Аромат гибискуса (СИ) - Кутузова Елена (читать книги полностью .txt) 📗
Наконец, я осталась в одном белье и чулках.
— Очаровательно, — перевел Кайо, стоило Лючии отступить, чтобы полюбоваться на дело рук своих.
Я стояла, распятая между двух шестов, открытая взглядам. Но стыда не чувствовала. Только обиду. И злость. А еще — толику злорадства. Потому что Кайо, только что с обожанием взиравший на свою богиню, теперь смотрел лишь на меня.
Лючие это тоже не понравилось. Окрик заставил Кайо вжаться в пол, и тут же на его спину опустился тонкий каблук с металлической набойке. Когда Лючия убрала ногу, на голубой футболке расплывалось темное пятно. А несчастный потянулся к туфлям, чтобы вытереть с них кровь.
— Теперь ты, — несмотря на наказание, голос Кайо остался ровным. — Знаешь, мне очень хочется посмотреть на твоего ублюдка. И я посмотрю. Только чуть позже. А может, и тебе это удастся.
— Зачем ты это делаешь? — вырвалось против воли. Я вдруг поняла, что это не ролевая игра. Лючия — не Госпожа. Она — самый настоящий садист и ей все равно, как, когда и кого мучить.
— Зачем? — ноженова коснулся щеки, скользнул ниже, вдоль шеи, вызывая озноб и остановился над ключицей. — Затем, что не люблю, когда отнимают мои игрушки. А тем более, — я почувствовала укол, — когда их присваивают.
— Что имеем не храним, потерявши плачем, — только и смогла выдавить онемевшими от страха губами.
Откуда во мне эта наглость? Почему хамлю той, от кого зависит моя жизнь? Я ничего не понимала и решила плыть по течению. Главное — протянуть время. Хотя в то, что Виктор или Артем успеют, уже не верила. Особенно в Виктора. Он явно дал понять, что я его не интересую.
— Ты зря приехала. — в который раз сообщила Лючия. — Я вед только решила, что все образовалось, что мой муж успокоился и забыл и о тебе, и о своем ублюдке… — Отойди о неё! — послышалось из темноты.
37
Голос эхом отразился от стен и я воспряла духом, решив, что вот оно — спасение. Но тут же сникла: кто знает, можно ли доверять Виктору.
— Почему я должна это делать? — Лючия развернулась к нему всем телом. Я не видела её взгляда, но то, как побледнел Виктор, было заметно даже при тусклом освещении.
— Потому что это не мой ребенок!
Хохот взвился к потолку, заполнил каждый уголок этого заброшенного здания. Лючия смеялась от души. А потом, резко посерьезнев, поинтересовалась:
— С чего я должна тебе верить?
— Ты знаешь — я не посмею обмануть тебя.
— Не знаю! — она подскочила к Виктору и звук пощечины заглушил остатки эха, что еще смеялось где-то в глубине дальних коридоров.
А Кайо продолжал переводить каждое слово. Его глаза горели восторгом.
Вместо ответа Виктор опустился на колени. Как в замедленной съемке.
— Умоляю, отпусти Еву. Это не мой ребенок, клянусь!
— Тогда ты и не должен беспокоиться. Не ты ли говорил, что тебе все равно на эту девку? А теперь примчался, как побитая шавка!
— Лючия! — Виктор схватил её за руки, не обращая внимания на нож. — Лючия, её будут искать. Я беспокоюсь только о тебе и прошу — прекрати! Если тебе нужно сорвать на ком-то злость — сорви её на мне. Но не бери греха на душу, не убивай нерожденного!
— Прочь! — злость уже не звенела — выплескивалась, как кипяток из слишком наполненного чайника. — Ты знаешь, я ненавижу, когда мне лгут. А ты лжешь! И она!
Я смотрела на острие ножа. Оно указывало прямо на меня.
На мой живот. Пришлось приложить немало усилий, чтобы не взвыть от страха.
А Виктор корчился у ног Лючии, получив в живот острым мыском туфли. И умолял её не останавливаться.
Отвращение поднялось тошнотворной волной. Видеть, как сильный мужчина унижается, умоляя о милости, оказалось противно. Тем более, что я знала его другим: сильным, уверенным в себе, заставляющим весь мир вертеться по своему желанию. Контраст был разительный.
Наконец, Лючии надоело пинаться. Щелчок пальцами, и шрамированный принес стул, поставил его прямо напротив меня. Лючия уселась и закинула ноги на спину подползшего Виктора.
— Значит, это не его ребенок?
Пожать плечами не получилось. Тело онемело и от боли я почти теряла сознание. Поэтому просто помотала головой:
— Он же сказал.
— Он много его говорит. Знаешь, когда Виктор удрал к тебе, в эту холодную, дикую Россию, мне было больно. Я не понимала, то сделала не так. Чем ты завлекла его, что он сбежал сразу после помолвки? И знаешь, что? — она вскочила. — Причина может быть только одна: ребенок. Поэтому я не верю. Ни ему, ни тебе.
Речитатив становился все быстрее и громче. И резко контрастировал с монотонным переводом Кайо. И злость казалась неиссякаемой.
Свист хлыста слился в длинный, монотонный звук. Кажется, я кричала. Или это Виктор? Он умолял Лючию, хватал её за руки, не вставая с колен, а потом просто встал между ней и мною, принимая на себя предназначенные мне удары. И это разозлило Лючию еще больше.
— Значит, ты тоже хочешь испытать боль? Раздевайся!
Виктор повиновался, не задумываясь. Я содрогнулась, разглядев на его теле новые шрамы. Они короткими росчерками пересекали поясницу, спускались на ягодицы… На прекрасные, крепкие ягодицы. И когда изогнутое жало полоснуло по коже,оставляя за собой кровавую полосу, я снова закричала.
— Тебе не нравится? — повернулась ко мне Лючия. — Слышишь, дорогой? Ей не нравится. А знаешь, у меня есть идея, как наказать вас обоих. Одновременно. Связать!
— Нет!
Виктор кричал и бился в захвате шрамированного, а Кайо старательно спутывал его ноги и руки, спеленывал, как младенца.
— Подвесь, — не оборачиваясь, велела Лючия. И я едва не потеряла сознание от ужаса: с потолка, визжа не смазанным механизмом, спускался закрепленный на цепи крюк.
На него накинули петлю, стягивающую руки Виктора. И скрытый под потолком барабан с надсадным скрипом стал выбирать цепь, вздергивая его повыше.
Это походило на фильм ужасов. Когда нет сил смотреть, но и оторваться невозможно. Когда закрываешь лицо руками, но продолжаешь подглядывать в щелку между пальцами.
Я не могла закрыть глаза. Смотрела, как поднимаются сначала руки, потом выпрямляется тело и Виктор вытягивается, чтобы удержаться на ногах, старается нащупать хоть какую-то опору. И когда пола касались только напряженные пальцы, послышалась команда:
— Стоп!
Напряженное тело выгнулось, когда Лючия коснулась ладонью груди, живота, пальцем провела вдоль не загоревшей полоски кожи — призрачной иллюзии плавок. Виктор словно сам напрашивался на ласку, тянулся за рукой, старался прижаться как можно сильнее. И не находил отклика — Лючия уже отстранилась.
От вида этой болезненной страсти стало не по себе.
— Тебе страшно?
Её голос прозвучал совсем близко, почти интимно. А потом сильные пальцы схватили меня за подбородок и заставили поднять голову. Длинные ноги впивались в кожу, но от этого становилось легче: острая боль заглушала другую, тягучую, ставшую уже привычной. И туман в голове немного рассеялся.
— Почему тебе страшно? — голос обволакивал, словно ласкал. И одновременно вызывал неприятие. Хотелось кричать, биться в путах, вырваться и бежать, бежать как можно дальше. Или напротив — затолкать все эти слова обратно ей в глотку. Потому что вид подвешенного Виктора причинял боль гораздо более сильную, чем затекшие конечности. Но видеть в его глазах желание было невыносимо.
Не отпуская подбородка, Лючия провела ножом по шее, сверху вниз. Острие неприятно царапало кожу, я прямо чувствовала как за ним остается тонкая полоса с мелкими бисеренками крови. Лезвие остановилось ровно возле перемычки, соединяющей чашечки бюстгалтера. А Лючия повернулась к Виктору:
— Хочешь увидеть её грудь? Наверное, она красивая… Упругая… Молодая…
— Не трогай её! — то ли вскрик, то ли всхлип.
— Почему? — удивилась Лючия. — Ты же сам просил о наказании. Или я ошиблась?
— Нет. моя Госпожа… — бледные губы едва двигались. Хотелось прижаться к ним, согреть поцелуем. Он пришел сюда ради меня. Он висит сейчас на этом треклятом крюке — из-за меня. Мой Виктор…
