен к хлопотам приятеля. С тех пор как он покинул дом Мартыновых, он поминутно чувствовал пустоту в душе. Нечем себя занять, в обществе скучно, волочиться нет желания, да и не за кем. Князю мнилось, будто он что-то потерял и не может найти. А без этого он сам не свой. Где прежний удалец, молодец-кавалергард, жуирующий в гостиных и на дворцовых балах? Где тот озорник, ёра и забияка, который по пустячному поводу готов был вызвать на дуэль мнимого обидчика? Неладное происходит со вчерашним проказником и повесой. Будто неведомая болезнь одолела богатыря. И что за болезнь? Ожоги, полученные в балагане, уже сошли и не беспокоят князя. Душа, душа получила сильнейший ожог! Теперь она ноет, спать по ночам не дает, забыться не дает...
Не приученный к душевным разбирательствам, Горский с трудом понимал себя. Еще проклятый ожог не давал покоя. Отчего жизнь потеряла для него всякую притягательность? Куда исчезла радость его простого, незатейливого бытия? Князь не терпел положений, которых он не мог разрешить. Теперь он оказался точно в таком положении. Исцелить ожог было нечем. Горский хандрил.
Рассказывая приятелю о событиях в доме Мартыновых, князь переживал мучительное раскаяние и не заметил волнения Коншина при имени Сашеньки. Скрывать его теперь не имело смысла: вся Москва говорила о семействе Мартыновых и проделках мнимого учителя.
Выслушав приятеля, Коншин не мог взять в толк, что так терзает князя.
- Помилуй, затея не удалась, однако все счастливо разрешилось да еще с выгодой для тебя! Чего ж тебе еще? А может статься, ты оставил сердце возле прекрасной Мартыновой? - он бросил пытливый взгляд и тотчас отвел его.
- Да пойми же! - горячился князь. - Я был выставлен совершенным подлецом в их глазах! Как последний шельмец, я тянул с объяснением, не хотел все рушить!
Горский метался по комнате, твердя вновь и вновь:
- Мне не дали даже оправдаться, выразить сожаление! Кто я теперь для Мартыновых? Низкий обманщик, интриган, подлый волокита. Теперь на пушечный выстрел они не подпустят меня к своему дому!
- Что тебе до них? - удивлялся Коншин, не узнавая друга.
- Ты не поймешь! - отмахивался князь, но тотчас продолжал горячо и скоро: - Я сирота. Рос у дяди. Тот не баловал меня, воспитывал по-суворовски. Одна теплая душа и была рядом: Филипьевна, нянька. Она заменила мне все: дом, семью, матушку... Бывало, приберегала для меня пряник медовый или ватрушку - дядя баловством это считал. Поймает - грозы не миновать. Одна она меня и ласкала, как свое дитя.
Горский перевел дух, налил в стакан мадеры и выпил.
- Когда в возраст вошел, жил в Париже пять лет. Поступил на службу. И пошло: Петербург, казармы, казенная жизнь, высший свет.
Он помолчал, будто силился прогнать ненужные воспоминания.
- А в этом доме... Я вкусил сладость семейственной жизни, познал истинную заботу и подлинное участие, любовь... - он вновь умолк, подозрительно моргая.
Коншин во все глаза глядел на приятеля. При последнем слове он встрепенулся:
- Любовь? Стало быть, красавица все же зацепила тебя? Признайся, брат!
- Оставь этот шутовской тон! - взорвался вдруг Юрий. - Ты не смеешь, не смеешь!..
Коншин удивлялся все более, глядя на взбешенного приятеля. Горский же поклялся не возвращаться никогда к больной теме, но с тех пор им овладел жестокий сплин. Выезды, визиты, опера, французский театр, балы - ничто не развлекало молодого мужчину. Только-то и выгоды, что он сделался знаменит и был всюду зван.
Все дни его теперь были посвящены погоне за забвением. Однако душа по-прежнему ныла, не давая покоя. Что именно силился забыть князь Горский? Если бы ему сказали, что он влюблен, князь расхохотался бы в лицо этому шутнику. Разве можно спокойное, теплое, дружественное чувство назвать влюбленностью? Да, он признавался себе, что Соня сделалась необходимой, самой важной частью его жизни. Однако его влекло к ней как к сестре, матери или душевной подруге... Где же страсть, сладостное волнение, телесное томление, вожделение, наконец? Возможно ли это влечение назвать любовью?
Его тоска рождена одиночеством, Юрий знал это наверное. Однако отчего непременно с Соней он переставал быть одиноким? Что связывало их души? Горский догадывался о чувствах Сони и, признайся она, не отверг бы их. "Почему я знаю определенно, что она любит меня истинно, преданно и никогда не разлюбит?" - раздумывал он долгими бессонными ночами. Эти мысли грели его, давали надежду. "Почему я знаю, что лишь с ней возможно истинное счастье? Она совсем мой человек..."
Однако приходил день, и надежды рассеивались. Он ни разу не столкнулся с Мартыновыми в обществе или в театре. Они не выезжали, а Горский не чувствовал себя вправе искать с ними встречи. Юрий понимал, что для Мартыновых он теперь первейший враг, пропащий человек. Он последний, с кем заговорят на балу или предложат партию в вист.
- Лучше бы дуэль! Тогда бы все сделалось ясно, - ворочался с боку на бок бессонный князь. - Тогда бы все последствия затянувшейся шутки были смыты кровью!
Он вставал, чтобы выпить воды, и вновь погружался в раздумья.
- Или нет, не надобно крови. Однако, расплатившись, я мог бы начать все сызнова! Кто бы мне воспретил?
Да, Мартынов, не приняв вызова (вернее, не сделав его), лишил князя всякой надежды когда-нибудь вновь войти в его дом. А Соня подчиняется ему. Без позволения кузена она не сделает ни шагу. Досада!
Предложение Коншина ехать к Мещерским Юрия не вдохновило. Однако делать все равно нечего, почему бы не встряхнуться?
У Петруши был свой расчет. Он несколько бравировал, рассказывая о хорошеньких личиках. Натурально, прежняя цель оставалась, но теперь у Коншина появилась еще одна забота. Теперь, когда Петруша узнал имя прекрасной дамы, ради которой Юрий пошел на обман, покой оставил его. Видеть ее стало идеей-фикс бывалого усача. Как назло, Мартыновы не выезжали после разоблачительного скандала, учиненного Амалией.
Быть представленным ей вновь, вновь пережить забытый трепет, молодое волнение - мог ли он мечтать об этом! Видеть ее, пасть к ее ногам, молить... О чем? Там видно будет. Коншин не выдал своего секрета Юрию, чтобы тот ненароком не помешал. Ему было важно застать даму врасплох и прочесть на ее лице свою участь.
- Чай, не в Сибирь провожаете, будет вам кукситься! - ворчала Марья Власьевна, глядя на дам, уныло наблюдавших за их с Соней сборами.
В дом Мартыновых Аргамакова прибыла во всем своем великолепии: кружевной чепец в оборках и лентах, платье из тяжелого бархата, подчеркивающее стройную монументальность ее фигуры, драгоценности в меру и со вкусом.
- Вот о чем мы не подумали давеча, Сонюшка. Примерь-ка! - Марья Власьевна достала из своего волшебного ридикюля пару прелестных бальных туфелек из палевого атласа с ленточками. Соня ахнула, дамы тотчас протянули руки, чтобы коснуться атласа, проверить на прочность подошву без каблука.
- Шарман! - воскликнула с завистью Биби и ревниво глянула на ножки Сони. - Но впору ли будут? Такие крохотные!
Соня присела на низенькую скамеечку и примерила одну туфельку. Не зная, как завязать ленточки, она вопросительно глянула на Марью Власьевну. Биби подскочила и, мигом обвив ленточками маленькую ножку Сони, завязала их крест накрест.
- Надобно покрепче затягивать, иначе распустятся во время танца и падения не избежать, - рекомендовала Варвара Михайловна.
Она помогла Соне и со второй туфелькой. Все умильно ахнули. Туфельки оказались впору. Ножки Сони пленительно выглядывали из-под бального платья, изумляя своим совершенством. Все было готово. Волосы расчесаны на прямой пробор и уложены на уши по бокам. Тяжелая коса зашпилена на затылке. Открытая шея обрела стройность, пышные буфы на рукавах и белые перчатки до локтей скрывали худобу рук и плечей, талия утянута в рюмочку. Словом, перед изумленными взорами домочадцев вновь предстала та новая Соня, каковой она сама боялась, но уже жила, думала и чувствовала, как она. Движения ее сделались легкими, а походка грациозной, что было вовсе не присуще прежней Соне.
