Сделать все возможное (ЛП) - Грей Р. С. (версия книг .txt) 📗

Он отступает и машет рукой зайти, как будто это не самая безумная идея.

— Я собирался в спортзал.

— Разве ты не хочешь узнать, почему я здесь?

— Я знаю, почему ты здесь. Этот мотель отвратителен. Я слышал, что до осуждения этого места остались недели.

— Звучит вполне правдоподобно. Теперь я знаю, почему он называется «Одинокая звезда» ‒ это его рейтинг на Yelp.

Его лофт массивный, с открытыми балками на потолке и оригинальными стенами. Он имеет открытую планировку, поэтому гостиная и кухня занимают одно большое пространство. Свет от заходящего солнца струится через промышленные окна, занимающие всю заднюю стену лофта. Это мило, и это ставит меня в тупик.

Я все еще осматриваю его дом, когда он забирает сумку из моей руки и ставит её рядом с кухонным островом. Затем он продолжает наполнять бутылку водой.

Я остаюсь там, где нахожусь, на его коврике.

— Эй, Лукас, ты слышал о перемирии в канун Рождества, во время первой мировой войны?

— Когда солдаты с обеих сторон вылезали из окопов, пили, пели рождественские песни и вместе играли в футбол?

Я киваю.

— Вот что это. Как только я вернусь домой, война продолжиться.

Он смеется, подходит и хватает маленькую спортивную сумку, висящую у двери.

— Сейчас не канун Рождества.

— Я просто говорю, не слишком уютно устраивайся за пределами окопа.

— Ага. Что ты будешь делать, пока меня не будет?

— Наверное, постою здесь и подумаю, какие совершённые мной ошибки привели меня к этому.

Похоже, он собирается наклониться и поцеловать меня в щеку, но не делает этого.

— Ну, если ты когда-нибудь сойдёшь с этого коврика, то чувствуй себя как дома.

Ха.

Как дома.

Быть, как дома, в лофте Лукаса Тэтчера, какая нелепая идея. И дело не в том, что я не хочу здесь находиться. В течение многих лет я мечтала ступить на территорию, которая ему принадлежала, но эти мечты обычно включали в себя наличие лыжной маски и средства для удаления волос. Он уходит в спортзал, а я остаюсь здесь, на его территории, без присмотра и свободно могу делать всё, что захочу. На кухонном столе лежит его почта. Я могу покопаться в ней и выбросить квитанции на оплату счетов, тем самым ухудшить его кредитную историю. На кофейном столике лежит книга. Я могу переместить закладку на несколько страниц или написать спойлеры на полях. Его ноутбук. Видеорегистратор. Всё это легко можно использовать, чтобы навредить ему, но вместо этого, я продолжаю стоять прямо на этом коврике в прихожей, пока он не возвращается из спортзала.

Когда он заходит, дверь бьет меня по затылку.

— О, чёрт. Дэйзи, прости.

— Да. Нет проблем. Нет, все нормально. Нет, спасибо, я не голодна.

Он бросает пакетик замороженного горошка обратно в морозилку, когда я от него отказываюсь.

— Я пошутил на счёт того, что бы ты оставалась на коврике.

— Ты только что ушел.

— Это было сорок минут назад.

— Да? Ну, я уже собиралась сойти с него. Просто еще не решила, куда хочу пойти.

Он подходит и берет меня за плечи, физически заставляя сойти с коврика. Я ожидаю, что вместо пола, будет лава.

— Пахнет тобой, — объявляю я, — но ты только что въехал. Ты просто опрыскиваешь все помещение, когда душишься туалетной водой или типа того?

— Я ничего не чувствую.

— Ты и не должен.

Он смеётся и поворачивается ко мне.

— Я собираюсь приготовить ужин. Хочешь посидеть у барной стойки или на диване?

Ему приходиться спрашивать, потому что, если он отпустит меня, я останусь стоять здесь, в прихожей. Застывшая.

— На диване, наверное.

Он ведет меня туда и сажает прямо посередине.

— Я думала о том, чтобы вытащить батарейки из детекторов дыма, — признаюсь я, глядя на него, когда он подпирает подушку за моей спиной.

Он как мой опекун: опекун, который пахнет так, будто только что закончил тренироваться. Я должна ненавидеть это, но не ненавижу.

Он смеётся себе под нос.

— Меньшего я и не ожидал.

Он начинает выпрямляться, но я хватаю его за футболку и даю жизнь навязчивой мысли.

— Давай подурачимся?

Я крепко держу его, наклоняя над собой, и приглашаю в мое пространство.

Он улыбается.

— Я собираюсь приготовить ужин.

— Ужин может подождать. А я не могу.

Он не отстраняется.

— Разве ты никогда не слышала, что предвкушение ‒ это лучшая часть удовольствия?

— Это глупо.

— Бьюсь об заклад, ты была ребенком, который ест по одной запечённой зефирке вместо того, чтобы подождать двух.

— Может быть, — говорю я, отпуская его футболку. — Но мы же взрослые люди. Мы можем съесть всю упаковку, если захотим.

Он оставляет меня, чтобы вернуться на кухню и начать готовить.

Он готовит цыпленка?! Кто вообще может есть птицу в такой момент?

— Дэйзи, ты начинаешь меня пугать.

Наверное, это потому что, я уставилась в одну точку, сидя на диване с прямой спиной и руками, лежащими на коленках. Но теперь, сознательно, я откидываюсь назад и скрещиваю ноги. Всё. Теперь я выгляжу, как нормальный гость.

— Итак, я знаю, что зефир был метафорой для секса, но у тебя действительно он есть?

— Расскажи мне, как прошел твой день, — говорит он, игнорируя мой вопрос.

— Нормально. Я ходила на работу. Я ведь врач, ты же знаешь?

— Нет, — подыгрывает он мне. — И какого это?

— Я работаю с одним парнем. Его трудно полюбить. Все в клинике так думают.

— Да?

— Он просто хуже всех.

— И как ты справляешься?

Я поворачиваюсь, и мы встречаемся взглядами, поверх кухонного островка. Он занят обжаркой, а я занята представлением того, каково бы было, если бы он наклонил меня над этим столом и задрал платье.

— Я просто использую его для секса, обычно это его затыкает.

— Ты хочешь зеленую фасоль или спаржу?

— Что готовится быстрее?

— Фасоль.

— Тогда это то, чего я хочу.

Через несколько минут ужин готов. Это рекордное время, поэтому меня удивляет, что, когда я режу свою курицу, она розовая в центре.

— Лукас, — говорю я, поворачивая тарелку, чтобы показать ему. — Она не до конца прожарена.

Он поднимает голову, наполовину ошеломленный.

— Наверное, я немного торопился.

Я прячу свою улыбку, когда он встает, чтобы забрать у меня тарелку и вместе со своей поставить на кухонный стол. Он подпирает его руками и качает головой. В течение нескольких секунд он не двигается, пока я не прерываю его.

— Ну, ужин был замечательным, — поддразниваю я.

Мои глаза загораются, когда он встает и начинает стягивать футболку.

— Но теперь, думаю, пришло время для десерта? Да. Я думала о том же самом.

— Не так быстро. Мне все еще нужно принять душ.

— Почему? Потому что ты только что занимался? Потому что ты все еще немного горячий и потный, и от тебя до сих пор исходит мужской, мускусный запах?

Ничего он не знает. Он, как Джон Сноу.

— Лукас, — говорю я, делая глубокий вдох и обходя кухонный островок. — Я вежливо попросила тебя заняться со мной сексом. Теперь думаю, будет справедливо, если ты выполнишь эту просьбу.

Он ухмыляется.

— Повернись.

Я делаю так, как он говорит, и чувствую, как его теплые руки обхватывают мою шею. Он дразнит меня нежным поцелуем под волосами. Мне кажется, что он собирается расстегнуть мое платье и устроить вечеринку, но потом он говорит:

— На самом деле, мне нравится заставлять тебя ждать. Давай сначала поужинаем.

Затем его руки ускользают.

Я раздраженно смеюсь и поворачиваюсь к нему лицом.

— Лукас, перестань! Ты вдруг стал неким джентльменом? Хочешь пригласить меня на свидание?

— Конечно. Называй это как хочешь.

У меня возникает мысль: снять платье и разрешить эту проблему, но даже у меня есть свой предел.

— Хорошо. К счастью для тебя, свидание обойдётся дёшево. Просто закажи пиццу. А я тем временем пойду приму душ.

Полчаса спустя мы сидим на диване, у меня мокрые волосы, и на мне надета пижама. Это самая скромная вещь для дома, которую упаковала моя мама, и всё равно она недостаточно скромна. Короткие шорты и майка, которая едва прикрывает грудь. Лукас тоже принял душ и переоделся, и теперь на нем надеты только фланелевые штаны. Шоу, которое мы смотрим, скучное, это какое-то кулинарное соревнование на PBS. Но никто из нас не делает шаг, чтобы переключить канал. Я быстро оглядываюсь на Лукаса, и вижу, как его взгляд устремлен на меня и обжигает мою кожу. Я думала, мой наряд понравится ему, но какое это теперь имеет значение? Кажется, момент упущен, потому что все, что он делал сегодня вечером, говорит только об одном: сегодня мы сексом не займёмся.