Сводные. Дилогия (СИ) - Майер Жасмин (читаем книги .txt) 📗
— Помнишь, день, когда мы познакомились? — говорю шепотом. — Я ведь неслучайно угоняю машины, Юль. Это и должно было стать моим заданием.
— Что? — выдыхает она. — Ты должен был взорвать вышку?
— Мне таких важных дел пока не доверяли… Только мелочь. Пикеты, листовки, порча имущества, но я хотел пойти дальше, старался, как мог. Тренировался в угонах и скорости. Даже преуспел, как ты знаешь… Нас учили взламывать машины, угонять и доставлять в нужную точку в самый краткий срок. Нам не говорили, для чего это нужно, но мы и не спрашивали. Это было само по себе весело…
— Господи, Кай, но ты ведь завязал? Ушел из этого?
Уйти невозможно.
Я теперь отличная мишень для них. Конечно, я тянул до последнего, когда понял, что у меня с Юлей все серьезней, чем кажется. Так и не принял участие во втором туре, но они и без меня справились. А я понятия не имел, что Дмитриев не ступень. Дмитриев и есть сама цель.
Вижу, как Морозов передает Платону папку.
Ошибка подросткового бунта нагоняет со спины и с разворота отправляет в нокаут. Вижу, как плачет мама. И с каким лицом Платон читает результаты допроса.
Я сам завязал эту петлю и влез в нее тоже сам. Когда угнал не ту тачку, да еще и с балеринкой, которая и не знает, что теперь мое сердце принадлежит ей. И когда стал причиной, по которой Платон вообще познакомился с моей матерью.
Купидон херов, который все это время держал арбалет взведенным и готовился выстрелить в спину.
Мама прячет лицо на груди Платона, и даже отсюда я вижу, как ее плечи подрагивают, пока Морозов все говорит и говорит. Глупо было даже надеяться, что однажды я все-таки стану для нее хорошим сыном.
В ушах эхом звучат слова мамы: «Ты всегда все только портишь».
Это так. Даже их новую семью.
Первым выхожу навстречу Платону. Слышу, как хлопает пассажирская дверца следом — Юля выбегает тоже.
Лицо Платона Дмитриева перекошено от ярости, пока он тяжело ступает мне навстречу по мокрой трясине.
— Какого хера, Костя?! — орет он. — Я доверял тебе собственную дочь, а ты…
— Папа, стой!
— Вернись в машину, Юля! — рычит Платон. — С тобой я поговорю позже. Но для начала ты отправишься домой и соберешь свои вещи. Ты переезжаешь в общежитие Академии.
— Что? — ахает она. — Почему?
— А потому что я думал, что могу доверять вот ему! — Платон указывает на меня. — Юль, без лишних слов сейчас. Город на карантине с завтрашнего дня, ты слышала. Остальных студентов отправляют по домам, но есть те, кому нельзя прерывать тренировки. И ты в списках. Там ты будешь в безопасности. Общежитие будет тоже на карантине. Часть преподавателей и Директор останутся с вами. Ваша учеба и подготовка к выпускному спектаклю не должна прерываться.
— Но, папа…
— Никаких «но». Ты хотела заниматься балетом, так занимайся. Теперь ты, — Платон поворачивается ко мне. — Если думаешь, что я снова вытащу тебя из этого дерьма, то ошибаешься. И не подходи к моей дочери больше никогда! Понял?
Киваю. Платон оглядывается на мать, но та стоит, запахнув пальто, дрожит и плачет, отвернувшись от меня.
— Что ж… Теперь сам и расхлебывай. Капитан Морозов!
Морозов выплывает откуда-то сбоку из огненного чада, как торжествующий Аид, заполучивший очередную отчаявшуюся душу.
— Уж и не думал, что когда-нибудь скажу это… Но, Гронский Константин, вы арестованы за причастность к незаконным действиям, направленным на…
— Нет! — крик Юлин взмывает к небу, но Платон перехватывает дочь.
Холодный металл касается запястий, и меня наконец-то уводят.
Часть 2. Константин
Глава 1
Он здесь.
Наконец-то.
Прикосновения его губ опаляют мою кожу, и я запускаю пальцы в длинные волосы и тяну на себя.
Столько дней без него, уйма вопросов, но больше ничто не имеет значения, когда он накрывает меня своим телом и целует. Его твердость, жесткость и моя хрупкость. Плевать, как он попал в общежитие Академии. Забрался по водостоку, проник через крышу, главное он здесь.
В моей спальне, которая для него под запретом.
Сгораю. Разлетаюсь на осколки. Комкаю простыню и кусаю ладонь, чтобы не стонать так громко, как могу только с ним.
Он один достоин стать не только первым.
Он будет единственным.
Поцелуи возвращают меня к жизни. Каждый прожитый день без него больше не имел значения. Пусть меня и хвалят теперь так, как не хвалили раньше, мной все довольны, и впервые сложные сцены даются легко, но ничего из этого больше не приносит удовольствия.
Теперь мой танец стал по-настоящему живым, сказал Директор. Плевать, что в груди у меня острые осколки вместо сердца, которые кровоточат от каждого движения. Теперь я знаю, каково было Сильфиде, Жизель, Авроре, Джульетте и Белому лебедю… Знаю, что значит терять и умирать во имя любви.
Одеяло летит на пол. Задыхаюсь от горячих влажных губ, а сердце стучит вразнобой где-то в горле и в голове пульсирует одна только мысль.
Сегодня.
Сейчас.
Горячие руки скользят от коленей к бедрам, и я сама подаюсь ему навстречу.
Хочу его, только его. Больше не могу. Не могу без него и плевать на весь мир, на все, что он делал. Я видела его настоящим, каким не знал никто. Это важней всего. Только я знаю правду, которую не увидел ни мой отец, ни его мать.
Кожа к коже. Одно дыхание на двоих.
Я готова, но он снова изводит меня, дразнит, хотя в этом нет никакой необходимости. Дрожу всем телом, пока он обводит, раскрывает, изучает чувствительные точки между моих бедер, как будто не будет будильника, лекций и тренировок, нет больше никого и впереди у нас целая вечность, которую он готов провести рядом со мной.
Ловлю его ускользающие губы и сильнее выгибаюсь. Снова теряю контроль над своим телом. Теперь я целиком только в его власти. Все мои ощущения обострены, а нервы натянуты до предела.
Первое проникновение проносится по телу разрядом тока.
Только палец.
Но сегодня ничто не помешает зайти дальше.
Его руки не останавливаются. Он приподнимается, нависая надо мной, и водит по моему телу теперь уже не пальцем. Горячей плотью собирает влагу и ударяет бедрами, заполняя меня…
Не всю.
Но и этого достаточно. Жар растекается под кожей, и шквал ощущений сносит окружающий мир, оставляя в нем только нас двоих. Больше ничего и никто не имеет значения, кроме этого.
Сейчас.
Он ударяет бедрами сильнее.
Все-таки кричу, когда он делает последний рывок и входит полностью. Глаза распахиваются, но я ничего не вижу. Я умираю и воскресаю с каждым его аккуратным движением. Его твердые плечи напряжены, а по виску скатывается капля пота.
Движется медленно, но уже не дразнит. Щадит. Сам пытается не сорваться.
Тело вибрирует от желания, которое нарастает. Впиваюсь зубами в его плечи, глухо рычу, и он теряет контроль. Сгорают дотла все предохранители, и он начинает двигаться так, как должен. Как задумала природа. Берет свое.
Боль прошивает тело острой иглой. Насквозь. Мир плывет перед глазами. Он слизывает слезы с моего лица.
Я плачу и также беззвучно смеюсь. Крепко обхватываю его руками и ногами, чтобы не позволить снова исчезнуть…
Но в моих руках ничего нет.
Открываю глаза.
Вижу девичью спальню в Академии. Двухъярусные кровати пусты. Вместо четверых девочек в обычные дни, сейчас во время карантина я живу здесь одна.
Никто не видит, что я просыпаюсь с зажатой между бедер рукой. На часах семь утра, о чем громко возвещает будильник на телефоне.
Всего лишь сон.
Очередной чертов сон.
В котором он все-таки стал моим первым.
Умываюсь, переодеваюсь и несусь на пробежку, иначе свихнусь в пустом здании, в котором так редко теперь слышны голоса. Лишь десять студентов остались в Академии. Розенберг среди их числа. Ощущение будто именно нас вывезли в ссылку, а не наоборот.
