Семейный стриптиз - Голдсмит Оливия (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– Мы все испробовали, – не стал отрицать Фрэнк.
– Ну и?.. Что же все-таки произошло? Ты убеждал меня, что у них ничего нет. Обещал, что никакого обвинения не будет. А теперь… Что происходит, Фрэнк?!
Молчание, казалось, длилось вечно. Мишель ощущала бешеное биение пульса, болью отдающееся в висках. Наконец Фрэнк заговорил:
– Обвинение будет предъявлено очень скоро. Возможно, в понедельник. По словам Брузмана, они считают, будто я возглавляю что-то вроде банды, торгующей кокаином и амфетамином.
Мишель сдавленно застонала, и Фрэнк отвел глаза.
– Брузман узнал об этом как раз вовремя, чтобы предупредить, но слишком поздно, чтобы помешать процессу. – Покачав головой, Фрэнк вновь остановил взгляд на жене. – Я невиновен, Мишель! Ведь ты это знаешь, правда?
– Но… – Мишель запнулась: она понимала, что лучше было бы промолчать, но слова сами рвались с языка. – Как же они могли организовать обвинение, если у них ничего против тебя нет?
Фрэнк резко крутанул кресло так, чтобы смотреть прямо на нее.
– Так ты считаешь, что я могу быть наркодельцом? Стал бы я, по-твоему, морозить задницу на крышах и лаяться со своими лоботрясами-рабочими, если бы делал бабки на отраве? – Он выбросил вперед руки. – По-твоему, эти пальцы были бы покорежены гвоздями и щепой, если бы я торговал зельем, а не клал шифер? – Фрэнк отвернулся, уронив руки. Голос его зазвучал тихо, почти скорбно. – Не могу поверить, что ты – ты! – это спросила. Разве копы нашли в доме хоть крупицу порошка? Разве я катаюсь на «мерсе» вместо дряхлого пикапа «Шевроле»? Может, у нас миллион припрятан на счету, о котором ты мне забыла сообщить? Не могу поверить… – простонал он.
Веки Мишель обожгло слезами. Она тоже не могла поверить. Не могла поверить, что все это происходит с ними. Неужели чья-то ошибка способна разрушить жизнь ее семьи? Как случилось, что именно ее… их… выбрало провидение и подвергло такой пытке?
У нее вдруг закружилась голова, и она, наверное, упала бы, если бы Фрэнк не подбежал к ней. Со стоном Мишель прислонилась к мужу.
– Боже мой! Что же мы будем делать, Фрэнк? – Ее голос звучал тоньше и жалобнее, чем голосок Дженны.
Он крепко прижал ее к себе.
– Я невиновен, Мишель. Ты ведь веришь мне? – Она кивнула, со свистом втянув в себя воздух. – Значит, будем бороться, – сказал Фрэнк. – Будем держаться вместе, защищать друг друга и детей. И победим. Обвинение – еще не осуждение. Не знаю, почему меня решили стереть в порошок, но клянусь, им это не удастся.
– Сколько это будет стоить? – прошептала Мишель. От Джады Брузман потребовал десять тысяч долларов. А от Фрэнка? Сколько уже вытянул этот скользкий слизняк? – Сколько это будет стоить, Фрэнк?
– О деньгах не волнуйся; деньги – моя забота. А ты позаботься о детях. – Он отклонился, чтобы увидеть ее лицо. – Позаботься о Фрэнки, о Дженне и обо мне, детка. Сможешь?
Если бы она была в этом уверена! Мишель кивнула.
– Мы победим, – притянув жену к себе, хрипло сказал Фрэнк. – Обещаю. Я сумею вас защитить. – Внезапная дрожь его голоса ранила Мишель в самое сердце. – Только не бросай меня, – умоляюще выдохнул он. – Прошу, Мишель, не бросай меня!
ГЛАВА 24
Пустив горячую воду тонкой струйкой, Джада отмокала в ванне. Обычно она предпочитала душ – быстро и удобно. Но сейчас, в зловеще-пустом доме, эта комнатка казалась единственным безопасным местом. Лишь здесь, в ванне, до краев наполненной горячей водой, стихала дрожь в руках, хотя карусель мыслей продолжала кружиться.
Любой сторонний наблюдатель, должно быть, принял бы ее за ненормальную: виданное ли дело – пять раз за день принимать ванну? Но Джаду тянуло сюда как магнитом; она погружалась по самую шею в очень-очень горячую, насколько выдерживало тело, воду и сидела до тех пор, пока отупение не сменялось лихорадочной жаждой деятельности, вытягивавшей ее из ванны. Тогда она опять вытиралась, опять одевалась, опять принималась за домашние дела – и бросала, так и не закончив. Или опять щелкала кнопками телевизионного пульта, чтобы через час вновь оказаться в ванне, повернуть кран и пустить воду.
Счастье еще, что у нее выдался перерыв между купаниями в тот момент, когда мама позвонила с Барбадоса, исполняя их ритуал еженедельной телефонной связи. Голос матери проливал бальзам на исстрадавшееся сердце Джады, но она не решилась посвятить родителей в кошмарные перемены в своей жизни. Когда мама позвала к телефону внучат, Джаде пришлось сочинить детский пикник у соседей, куда отправились Кевон с Шавонной. Она надеялась, что господь простит ей эту ложь во спасение. Насчет местопребывания Клинтона ей не пришлось сочинять небылицы: своего мнения о нем родители не изменили и никогда о нем не спрашивали.
Джада любила мать, не хотела ее тревожить и волновать, но главное – она не хотела признавать правоту родителей. Сейчас Джада это отчетливо понимала и горько сожалела о том, что не решилась на признание. Мама ведь всегда хотела ей только добра, только самого лучшего… а ее дочь со своей распроклятой гордостью и ослиным упрямством не пожелала открыть душу перед самыми родными людьми. Гордость – вот ее порок.
Пытаясь хоть чем-то оправдаться, Джада решила, что ей просто нужно время. Да, всего лишь немного времени. Она найдет в себе силы поделиться с родителями, как только вновь увидит своих малышей. Пусть ей вернут детей; больше ничего не нужно. Она сменит замки, вышвырнет вон вещи Клинтона и память о нем, привыкнет к мысли и приспособится к роли матери-одиночки. А уж мама не станет судить дочь слишком строго, хотя ни в их семье, ни в общине разводы никогда не приветствовались. Джада была уверена в том, что мама даже не напомнит ей о своем пророчестве насчет низкой, подлой натуры Клинтона.
Ожидание встречи с детьми тянулось невыносимо долго, облегчение наступало только в горячей воде. Недаром она Водолей по знаку Зодиака. Вообще-то, Водолей – знак воздуха, но Джаде это всегда казалось неправильным; Водолей должен быть знаком воды. Она вдруг вспомнила скалистые островки в Карибском бассейне, и ей мучительно остро захотелось оказаться дома, у родителей. Не в Америке, а на Барбадосе, где она, собственно, никогда и не жила, а лишь приезжала погостить. Все равно ее дом там!
Там она была бы в безопасности, была бы счастлива… с мамой, папой и своими малышами.
Прошлая ночь, самая длинная ночь в ее жизни, вымотала Джаду до предела. Она бродила из одной пустой комнаты в другую, по пути то включая свет, то выключая – и так по кругу, до бесконечности. Пустые детские наводили на нее страх, кухня казалась запущенной, а гостиная – слишком большой для нее одной. Но сильнее всего отвращала спальня. Она ни за что не легла бы в постель, которую столько лет делила с Клинтоном, поэтому прикорнула на диване в гостиной, проснулась в пять и с тех пор не находила себе места.
Недолго осталось. Скоро ты увидишь детей.
Кареглазой Ромаззано-Уэйкфилд из Кризисного центра как-то удалось за один день добиться встречи с судьей по семейным делам и получить разрешение на общение с детьми. Джаде же удалось остановить выплату по чеку Брузмана и отозвать заявление о ссуде. Бесплатный адвокат, как выяснилось, может быть не менее толковым – и, уж во всяком случае, куда более сострадающим – чем тот, чьи гонорары исчисляются цифрами со многими нулями. Конечно, два часа дважды в неделю, отведенные судьей для общения матери с детьми, выглядели смехотворно и оскорбительно, но Джада все равно была на седьмом небе от счастья.
Научиться бы ей плакать – говорят, боль со слезами уходит… Джаде пришло в голову, что ее тяга к горячей воде служит своего рода заменой слезам. За прошлый вечер, всю ночь и утро она не проронила ни слезинки; тишину в пустом доме нарушали лишь голоса и музыка из телевизора да звук льющейся воды.
Ну и, конечно, телефонные звонки. Кроме мамы и Энджи, звонила еще Мишель. Два раза звонила, да благословит ее господь! Сначала приглашала на ужин, а позже, незадолго до полуночи, просто справлялась о самочувствии. Судя по голосу, подруга была расстроена не меньше самой Джады, но Мишель ведь вообще гораздо эмоциональнее. Напоследок она предложила переночевать у Джады и даже попыталась пошутить:
