Игра. Вторая жизнь (СИ) - Лебецкая Екатерина (книги полностью .TXT, .FB2) 📗

Рома гладил меня по волосам, прижав к себе, а во мне боролась маленькая девочка Катя, которая хотела, чтобы ее пожалели, и взрослая Катя Богданова, которая ненавидела жалость и высокомерие, с которым обычно смотрели на бедную сиротку. Ветров развернул меня к себе, желая вытереть слёзы, но их уже не было, потому что я не плачу перед другими.

— Моя маленькая девочка. — шептал парень и в его голосе было столько жалости, что мне стало нестерпимо сложно рядом с ним. Хотелось укрыться, спрятаться, сбежать, лишь бы не чувствовать себя такой жалкой. Я встала и прошлась по комнате, чтобы успокоиться, но Ромин взгляд, только больше коробил меня. Под прицелом его глаз я чувствовала себя дефектной, неправильной, сломанной. Но я знала, что это не так. Несмотря на смерть родителей, на ненависть в детском доме, я получила достаточно любви, уважения и заботы, чтобы не сломаться.

— Ром, не смотри на меня как на брошенного котёнка. Не надо меня жалеть. У меня было счастливое детство. Ромка забрал меня с детского дома через полгода. Ему исполнилось восемнадцать, он вернулся от тетки в нашу квартиру, устроился на работу, собрал необходимые документы и приехал за мной.

— Почему тебя вместе с братом не забрала тетка?

— Не захотела… — я села напротив Ромы на другую кровать. — От меня были только проблемы. Я была капризная, избирательная в еде и одежде, плаксивая. В общем избалованная маленькая девочка и болезненная в придачу. Ромка же наоборот был настоящим мужчиной, которых мог помочь по дому и по хозяйству. Поэтому тетка его и приютила, а меня нет… Потом брат не захотел, чтобы мы жили с теткой. Нам и вдвоем было хорошо. Хотя мы никогда не были вдвоем. У нас дома вечно тусовались Ромкины друзья, часто и ночевали, а когда брат пропадал на работе, то присматривали за мной — забирали из школы или с танцев, кормили едой, принесенной из дома. Это мой Ромка умел готовить, а остальные парням было проще маминой стряпней меня угостить. Хотя я и сама быстро научилась готовить. В восемь лет я уже кормила ораву парней домашними пельменями. Наверно поэтому сейчас я не люблю готовить — наготовилась уже. Хотя я вкусно готовлю. По крайней мере брат и его друзья всегда хвалили, сейчас вот Стас с Настей тоже уплетают мои борщи аж за ушами трещит.

— Меня побалуешь своими кулинарными шедеврами?

— Угощайся. — я протянула Роме тарелку с печеньем.

— Вкусно. Ты молодец, Бельчонок. — сказал Рома, усаживая меня на колени.

— Это не я молодец, это мой брат молодец. Это он меня научил готовить и не только. Я бы умерла без него в детдоме. Хотя знаешь, там было не так и плохо, просто я тогда была слишком… нежная что-ли для него.

— Ты и сейчас очень нежная и красивая. — Рома заправил мои волосы за уши и стал осыпать моё лицо быстрыми невесомыми поцелуями. Это так странно, когда такой как Ветров не захватнически пожирает твои губы, а нежно целует глаза, щеки, лоб, нос. Я засмеялось — было приятно и щекотно одновременно.

— Ром, хватит. — пищала я.

— Хорошо. Как скажешь. — сказал Рома и поцеловал по-настоящему. Жарко. Страстно. Глубоко.

Глава 29

Рома

Я люблю ее.

Это не желание, не одержимость, не влюбленность — это любовь. Настоящая. Крепкая. Неуправляемая. И такая безумная.

Можно конечно отпираться, тянуть время, ждать, что что-то изменится, что отпустит, но это будет только обман и отговорки. Обман самого себя. И отговорки для того труса, который прячется под маской высокомерия и надменности. Но я хочу отпустить прошлое, хочу подарить маленькому загнанному мальчику Роме любовь, которой ему так не хватало. Любовь, в которую я не верил. Любовь, которая сейчас в каждой моей клеточке. Любовь, которая захлестнула меня с головой. Любовь, которая изменила меня.

Любовь к девочке. Моей девочке. Такой хрупкой, что хочется защитить. Такой красивой, что невозможно налюбоваться. Такой маленькой, что хочется научить всему. И такой родной, что невозможно отпустить.

Люблю ее.

И это случилось не сегодня и не вчера. Я влюбился с первого взгляда, с первого соприкосновения наших губ. Я старался спрятать эти чувства, придать им другой смысл — зацепила, держит, кроет. Банально боялся самого слова «люблю». Но сейчас я готов его сказать и сказать только ей. Моей Кате Богдановой. Моему Бельчонку. Моей девушке.

Да, она моя девушка. Девушка Ромы Ветрова. Настоящая. И пусть это началось как игра, но это никогда не было игрой в полном смысле этого слова. Мы не играли — мы чувствовали. За эти несколько недели с ней я почувствовал больше, чем за всю свою жизнь. Я чувствовал страх, смятение, ревность, беспокойство, желание, восхищение, а главное счастье. Такое простое обыденное счастье. Счастье от того, что она улыбается мне и я могу открыто улыбнуться ей в ответ. Счастье от того, что она держит мою руку и я могу согревать ее холодные пальчики. Счастье от того, что она дорожит мной и я могу быть уверен, что не предаст и не обидит. Счастье от того, что она на моей стороне и я могу быть самим собой.

С появлением ее в моей жизни мой мир перестал существовать. Она всё разрушила, испепелила и отстроила заново. Там, где были страдания, боль, обида и показушное безразличие, она смогла зажечь свет. Свет, который я потерял в темном подвале и который уже не хотел даже искать. Но ее искренность, самоотверженность и жизнерадостность зажгли искру, которая разожгла целый пожар. Пожар страсти и нежности одновременно.

Я горел, но упрямо делал вид, что не вижу, что не чувствую. Пока меня не обожгло до слёз. Пока моё сердце не заболело так, что я перестал дышать. Пока меня не накрыло осознание того, что я готов умереть за нее, готов взять на себя любую ее боль. Пока мою девочку не обидели, пока не причинили боль. Вот тогда меня прострелило. Я люблю её. Люблю до безумия. Сдохну, превращусь в пепел без неё.

— Какого черта, вы не берете трубку? — орала Настя, когда мы со Стасом вырулили со спортзала. Нужно было обсудить с тренером состав команды для соревнований между Вузами города. — Шах минут десять назад закрылся с Катей в аудитории.

Вихрь мыслей пронесся в моей голове. Болезненное чувство горячими углями прожигает всё нутро. С одной стороны, чувствую страх за нее, а с другой — злость на себя, потому что лажанул, потому что спустил всю эту ситуацию с Шахом на тормозах.

— Какая аудитория? — матернувшись, спросил Стас. Он походу куда лучше соображал в этот момент, чем я.

— Двести двадцать вторая. Туда побежал Демьян, я ему смогла дозвониться.

Не разбирая дороги, я несся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и молился лишь о том, чтобы Бельчонок выстояла, чтобы не сломалась. Какой дерзкой, смелой и сильной она не казалась, она была хрупкой и ранимой. Возле аудитории толпилось несколько человек, распихал их и влетел в кабинет. Бельчонок сидела на столе. Растрёпанная, дрожащая, с накинутым на плечи мужским пиджаком и расстёгнутыми джинсами. Не сразу заметил Дёму. Он стоял рядом, что-то говорил, гладил по спине, но Богданова не реагировала, не моргая смотря куда-то вдаль.  К ни го ед . нет

— Бельчонок. — почти шепотом выдохнул я. Но она услышала или ощутила моё присутствие, рванула ко мне. Задохнулся, когда пиджак слетел. На руках красные пятна от захвата, на щеке след от пощёчины.

Больно? Ещё бы… Никогда в жизни мне не было так больно.

Бельчонок так тряслась и жалась ко мне с такой силой, что в ответ напрягся до такой степени, что чувствовал каждую жилу на своём теле. Беспомощность душила. Не мог ни звука издать, ни пошевелиться. Тело словно замкнуло и одновременно внутренности колотило разрядами под двести двадцать.

— Шах где?

— Сбежал, как только я выбил дверь. — возбуждённо ответил брат. Его состояние было ничем не лучше, чем у меня. Злость, гнев, ярость.

— Возьми ее. — говорю, легонько отодвигая от себя девчонку. Демьян вклинивается между нами и притягивает малышку к себе. Она не сопротивляется, но отрицательно машет головой.