Путешествие в страну мужчин - Климова Юлия (читаем книги онлайн .txt) 📗
– А приятели мои шею не свернут?
– Не, – обиделся лодочник, я им честно сказал: «Не ходите туда, коли жить хотите», все по-честному! – Лодочник красноречиво поджал губы и размахнулся, желая стукнуть кулаком по спинке кровати. Но сил у Филимона не осталось, он впечатался носом в матрас, хрюкнул и… захрапел.
– Даю тебе ровно час, – холодно произнес Егор, щелкая зажигалкой. – А потом мы пойдем в лес.
Глава 16
Но лодочника не удалось разбудить ни через час, ни через два, ни через три. Глыба в синей клетчатой рубашке и щедро залатанных штанах сотрясалась до половины шестого, изредка выплевывая бранные слова, фыркая и кряхтя. Имя Анны Григорьевны тоже звучало и каждый раз имело различные оттенки: от коротко-гневных до извинительно-нежных.
Достучаться до Филимона не получалось: ни холодная вода, ни другие способы не принесли результата – он спал и видел цветные сны, в которых любимая женщина вредничала и отказывала ему по всем пунктам. Егор знал, что так будет, но все же надежда не давала покоя. Осталось-то несколько шагов… Он даже подумывал вернуться в Ситники и попросить Анну Григорьевну проводить его до дома Лешего, но пойдет ли пожилая женщина с малознакомым приезжим в лес? Да еще к такому месту, да еще под угрозой попасть в медвежью яму… Вряд ли. Нужен Филимон, а он спит.
– Ладно, время терпит, – кое-как успокоил себя Егор и оставил лодочника в покое. Пусть спит, а то перепутает что-нибудь или свалится в лесу.
Пусть спит.
Шурыгин звонил несколько раз. К пяти утра он добрался до пункта встречи, вернее, не доехал около десяти километров, припарковался и погрузился в нервное ожидание. «Я боюсь не найти этот столб и корявую березу!», «А вдруг он не отдаст Катю?!», «Как она там…», «Только не вмешивайся, а то знаю я тебя…», «Мы же договорились, да? Ты тоже думаешь, что мы поступаем правильно, да?», «Не вмешивайся, слышишь?»
«Не волнуйтесь, Петр Петрович, все будет так, как вы скажете», – под храп лодочника спокойно отвечал Кречетов. Большую часть ночи он смотрел на часы, экономил сигареты и анализировал множество вариантов развития событий. И упускать шанс он не собирался.
– Подъем, – полшестого сказал Егор резко и четко.
Филимон на секунду затих – казалось, даже остановил дыхание, затем заворочался, задергал мясистым носом и, точно внутри у него была крепкая пружина, мгновенно сел. Но тут же, открыв глаза, качнулся и схватился ручищей за спинку кровати.
– Ты х-хто? – выдохнул он, удивленно округлив глаза. – А-а-а… вспомнил! То есть…
– Вчера вы обещали проводить меня до дома Лешего, – с вежливой улыбкой произнес Егор, – буду рад, если вы сдержите свое обещание.
– Ох, грехи мои тяжкие…
В голове лодочника, видимо, грохотали пушки, а также проносились поезда, трещали вертолеты и противно каркали вороны, и все это повторялось бесконечно без спасительных перерывов. На лице отражалось столько трагизма и мольбы, что казалось, будто Филимон – самый несчастный человек на свете: помогите, люди добрые, оставьте в покое, дайте бочку воды, подушку, одеяло и прогоните ворон вместе с вертолетами прочь!
– Идем, – коротко скомандовал Егор, решительно встав со стула.
– Идем, – уверенно произнес Филимон и поднялся, кряхтя и охая. – Я это… уже пожилой человек… – на всякий случай напомнил он и пригорюнился: – Но дорогу покажу… да, если уж обещал… А я точно обещал?
На берегу лодочник явно почувствовал себя лучше: оживился, выругался в сторону пирса, помянул недобрым словом отдыхающих и, пружиня шаг, направился к лесу.
– За сколько дойдем? – спросил Егор, оглядываясь. Несмотря на бессонную ночь, он не мог себе позволить усталости или небрежности; наоборот, чувства обострились. Волк вышел на охоту.
– Да минут за пятнадцать-двадцать, – махнул рукой Филимон, – это если без привалов… А мне привалы нужны. Это я на вид такой крепкий, а радикулит проклятый как прихватит! – Он остановился и тяжело задышал. – О, чой-то перед глазами плывет… старость не радость! И самогонка тоже… – Филимон споткнулся и стыдливо поморщился. – Пью я из-за Аньки – ясное дело! Жить ко мне не идет! А я в деревню не вернусь! Я – моряк! Мне без моря никак нельзя! Аньку-то мою видел, а? Красавица… – Он счастливо вздохнул и блаженно закатил глаза к утреннему небу, споткнулся и хмыкнул: – И злющая! А мы этих-то не побеспокоим? – вдруг сменил он тему.
– Нет, не побеспокоим, – улыбнулся Егор.
– Они ж мне денег дали, неудобно как-то…
– Вы мне дом покажите издалека, а сами возвращайтесь.
– Точно! Будто я и ни при чем, ага? Или они приятели твои? И что с моей головой? – Филимон пожал широкими плечами. – Здесь помню, а здесь не помню. Невероятно, но факт, – подняв указательный палец, поджав губы, он споткнулся в третий раз.
– А где ямы, которые ваш Леший выкопал?
– А я и это разболтал? Во даю! – кажется, лодочник обрадовался. – А ямы засыпали. Остались две, но они по другую сторону – замаскировано так, что ни в жисть не найдешь! Хоть партизань, хоть вилами тыкай! Я их берегу, ямы эти… историческая ценность, так сказать!
– А если кто-нибудь свалится? – поинтересовался Егор.
– Тогда я, конечно, расстроюсь, – ответил лодочник и тяжело вздохнул.
Филимону понадобилось два привала, и до дома Лешего они дошли довольно быстро. Егор с каждым шагом становился мрачнее и немногословнее, а когда деревья поредели и впереди показались бревенчатые стены и черная крыша, он остановился и потянулся к пачке сигарет, но так и не закурил.
– Вот здесь он, голубчик, и проживал, – проскрипел Филимон, приваливаясь к ели, – надо было хоть ковш воды с собой взять! Пить охота.
– Тихо, – бросил Егор таким тоном, что лодочник замер. – Где ямы?
– С той стороны, – просипел Филимон, – но все дороги слева, туда никто и не шляется. Места не ягодные и не грибные… болиголов к середине лета до подмышек вырастает и еще дрянь всякая… а он здесь жил… ага… и вон банька… парился, значит… отшельник, мать его. Ну, я пошел? Мне еще к Аньке, извиняться…
– Спасибо, – кивнул Егор, повернулся к дому и прищурился. «Катюшка, теперь ты совсем близко – на расстоянии вытянутой руки».
Павел собирался на встречу, как на первое свидание. Ему даже было жаль, что нет белой рубашки и чистых брюк, а еще солнцезащитных очков, которые придали бы образу оттенок крутизны и таинственности. Уже очень скоро он станет богатым человеком. Машины, рестораны, красивые девушки – мечта!
– Тяпа, ты что такой кислый? Поджелудочная беспокоит или мышца какая? – самодовольно усмехнулся Павел. – Не боись! Денежки приведут тебя в порядок!
– Давай ее отпустим, – шмыгнул носом Степан. – И немедленно вернемся в Москву!
– Не дури, и хватит уже ныть. Хочешь, я в магазин какой-нибудь вечером сгоняю и куплю тебе… печенки трески! Ха!
– Она в масле.
– Вредно? Ну не капризничай, я же от всей души!
– Я больше не могу торчать в этом страшном лесу!
– Не начинай, – разозлился Павел. Ему уже до тошноты надоели одни и те же разговоры, а сейчас он вообще пребывал в отличном расположении духа и слушать жалобы капризного напарника не собирался. – Да, хорошо бы закатить вечером пирушку, мне и самому надоело питаться сухарями да баранками, я подумаю об этом. Ну, Тяпа, пожелай мне удачи! – Надев на голову бейсболку, Павел сунул в карман мобильник и застыл в ожидании напутственных слов.
– А когда ты вернешься?
– Через часик, наверное.
Степан поерзал на стуле, покосился на окно и положил ладони на колени.
Сегодня самый ужасный день в его жизни. Самый кошмарный, самый чудовищный! Хотя вчерашний был не лучше. Душа сжимается, печень отказывает, жизнь катится в тартарары, а на страницах судьбы невидимая рука неторопливо с нажимом выписывает одно кровавое слово «виновен» и ставит в конце восклицательный знак.
Степан почувствовал легкое головокружение, побледнел, обмяк.
Совесть! У него есть совесть! И она болит! Хотя об этом страшном недуге ничего и не написано в медицинской энциклопедии. Да, он слаб и боязлив, и Павел уже два раза напоминал о грешках молодости… Но вот сейчас им передадут деньги, и все – преступление века. Последняя точка, а дальше – приговор! И девчонка – вредная, избалованная – как назло, не вызывает антипатии. Упертая! И несчастная: сидит там, тоже сушки грызет, и нет ни в чем ее вины…
